просёлочные дороги между этими деревнями.

Как правило, в деревнях располагались малочисленные гарнизоны из подразделений полка, для постоя которых отводились общественные здания и частные дома для караулов на всех въездах и выездах, откуда отселяли местных жителей. Большинство частных домов было свободно от постоя солдат. Так, например, значительную часть зимы наш взвод располагался в доме сельской управы (бывшее колхозное правление), а лошади в сарае частного дома, где на постое не было солдат, но жили две семьи: хозяева и беженцы из партизанского района. Отношения с ними были хорошими, а мне с Анатолием зачастую доставалась крынка парного молока, так как мы не только ухаживали за своими лошадьми, но и помогали им по домашнему хозяйству.

Кроме ухода за лошадьми нас привлекали к ночному патрулированию. Обычно парный патруль проходил по улицам деревни и её окраинам, где не было караулов. Здесь всегда шли осторожно с подстраховкой — на расстоянии нескольких шагов друг от друга с готовым к бою оружием. Иногда приходилось с нарочными на санях выезжать в соседние деревни ночью. Опасались засад и на всем пути были готовы к защите. Позднее настолько привыкли к «мирной» жизни, что стали ездить друг к другу в гости в близрасположенные деревни не только днём, но и ночью. Бывало мы с Анатолием самостоятельно далеко ходили на лыжах с карабинами поохотиться на лис или зайцев.

В послевоенное время появилось много мемуарной и художественной литературы и кинофильмов о «героических» делах партизан. Там наворочено столько вранья, что диву даёшься. Особенно это касается периода 1941-42 гг., который точнее было бы назвать не «боевым» партизанским, а разбойным, когда партизаны беззастенчиво грабили мирное население деревень, удалённых от дорог и крупных населённых пунктов. Однако, об этом ни слова, ни звука. Зато много написано о грабежах полицаев и «карателей».

Я уже отмечал, что в Вермахте сурово карали за воровство и мародёрство. Для примера — характерный случай.

Подразделения полка выходили к рубежам блокирования партизанского района. В одной из деревень штаб полка простоял несколько дней. Однажды в дом, где квартировали несколько солдат и мы с Анатолием, привели четырёх арестованных полицейских из двух дальних деревень. Нам приказали их охранять до следующего утра. Полицейские сами рассказали, что их арестовали за грабёж, который они совершили совместно под видом партизан. Понимали, что это — преступление. Предполагали, что самым большим наказанием будет отправка в лагерь военнопленных. На следующий день состоялся военно-полевой суд и показательный расстрел (!) перед взрослыми жителями деревни и представителями подразделений полка.

Понятно, что в любой из воюющих армий есть мародёры, которых в период боевых действий трудно, да и некогда и некому выявлять. Однако, грабёж мирного населения партизанами не идёт ни в какое сравнение с грабежом чинов Вермахта. Для партизан тотальный грабёж — вопрос выживания. Для мародеров из Вермахта выборочный грабёж — дополнение к армейскому довольствию. Да и что было брать у нищего советского человека, особенно у колхозника, которого в предвоенные годы сажали в тюрьмы и лагеря за сбор колосков на уже убранном колхозном поле? Вот когда Красная Армия вошла в Европу, особенно в Германию, было что увозить оттуда огромными чемоданами, называвшимися «мечта оккупанта», даже простым солдатам. И чем выше воинское звание или должность, тем больше было возможностей, а генералы вывозили машинами и даже вагонами.

Для большевиков грабёж — дело привычное. И к власти-то они пришли под лозунгом «грабь награбленное». В результате были голод 1921-22, 1932-33 годов и гибель миллионов людей от голода в мирное время. Что творили партизаны под «мудрым» руководством большевиков в годы войны и как это отражалось на мирном населении, наконец-то, к концу тысячелетия стали робко рассказывать престарелые участники партизанского движения. Раньше они об этом не смели и заикнуться.

В апреле 1943 года полк передислоцировался к городу Смоленску, а его подразделения расположились в деревнях близ станции Катынь. В этот период там происходили раскопки захоронений расстрелянных большевиками в 1940 году пленных польских офицеров. Все подразделения полка побывали в Катынском лесу на месте расстрела и эксгумации тел. Нас не допустили, чтобы не травмировать психику подростков.

Эти «экскурсии» оставляли тяжёлое впечатление даже на многое видевших и обстрелянных солдат и действовали сильнее любой пропаганды. Дополняли впечатления рассказы местных жителей, видевших прибывающие эшелоны с польскими офицерами, слышавших стрельбу и запуганных работниками НКВД. Не знаю, что с рассказчиками стало после «освобождения», но предполагаю, что большинство из них оказалось в ГУЛАГе, если не получили пулю в затылок.

В послевоенные годы советская власть пыталась свалить своё преступление на немцев, а позднее его замалчивала. И только на рубеже 90-х годов признала свою вину. Мировое сообщество знало правду о расстреле польских офицеров, но большинство населения СССР верило большевистской пропаганде. Кто знал правду, молчал из-за боязни оказаться в тюрьме или ГУЛАГе за «клевету» на советский общественный строй. Молчал и автор этих строк.

Ранее мы слышали о генерале А.А. Власове и начале формирования Русской Освободительной Армии. Шли разговоры, что и наш полк войдёт в её состав. Но только здесь, близ станции Катынь впервые увидели офицеров РОА. Это были слушатели школы пропагандистов, прибывшие из Берлина на место эксгумации расстрелянных польских офицеров. Они говорили, что где-то поблизости находится и генерал Власов.