выкристаллизовавшемся тогда в Берлине небольшом кружке «искателей России» он носил кличку «Рыцарь бедный» и был достоин этого высокого имени.

Вслед за этим первым сближением последовало второе, более глубокое, давшее роковой финальный аккорд патетической сонате короткой жизни искателя России поручика Николая Давиденкова.

Второй старик, второй осколок разбитой в её историческом бытии, но нерушимой в идейной сущности России встал на пути Давиденкова. Его имя — генерал Петр Николаевич Краснов.

Сближение с ним почти точно повторило взаимоотношения академика Павлова с его ассистентом. Та же закатная ласка умудрённого долгой жизнью уходившего из неё старика, та же пылкая влюблённость вступавшего в жизнь борца за Россию.

Давиденков обобщал, почти сливая воедино, этих двух, так мало схожих по внешним признакам людей. Он чувствовал их внутреннее сходство, неуловимое для менее чутких, чем он сам. В откровенных беседах поручик Давиденков говорил:

— Оба они насыщены каждый своей внутренней целостной гармонией. Их чувства и их мысли неразрывны с действиями каждого из них, а эти действия никогда и ни в чём не противоречат их духовной настроенности. Полная гармония, и в ней зенит их красоты. Понять до конца И. П. Павлова может только тот, кто отдаст себя до конца во власть мысли, а понять также Краснова способен лишь возведший своё чувство, свой комплекс эмоций на ступень высочайшей напряженности.

Какая красочная жизнь прожита этим маленьким, прихрамывающим стариком! Честь, доблесть, подвиг, жертвенность для него не отвлечённые понятия, а действия, поведение, фиксация идеи в факте. Его любовь к России? Ведь она вся излита им в действии. Это не отвлечённый, сухой, книжный и бездушный патриотизм, не пропись, но активное, материальное проявление религиозного восприятия идеи, того, чего не посмел коснуться даже сам Павлов, сказавши об этом в лицо большевику Бухарину.

Какая гармония мысли, чувства и действия! Я говорю о его жизни, а не о литературной работе. Литература была для него лишь дополнением, одним из фрагментов…

Вот в этой-то одновременно внутренней и внешней гармоничности каждого из них в отдельности и кроется сходство их безконечно далёких друг другу натур. Они оба части одного и того же, а это целое — Россия в её идее и бытии. Но они только две её части. Это далеко еще не всё. Должны быть и иные, столь же гармоничные и активные. Где они? Каковы они? Выражают ли они теперь себя творчески или пребывают в состоянии анабиоза? Или погибли, удушены?

Вместе с ген. Красновым, в качестве его ближайшего адъютанта, даже чего-то вроде приёмного сына, поручик Давиденков прибыл в Северную Италию. Здесь, весной 1945 г., в предгорьях Фриулийских Альп прозвучали последние аккорды недопетой им песни. Она оборвалась в Лиенце 1-го июня 1945 г., одновременно с биением другого созвучного ей сердца, сердца «Рыцаря бедного» — Евгения Тарусского. «Полный чистою любовью, верный сладостной мечте» уронил тот свой щит с начертанным на нем именем его Дамы — России и молчаливо ушёл из жизни: повесился на поясном ремне, выданный англичанами сталинским палачам. Немногим позже ушёл из неё расстрелянный ими Давиденков, оставив в залог грядущему горячо любимую красавицу-жену и первенца под её сердцем…

Но эти последние два месяца жизни, проведенные им в «Казачьем стане», в Северной Италии, были не горением, а взрывом творческой силы Давиденкова. Его деятельность развёртывалась главным образом в плоскости идейного оформления недолгого по времени, но богатого событиями казачьего движения 1942- 45 гг. Вопреки попыткам немцев оторвать казаков от России, он стремился влить их поток в общерусское русло, как одну из главных, наиболее чистых струй.

Защищая русскую идею от атак со стороны прогитлеровских самостийников, он был принуждён не менее энергично бороться и на другом фланге против псевдонациональных, но маскированных под национализм вылазок неосоветистов. Они нередко появлялись в Толмеццо и пытались там взорвать традиционную казачью организацию сокращённым повторением пресловутого «приказа № 1». Против них он вёл свои последние бои и одерживал свои последние победы в конце апреля 1945 г.

Стержнем его работы в эти последние месяцы жизни было создание курсов пропагандистов, куда он вовлёк лучшие слои интеллигенции в кадры лекторов и лучшую молодёжь в число слушателей. Ученик академика И.П. Павлова, биолог и физиолог Н.С. Давиденков при помощи первых вкладывал в сознание вторых гены единого исторического и органического бытия России в её прошлом, настоящем и грядущем.

Ярки и пламенны были его статьи в местной газете.

Он уехал на север вместе с ген. Красновым. С ним же он был в Лиенце. С ним совершил и последний путь до Москвы.

Отягощенная жизненным опытом старость и пламенная, порывистая юность вместе взошли на Голгофу, под общим крестом подвига жертвенности и любви к родине.

Этот путь поручик Давиденков и писатель Тарусский видели и знали прежде, чем вступили на него. Знали и не сделали ни единой попытки от него уклониться. Они прошли по нему с полной ясностью неизбежного конца во имя идеи, которой служили, единой любви и единой ненависти.

За несколько дней до крушения итальянского фронта Германии мы — Давиденков, Тарусский и я — лежали на горном уступе под ярким весенним солнцем…

Кругом нежно зеленели горы. Подснежники и фиалки пробивались сквозь пелену палой прошлогодней хвои. Жизнь природы вступала в свои державные права. Каждый из нас думал о своем личном близком конце и вместе с тем не верил в неизбежность этого конца. Не мог поверить. Но для того, чтобы говорить именно о нём, мы и зашли в эту горную глушь.

— Власовцы оперируют иллюзией «третьей силы», — быстро и страстно, как всегда, говорил Давиденков, — нелепость, граничащая с провокацией. Вернее, то и другое вместе. Новая фаза просоветизма. Полторы дивизии РОА. без базы, без снабжения — «третья сила», могущая заинтересовать оценщиков торговли пушечным мясом. Дичь! Нелепость!

— Значит, конец? — тихо, зная ответ, спросил Тарусский.

— Нет ещё. По крайней мере для нас, казаков. Есть единственный шанс заинтересовать генерала Александера собою, казаками, пользуясь его личной дружбой с Красновым… Заинтересовать использованием казаков в качестве дешёвых колониальных войск… Единственный…

— И столь же шаткий, — глухо отозвался Тарусский, — проще и честнее сказать, конец. Петля захлестнута. Это всё… Да и пора… устал я… впереди пусто.

— Проклятая — хлопнул по лиловому цветку цикламена Давиденков.

— Кого вы, Николай Сергеевич? Пчелу? Что она вам сделала?

— Ненавижу их!.. Вы не биолог и не знаете жизненного процесса пчёл, этого страшного предупреждения, данного природой человеку. Предостережения, которого он не понял. Я расскажу вам вкратце. Обыкновенная пчела — это робот, искусственно созданный их безликим коллективом. Она кастрирована и ограничена в развитии ещё будучи личинкой, заложенной в уменьшенную ячейку, на недостаточный корм.

«Каждого гения мы задушим в младенчестве»… Шигалёвщина в творческом процессе природы.

Их «царица» — не вожак, не сильнейший и прекраснейший, как у волков или оленей. Нет, это тот же робот, но лишь приспособленный к продолжению рода. Она любит лишь раз в жизни и потом рождает сотни тысяч, беспрерывно, не зная материнства, не заботясь о своих детях. Родильная машина — и только!

Семьи нет. Мужчины истребляются по миновании в них надобности Сокращение лишних ртов. Режим экономии!

Пчёлы никогда не спят. Вся их жизнь — сплошной беспрерывный трудовой процесс. Но их труд чужд творческому устремлению. Они производят лишь стандарты.

Не смешивайте их с муравьями. Каждый муравей обладает инициативой. Нет двух одинаковых муравейников, но все соты во всём мире строятся в одной форме, в одних размерах ячеек. Каждый улей — прототип Соловков, прообраз всей прекраснейшей страны советов, всего грядущего коммунистического царства.

Их труд направлен лишь на потребу желудка. Даже гнёзд для себя, жилищ они строить уже не способны…

Святой труд, черт бы его побрал! Пчела — благостный символ!