руку, но боль не возобновилась.

Циновка из листьев при малейшем движении немилосердно шуршала, но они с дедом давно привыкли к этому шороху.

С бьющимся сердцем Атагельды несколько мгновений лежал в неподвижности, пытаясь разобраться: вскрикнул он спросонья или это только ему показалось.

Из угла доносилось ровное дыхание Курбана. С тех пор как сердце его перестало болеть, старик и дышать стал легче, исчезла одышка, прежде мучившая его.

Атагельды перевел дух. Похоже, деда не разбудил. Он все еще переживал диковинный сон, четкий до реальности. Жаль, досмотреть не удалось – он был прерван вспышкой боли в руке.

…Он шел по залитой солнцем пустыне. Шел легко, а точнее сказать – летел. Под ним, глубоко внизу, проплывал песок, источавший жар, и какая-то мягкая, но властная сила несла Атагельды.

Внезапно пустыня под ним, словно по мановению волшебного жезла, сменилась кишлаком. Мальчик узнавал в нем каждую хижину, каждую из тростинок, растущих вдоль улицы. Вот дом Ахметхана. Его легко узнать, он самый большой в кишлаке, хотя живут в нем только двое – караванбаши и его сын. Дом выглядит богато, островерхая крыша состоит из нескольких слоев аккуратно, один к одному, сложенных листьев. Атагельды помнит, как ее складывали все люди из каравана, а Ахметхан, поглядывая, как идет работа, стоял посреди двора и изредка стегал по песку камчой.

…Вон старик из каравана ведет на поводу скакуна благородных арабских кровей, о котором дед знает такие дивные стихи…

…А вон их хижина, с плоской, как у всех, кроме Ахметхана, кровлей, а рядом кузница, которая никак не начнет работать. Во дворе – ямы, в которых они месили саман для построек.

Атагельды, никем не замеченный, пролетел над улицей, и вскоре кишлак скрылся из виду. Под ним потянулись заросли тростника. Желто-зеленое море стеблей и листьев…

Мальчик увидел, что путь его лежит к колодцу. «Сейчас напьюсь – и проснусь», – мелькнуло в голове. Но он ошибся: колодец остался позади, а полет продолжался. Высота, однако, резко падала, и он стал бояться, что упадет и расшибется. Либо напорется на острые копья стеблей, которые угрожающе раскачивались внизу. Самые высокие из них уже начали доставать его, и вскоре он плыл в шуршащем море камыша, непрерывно снижаясь.

Хорошо, что скорость полета была невелика, и он успевал отводить руками листья, которые лезли в лицо, и каким-то образом избегал встречных стеблей.

Атагельды вздрогнул, и цепочка картин его недавнего сна прервалась: Курбан тяжело вздохнул.

– Не спишь? – спросил мальчик.

– Ты опять кричал во сне, – произнес Курбан. – Что у тебя болит, малыш? Клянусь священной памятью Абу Али ибн Сины…

– Ничего не болит, дедушка, – поспешно перебил Атагельды. – Просто мне сон необычный приснился…

– Да? Что же тебе приснилось? – В голосе старика сквозила недоверчивость, плохо прикрытая ворчливым тоном.

Атагельды начал рассказывать. Старик слушал, не перебивая.

– А потом я начал снижаться и наконец опустился на землю, – заключил мальчик.

Дед спросил:

– Значит, ты в оазисе опустился?

– Да.

– А в каком месте?

– Неподалеку от колодца.

– Ну что ж, – подвел итог Курбан. – Зря ты переполошился. Сон как сон. Мне тоже в детстве снились полеты. Ученые люди говорят, это к росту. – Он помолчал немного и спросил: – И это все?..

– Что ты, дед, – листья под Атагельды зашуршали, – самое интересное впереди! Едва я опустился на землю, растительность вокруг меня исчезла, та, которая составляет оазис. Куда ни глянь, простиралась степь, поросшая ковылем. Не успел я подивиться такой перемене, как издали послышалось ржание коней, крики всадников. Я едва успел спрятаться за холм и принялся из-за него наблюдать.

– Дальше.

– Всадники ехали на мохнатоногих крепких конях, их сбруя позвякивала серебром. Посреди отряда восседал на белом скакуне богато одетый человек в остроконечной шапке с лисьим хвостом.

– На скакуне, говоришь? – перебил Курбан. – Ясно, откуда попал он в твой сон. Я тоже всегда любуюсь конем, который…

– Не в коне дело. – Голос Атагельды зазвенел от волнения. – Вот послушай, что было дальше. Один из всадников держал огромный кумган из обожженной глины.

Отряд спешился перед самым холмом. Ветер доносил до меня слова на незнакомом языке, запах разгоряченного лошадиного пота. Я осторожно выглянул из-за холма. К счастью, пришельцы меня не заметили. Бросив на песок луки и колчаны со стрелами, они рыли маленькими заступами, привезенными с собой, какую-то яму, подчиняясь указаниям начальника в остроконечной шапке.

Когда яма оказалась достаточно глубокой, «лисий хвост» дал им команду остановиться. Кто-то расстелил перед ним ковер, и начальник высыпал из кумгана содержимое. Дед, о таком богатстве я слыхивал только в сказках Шехерезады! На ковер, звеня, хлынул поток золотых монет. Каждый из желтых кружочков сверкал, словно маленькое солнце. Сверху на эту груду упало несколько драгоценных камней, каждый из которых был достоин украсить корону магараджи…

– Что же ты умолк?

– Ничего, в руку кольнуло…

– И потом?

– Богато одетый начальник упал на колени, поцеловал каждый камень, затем ссыпал все богатство обратно в узкогорлый кумган и тщательно запечатал его.

– Ты так подробно рассказываешь, словно это не сон, а подлинное событие, в котором тебе довелось участвовать, – произнес задумчиво старый кузнец. – Ну, а потом, наверно, кумган, как всегда бывает в снах бедняков, растаял в воздухе?

– Не угадал, дед! Человек в остроконечной шапке опустил запечатанный кумган в яму, и всадники засыпали ее, сровняли с землей. Затем, став в кружок, прокричали какую-то клятву, вскочили на коней и помчались по степи. Я провожал их взглядом, пока маленький отряд не скрылся за горизонтом. Пока я наблюдал за уменьшающимися фигурками всадников, местность вокруг меня быстро изменялась. Степь исчезла, образовалась пустыня. Холм уменьшался в размерах, пока не пропал. А затем из песка во мгновение ока выскочили камышинки с широкими листьями, образовав оазис, близ которого мы живем.

– Ты дурачишь меня, – сердито сказал старик. – Помнится, когда мы копали колодец, я наткнулся неподалеку на заброшенный шурф, засыпанный землей, и решил, что это пустяки, не стоящие внимания. Говорил я тебе о нем?

– Не помню.

– Может, бросил вскользь, ты не обратил внимания, а в памяти отложилось. И так бывает. Но сны у тебя яркие, ничего не скажешь, – заключил Курбан.

– Это не сон.

– А что?

– Ну, видение наяву… Я не могу объяснить… – Голос мальчика прервался.

В окна хижины начал пробиваться рассвет. Смутные предметы в комнате приобретали все более явственные очертания.

– Дед, – нарушил долгое молчание Атагельды, – а ты помнишь то место?

– Какое? – сонным голосом спросил Курбан, успевший снова задремать.

– Тот заброшенный ствол, забитый землей, рядом с колодцем.

– Думаю, помню.

– Пойдем туда?

– Зачем?

– Кумган поищем.

– Глупости, – отрезал дед, переворачиваясь на другой бок. – Дело надо делать, а не чепухой заниматься. Не мешай спать.

Атагельды вскочил с матраса, подбежал к Курбану и затормошил его:

– Ну пойдем, дедушка! Я чувствую, что мы найдем клад, вот увидишь.

Старик медленно поднялся и сел – листья под ним жалобно заскрипели.

– Ата, послушай, – медленно произнес он, – ты уже большой и многое можешь понять. Мы живем здесь не одни – нас окружают люди каравана. И не все к нам относятся одинаково. Как относится к нам Ахметхан – знаешь сам, а в его руках власть. Ты вечно ссоришься и дерешься с его сыном…

– Я слежу, чтобы Анартай не проник в центр оазиса, – перебил Атагельды. – Он может накликать на всех большую беду.

– Какую беду?

– Не знаю.

– Вот видишь, не знаешь, а лезешь в чужие дела! – рассердился старик. – Кто дал тебе такое право? Да и что случится, если кто-то срубит самый старый стебель? Весь кишлак топит стеблями печи.

– Люди пользуются только засохшими стволами, – напомнил Атагельды, что еще больше разозлило Курбана.

– Ну и зря! – закричал он. – Вон сколько выросло этого тростника – ни проехать, ни пройти. Если срубить дюжину-другую – от него, думаю, не убудет.

– Значит, не покажешь мне это место? – В голосе Атагельды зазвенели слезы.

– Забудь о своем сне, – сказал старик. – И запомни: бедняку золото ни к чему. От него одни несчастья…

Зерен, как и его погибшие в катастрофе собратья, слишком хорошо знал, что такое война. Он был свидетелем многих катастроф, жестоких единоборств, в которых не было победителей и побежденных: удел всех был один – гибель, но это не останавливало участников. Гибли не только отдельные особи – гибли целые континенты, планеты, цивилизации, миры.

Эта бессмысленная агрессивность представляла собой величайшую загадку. Может, причина воинственности разумных существ – некий до сих пор не обнаруженный вирус войны, путешествующий из галактики в галактику? Лучшие медики искали его, но найти не смогли. Оставалось одно: в меру собственных сил гасить военные пожары, в какой бы части открытого пространства они ни вспыхивали.

Такая задача стояла и перед теми, кто участвовал в грандиозном эксперименте под названием Великий Посев, в том числе и перед Зереном – так сказать, рядовым солдатом программы.

Во время биосеансов с молодой особью – единственным каналом связи с местными разумными существами – Зерен пытался выведать, ведома ли им война.

К счастью, Атагельды о войне никогда не думал, как и его дед. Драки, стычки к войне, естественно, не относились. А то, что мотыга оказалась мирным орудием для обработки почвы, окончательно успокоило Зерена, и он принялся за реализацию задуманного проекта.

Сферическая пещера, которую он сделал накануне, по размерам подходила для задуманного. Своды ее не рухнули, даже не дрогнули – выдержали испытание, когда он сделал пробную