Предполагал «осесть» на Кубани или Нижнем Дону, но не доехал. В Минеральных Водах сошёл с поезда, чтобы согреться на вокзале. Был сильный мороз и я окоченел. Здесь задержали и препроводили в детский приёмник, расположенный недалеко от вокзала.

Учёл прошлый опыт трудного привыкания к новому имени. Потому оставил своё, а фамилию и отчество сменил на хорошо знакомые. Возраст уменьшил почти на два года, а дату рождения проще запомнить, когда число и месяц одинаковы. Первоначальную легенду (биографию) скорректировал, когда после прохождения всех формальностей и медицинской комиссии в Минераловодском ЗАГСе выдали новое свидетельство о рождении с пометкой: «Запись восстановлена».

Приёмник располагался в одноэтажном здании с большим двором и хозяйственными постройками. Отопление печное. Транспорт — четыре лошади и две брички. Пацаны помогали при пилке и колке дров, а меня тянуло к лошадям и я стал добровольным помощником у двух конюхов-ездовых, обслуживавших детский приёмник. Ранней весной мы на лошадях вспахали участок залежной земли, выделенный колхозом под огороды для сотрудников приёмника. Позднее там же (10–12 км от города) заготовили на зиму сено для лошадей, перевезли дрова из лесхоза, отпущенные по разнарядке для приемника. А уход за лошадьми — дело привычное.

Сбежавших из дома детей (безнадзорных) из детприёмника направляли домой к родителям, малолетних сирот (беспризорных) в детские дома, а подростков трудоустраивали в училища или в колхозы. Явных правонарушителей отправляли в детскую колонию. Директор приемника пыталась трудоустроить меня на «полный кошт» в железнодорожное училище. Но там отказали под предлогом отсутствия справки об образовании. Истинная причина — боязнь детдомовцев и беспризорных как потенциальных преступников. Трудоустроили меня и другого подростка в колхоз им. Апанасенко в двух десятках км от Минеральных Вод.

Так мы с Валентином Голубевым стали воспитанниками колхоза. Нас определили к одинокой старушке-колхознице, которой начисляли трудодни за постой, стирку и приготовление для нас еды из продуктов, получаемых со склада колхоза. Что дадут в будущем за эти палочки (трудодни), неизвестно, но продукты на наше питание, хоть и скудные — реальная поддержка и ее стола.

У хозяйки корова, два десятка кур и приусадебный участок земли. Когда-то это был сад, но из-за непосильных налогов на каждое дерево его пришлось вырубить. Натуральный налог в виде сливочного масла и яиц, а также принудительный заём доставляли старушке хлопоты и слёзы. С нашим приходом появились дополнительные заботы, но и облегчение. Я взял на себя кормление коровы и уборку хлева, а Валентин доставку воды для коровы и дома из колодца расположенного в полукилометре. Летом из коровьего навоза и соломы мы заготавливали кизяки для отопления на весь год. Дров и угля не было — только кизяки и солома. Помогали при обработке огорода.

Мы попали в колхоз в конце лета, когда основные работы по уборке и сдаче хлеба государству были закончены. Ежедневные разовые поручения выполняли добросовестно и в охотку. В последние дни августа нас вызвали в правление. Беседу вёл парторг колхоза, председатель почти не вмешивался. В заключение, учитывая 4-х классное образование обоих и хорошие отзывы бригадиров, парторг предложил нам идти учиться в 5-й класс. Если возникнет острая необходимость, то нас иногда попросят и поработать. Мы с радостью согласились. Отмечу, что парторг — бывший фронтовик.

В послевоенные годы в школе было много переростков. В 5-м классе кроме нас было еще три или четыре 16-летних подростка, а в 6-м и 7-м классах были 17-и и 18-летние. Учёба пошла легко и по предложению учителя математики я параллельно прошел программу 6-го класса (Валентин отказался из-за лени) и весной сдал на отлично за оба класса. В те годы переходные экзамены сдавали, начиная с четвёртого класса.

Лето 1949 года. Зреет богатый урожай. Уполномоченный райкома партии чуть ли не клятвенно обещает, что весь хлеб, оставшийся после выполнения планового задания, остаётся колхозу. В войну практически всё сдавали государству. В 1946 году была засуха. В 1947 году весь хлеб заставили сдать со ссылкой на возникшие трудности со снабжением страны из-за прошлогодней засухи. В 1948 году при неплохом урожае колхозники получили только по 150 граммов на трудодень из-за встречного плана. И вот, наконец-то, люди будут с хлебом!!!

Никого подгонять не надо. Все работают с энтузиазмом. Мы тоже, куда бы нас ни послали. Ранней весной нас периодически привлекали к пахоте в качестве прицепщиков, ездовых на подвозе семян и к другим работам. По окончании учебного года мы часто даже ночевали в бригадах, а не дома.

Выполнен план хлебосдачи. Уполномоченный райкома уезжает, а хлеб с полей всё идёт. Заполнены амбары и пустовавшая после войны конюшня, которую переоборудовали под амбар. Колхозникам выдали авансом по 500 граммов хлеба на трудодень. И тут разразился гром!

Приехал новый уполномоченный райкома партии и заставил весь хлеб из амбаров, кроме семенного, сдать государству. Председатель колхоза и парторг получили по строгому выговору «за разбазаривание социалистической собственности». Ещё радовались, что не угодили под суд за несанкционированную выдачу колхозникам аванса. Энтузиазм тут же улетучился. Пропали задор и веселье при работе. Колхозники стали воровать зерно. То в одном, то в другом колхозе проходят выездные сессии суда с вынесением приговоров до 10 лет лагерей за несколько килограммов зерна. Это — привычная практика с момента образования колхозов.

У колхозников нет паспортов. Они привязаны к земле как крепостные и не могут уехать. Молодёжь вербуется на шахты или «великие стройки коммунизма», чтобы сбежать из села. Валентин вербуется на дальневосточную стройку в Находке. Я предполагал осенью пойти учиться на тракториста или комбайнера. Но… судьба распорядилась иначе.

В конце августа меня пригласили на заседание правления колхоза. Учитель математики и новый директор школы — бывший фронтовик, поддержанные парторгом колхоза, просят правление оказать мне помощь для окончания 7-го класса (неполного среднего образования). Решение единогласное.

Учёба началась без проблем, а аппетит приходит во время «еды». С новой задумкой обратился к учителю математики, который вместе с директором школы меня поддержали. Форсируем программу 7-го класса и параллельно начинаем изучение предметов 8-го. Помогают учителя. Больше всех учитель математики Александр Миронович Войтченко.

Немного о нём, столь серьезно повлиявшем на мою судьбу. До войны учитель средней школы, член Минераловодского горкома комсомола. Из-за сильной близорукости не был призван в армию. Не успел эвакуироваться и в период оккупации работал простым чиновником в городской управе. После «освобождения» угодил в Сибирь, в Тобольск, откуда вместе с женой-сибирячкой, учителем русского языка и литературы вернулся в 1947 году. Работать по специальности разрешили только в сельской семилетней школе. Так перехлестнулись наши пути в селе Розовка.

Сдаю экзамены. Получаю свидетельство об окончании неполной средней школы с похвальной грамотой. В Пятигорский мелиоративный техникум зачисляют без экзаменов и выдают справку, на основании которой в Минераловодском паспортном столе получаю паспорт. Это-то мне и нужно! Забираю документы из техникума и устраиваюсь лаборантом в Минераловодской средней школе. Работу совмещаю с учебой в 9-м классе вечерней школы.