императоров (Марк Аврелий), но и великих поэтов (Лукана). Испанский просветитель, энциклопедист Фейхо-и-Монтенегро (1676–1764) имел все основания заявить о значительном вкладе испанцев в культуру: «Мы безбоязненно можем заявить о себе: Est Deus in nobis («Бог в нас»). Отсюда следует: во время расцвета латинского языка все страны, подвластные Римской империи, повторяю – все вместе, не дали миру столько поэтов, сколько одна Испания. При этом не просто поэтов, а именно выдающихся, которые если и не превосходят, то по крайней мере равняются и могут соперничать с лучшими поэтами Италии. Это: Силий Италик, Лукан, Марциал, Сенека-трагик, Колумела, Латрониано и другие. Нужно заметить, что среди вышеназванных есть один, несравненный в сфере веселого и остроумного, и другой, оспаривающий по общему мнению пальму первенства у самого знаменитого в сфере героического. Первый – Марциал, чье совершенство в пикантности и веселых шутках неоспоримо; второй – Лукан, которого Стаций и Марциал (а их мнение мы высоко ставим) ставят выше Вергилия. Того же мнения придерживается… и эрудированный французский историк… Приоло».
Статуя Августа в образе Юпитера. Эрмитаж
Все же завершим эру Августа… Говорят, что он – правитель, носивший маску. Пусть так. Но автор его биографии Жан-Пьер Неродо справедливо замечает: «И античные, и новейшие историки, определяя характер Августа, привычно говорят о его двуличии и наперегонки стараются ее изобличить. Но разве не является эта черта общей для всех без исключения правителей? Август обладал ею не больше, чем любой другой деятель его уровня, а может быть, и меньше. И предполагать, что власть бывает прозрачной, а властитель – искренним и открытым, значит находится в плену иллюзий, наивность которых доказана всей историей человечества. Впрочем, складывается впечатление, что Август довел искусство маскировки до совершенства». Мы не будем срывать маску с почившего в бозе императора, обвиняя его в политическом лицемерии, ибо лишь хотели показать, сколь одинок любой великий правитель, и уж тем более одинок, одинок трижды (у власти, народа и семьи) тот, кто правит достойно.
Август представляет удачную фигуру для анализа. Во-первых, вспомним, что он был сиротой, ибо его отец умер, когда ему исполнилось четыре года. А тогда существовала теория, что мальчик, растущий без отца, по сути дела остается без воспитания. Мать, вторично выйдя замуж, поручила заботу о сыне бабке Юлии. Да, большой удачей для будущего политика и императора было то, что он попал в дом великого Цезаря, который и сделал его своим наследником. Но стал ли он в результате перехода в чужой дом счастливым ребенком? Какие фурии терзали душу мальчика, которого в детстве и прозвали «Фуриец»? Безусловно, в доме том он прошел великую школу. Живя в политике и в семье политика, нельзя не стать лицемером. К тому же у Октавиана были все задатки прекрасного актера. Ведь он сумел обмануть даже Цицерона. Тот видел в нем мечтательного юношу, казалось бы, преданного идеалам свободы и Республики. За это заблуждение Цицерон и заплатил головой. Когда в Рим вошли триумвиры (Август, Антоний, Лепид), начались преследования и казни. Триумвир Марк Антоний потребовал головы Цицерона. Август легко отдал ему ее в обмен на голову ненавистого дяди Антония. «Нет и не было, на мой взгляд, ничего ужаснее этого обмена! – писал Плутарх. – За смерть они платили смертью!» И продолжает: «Они забыли обо всем человеческом, – или, говоря вернее, показали, что нет зверя свирепее человека, если к страстям его присоединится власть». Может, за те преступления молодых лет он и наказан судьбой – смертью внуков. «Так злая судьба лишила меня моих сыновей Гая и Луция», – скажет он, делая своим преемником Тиберия.
Римский император. Петербург
Август удивительным образом сочетал качества, которые в идеале могли быть присущи трем-четырем совершенно различным людям, вдобавок ко всему еще и несхожим между собой. Его было бы крайне трудно подогнать под некий уже сформировавшийся образ римского императора. Поэтому не стоит и пытаться создавать обобщенный образ Августа. На это указал еще Монтень, подчеркивая, что с Августом такой фокус не вышел бы, ибо «у этого человека было такое явное, неожиданное и постоянное сочетание самых разнообразных поступков в течение всей его жизни, что даже самые смелые судьи вынуждены были признать его лишенным цельности, неодинаковым и неопределенным». Если сравнивать Августа с Катоном Младшим, о котором тот же Монтень сказал, что тут «тронь одну клавишу – и уже знаешь весь инструмент», то чтобы понять характер Августа, пришлось бы перебрать «все клавиши рояля», да и то в ответ может зазвучать отнюдь не та мелодия, которую вроде бы ожидаешь услышать.
Август был честолюбив. Незадолго перед смертью он создал краткий вариант мемуаров. Их он завещал вырезать на медных досках и установить у входа в свой мавзолей. Так и было сделано: надписи на латинском и греческом языках воспроизводят отчет Августа своему народу. Доски распространят по империи. Умирая, он все допытывался от окружавших его: достаточно ли хорошо сыграл комедию жизни. И добавлял: «Если мы сыграли хорошо, тогда похлопайте и все нас проводите с благодарностью». Последние слова обратил к своей супруге. И хотя ему не повезло в оценках со стороны таких авторитетов, как Монтескье и Вольтер (последний однажды назвал его «человеком без сердца, веры и чести»), в нем, пожалуй, было не менее достоинств, мудрости и чести, чем у некоторых деятелей нынешних времен. Думаем, он заслужил, чтоб его проводили добрым напутствием. И уж безусловно заслужил той доброй смерти, о которой мечтал. В какой-то мере итоги эпохе Августа можно подвести словами Вековой песни Горация, где тот торжественно говорит: Август и Рим правят миром на гибель врагам, прощая падшим свои обиды… «Море и суша в деснице его». Его боятся мидийцы, «скифы надменные ждут приговоров», индийцы «молят о мире». Август умел внушить уважение.
Надо ведь понимать то, что Август был и оставался самым последовательным проводником политики подчинения всей доступной Риму ойкумены. Никакого отступления от традиционных, воинственных принципов римской политики при нем не было и быть не могло. Попытки иных авторов сделать из него мироносца смешны. «По существу, дело Августа было делом мира» (Г. Бенгтсон). По сути дела, его декларация осталась такой же декларацией, как и нынешние заявления мирового гегемона (США) о том, что их последние войны якобы ставят целью обеспечение мира во всем мире. Ложь совершенно очевидная, и оттого глупая и бессмысленная. Новорожденная империя, полная мощи и военной силы, играла мускулами и называла это оборонительной политикой (
Торжество Августа. Гемма Августа. Вена
И все же с точки зрения римских интересов Август стал важнейшим звеном переходной эры, гениальным образом сумев сопрячь, казалось бы, невозможные вещи – демократическую Республику и Диктатуру. Его принципат был могуч и грозен благодаря его преторианской гвардии и тому, что он как проконсул стал главнокомандующим. Август прекрасно осознавал политическую роль войск. Хотя обычно он искусно скрывал мотивы своих поступков, а заодно и средства, с помощью которых добивался успеха. В составленной им автобиографии цезарь писал: «Девятнадцати лет от роду я по своему собственному решению и на свои част-ные средства собрал войско, с помощью которого вернул свободу государству, подавленному господством банды заговорщиков». Однако войска бывали и у других. Август же в своей политике опирался не только на силу, но и на мнение народное и уважение сенаторов… Он стал первым среди сенаторов (первоприсутствующим), что символизировало авторитет и уважение к нему со стороны аристократов. При этом он затем получил титул «Отца отечества», формально передав всю власть народу. Это обеспечивало ему поддержку всей общины и означало, что Август (фактически) получал право распоряжаться тем самым не только судьбой империи, но и имуществом гражданина, и его жизнью.
Вдобавок ко всему он получил еще и трибунскую власть. Казалось, она немногое прибавляла в дополнение к имевшимся у него полномочиям и прерогативам. Но благодаря ей можно было наложить вето на любые решения сената. Сакральная власть позволяла ему защищать любого гражданина от приговора, который был вынесен магистратом. Иначе говоря, Август становился высшим судьей – почти непререкаемым богом. Эту связь описал Г. С. Кнабе в очерке «Рим Тита Ливия». В условиях нового строя ни одно из этих прав не имело реального значения, ибо принцепс пользовался каждым из них де-факто или на основе полномочий. Но Август, неоднократно отказывавшийся от консульства, с этой, казалось бы, декоративной трибунской властью не расставался никогда. Объяснение этому может быть только одно: введенный на заре Республики народный трибунат символизировал собой сопряжение в рамках государства и в служении ему всех сословий, в него входящих. Он не только делал народ в идеале равноправным со старой знатью, но и объявлял их союз священным. Без трибуната государство утрачивало симметрию, а народ – правозащиту. В эмпирической реальности симметрия эта давным-давно не существовала, ибо большинство народа было оттеснено от управления государством. Правозащита осуществлялась другими путями. Но историческая, общественная реальность, по-видимому, эмпирией не исчерпывалась. Потребность народа ощущать себя защищенным от произвола богачей и знати, почти не находя себе удовлетворения в практической жизни, оставалась тем не менее столь мощным регулятором общественного поведения, а отношение к трибунату – тем оселком, на котором проверялась верность правительства традиционным интересам народа, что Август, при всех своих магистратурах и всех своих легионах, не мог себе позволить хотя бы на год остаться без опоры. Поэтому он и принял в 23 г. до н. э. пожизненную власть трибуна.
Алтарь Мира Августа
Имперская политика Августа (время от конца I в. н. э. до падения Рима в V в. н. э. носит название периода империи) получила свое отражение в архитектуре. В это время идет поиск новых средств художественной выразительности, что отвечали бы духу и букве принципата. В архитектуре и скульптуре преобладали торжественные тона при строгой сдержанности форм, характерные для греков классической поры. Заметным сооружением той эпохи стал форум Августа, предназначенный для праздничных собраний и шествий. Огороженная площадь форума имела портики, а в конце нее возвышался величественный храм Марса Ультора (Мстителя). Храм был пышно украшен коринфским ордером, красиво и тщательно отделан камнем, богато оформлен скульптурами. В постройке храма, который считают одним из лучших памятников храмовой архитектуры первой половины I в. н. э., приняли участие видные греческие мастера. Интересен и так называемый «Квадратный дом» в Ниме (южная Франция). Пропорции храма отличаются изяществом и близки к золотому сечению. Важно и то, что храм, воздвигнутый в первые годы новой эры, прекрасно сохранился до наших дней.
Фрагмент рельефа Алтаря Мира
Среди других важных построек эпохи Августа стоит отметить ряд арок, театр Марцелла, вмещавший несколько тысяч человек, а также знаменитый Алтарь Мира, сооруженный им в Риме – на Марсовом поле (13—9 гг. до н. э.). Данное прямоугольное сооружение (11,6 ґ 10,55 м, высотой в 6 м) представляет собой обнесенную стенами площадку, в центре которой высится Алтарь Мира. Стены покрыты орнаментом, изображающим торжественную процессию, включавшую самого Августа, членов его семьи, приближенных, сенаторов и жрецов. Все эти изображения имеют портретное сходство с их прототипами. На торцовой стене – аллегория благоденствия государства в правление Августа (богиня земли Теллус, ветры – Ауры, тучные стада и т. д.). Дополнительное представление об эпохе Августа дают портретные статуи императора, его сподвижников (Агриппы, Германика).
Сказанное выше частично объясняет то, почему у Августа оказалось столько сторонников и поклонников в истории и почему многие восклицали (не только в Риме, но и в других городах) после его смерти: «О, если бы он или не рождался, или не умирал!» Хотя каждый приводит разные причины и основания. Ученый и мыслитель прежде подчеркнет то, что Август умел ценить таланты (Вергилий, Гораций, Тит Ливий). Писатель скажет, что язык писателей и поэтов «Августова века» назовут «золотой латынью». Народ вспомнит, что при нем все население Италии было включено в список римских граждан.
Римские матроны: достоинства и пороки
История Рима – это, конечно же, прежде всего история мужчин… Однако и римские женщины играли в ней немаловажную роль. Как мы знаем, история страны началась с похищения сабинянок. Описать все стороны бытия и воспитания женщин невозможно в этом труде. Поэтому бросим мимолетный взор на прелестниц, на «волчиц», помня, что основатели Рима, Ромул и Рем, согласно легенде были вскормлены волчицей. Утверждают, что до конца V в. до н. э. подавляющее большинство римских женщин сохраняло свою невинность до замужества, а после женитьбы оставались столь же целомудренными и скромными. Этому можно верить, если учесть, что римляне были первоначально народом скотоводческим и горным, а у горянок нравы простые и строгие. Жизнь их протекала в непрерывном труде, поэтому дамам были свойственны такие качества, как трудолюбие, дисциплина, ответственность, милосердие, долг, верность обычаям предков (mores maiorum).
Они придерживались древних инстинктов, согласно котоорым земля и семья были частной собственностью. Отсюда, естественно, проистекали общие нравы, требовавшие от обоих членов семейства (жены и мужа) верности и преданности в семейных отношениях. Законы Рима также способствовали упрочению таких порядков. Если муж заставал жену прямо на месте