поставить себя на место не только Троцкого, но он не может даже вообразить себя, родимого, которому кто-то дал 'две шубы', выгнал на улицу и предложил переночевать под открытым небом при температуре воздуха в минус, скажем, два градуса по Цельсию. Интеллигент просто не представляет себе, что это такое (замечу, что этого не представлял себе и Троцкий, когда писал свою 'Мою жизнь'). А ведь Троцкий ночевал не одну ночь, он ночевал, как он сам пишет черным по белому, НЕДЕЛЮ и ночевал не при минус два, а при минус сколько там бывает в феврале в районе Сыктывкара – минус двадцать два или минус тридцать два? Или минус сорок?

Троцкий не был полярным исследователем, он не готовился к побегу заранее, он не знал, что это такое – Крайний Север, он вообще ничего не знал, он якобы просто сел в нарты и покатил и прокатил, как он нас уверяет, 700 км за шесть дней. Каковы были погодные условия? Пожалуйста, язык у Льва Давидовича был без костей и он сообщает нам массу подробностей, о которых его, вообще-то, никто не спрашивает. И подробности эти его топят, а он сам этого не замечает. Ну интеллигент ведь, что с него взять. Итак, Троцкий пишет: 'Дорога убийственная. Ветер заносит на наших глазах узкий след, который оставляют за собой нарты. Третий олень ежеминутно оступается с колеи. Он тонет в снегу по брюхо и глубже, делает несколько отчаянных прыжков, теснит среднего оленя и сбивает в сторону вожака. На одном из дальнейших участков дорога становится так тяжела, что на передних нартах дважды обрываются постромки. После первых двух пробежек олени заметно устали…' Вы представляете себе, что такое метель в тундре, когда снегом тут же, на ваших глазах заметает ваш след? А Троцкий едет не на вездеходе, он едет на оленях. И что значите его оговорка – 'на передних нартах дважды обрываются постромки'? Троцкий что, в задних нартах ехал? А сколько нарт всего было? Он ведь несколькими строчками ранее уверял нас, что нарты были одни? Прямо не землемер Рошковский с 'Козьей ножкой' выходят, а какой-то караван-сарай.

Пойдем дальше – человек неделю блуждал по тундре в феврале месяце, не мылся, не брился, замерзал, грелся у костра, и вот теперь он выходит к железной дороге. Включим опять наше воображение – человек обморожен, грязен, лицом черен, покрыт лоснящейся копотью и запах, запах… Он ведь кроме прочего и по большому должен был в тундре ходить, физиология, знаете ли. Даже и у интеллигентного и в высшей степени порядочного человека бывают естестественные надобности. Троцкий ведь справлял нужду прямо в снег, садясь на корточки, и подтирался полой все той же многострадальной шубы, я не думаю, чтобы он в нартах, что передних, что задних, вез с собою годовую подшивку газеты 'Искра'. И вот такой человечек выходит к 'железке', спокойно покупает себе билет, садится в вагон и начинает выдавать себя за ИНЖЕНЕРА. Он него, извините, дух такой крепкий должен был исходить, что женщины и дети в вагоне немедленно чувств лишились бы, а наш Лев Давидович, даже и зубов не почистив, подсаживается и заводит светскую беседу: 'Вы, извините, из каковских будете? А я, позвольте представиться – инженер Троцкий'.

Если вы думаете, что тут и сказочке конец, то вы ошибаетесь. Троцкий с дороги дает телеграмму жене, встречай, мол, дорогая. Сосланный на вечное поселение и лишенный всех гражданских прав человек сбегает с этапа и, ничтоже сумняшеся, шлет по домашнему адресу телеграммку открытым текстом. Но тут вот какое выходит приключение. Как то каждому интеллигентному человеку известно, при проклятом царизме все в России было не как у людей, ну и вот – телеграфист в телеграммке якобы пропустил название станции, на которой Троцкий назначил свидание любимой. То-есть, со слов Троцкого, телеграмма выглядела примерно так – 'следую березова лондон буду проездом станции встречай люблю целую лева'. Какая станция? Где станция? Когда станция? ЕХАТЬ КУДА? Но троцкисты не только сами по себе троцкисты, но у них и жены такие же троцкистские. Жена садится в первый попавшийся поезд и едет НАУГАД куда-то в Вятку, на деревню дедушке. Доезжает до станции, где, по ее расчету, может быть поезд, везущий дорогого Леву, никого, натурально, там не находит, в отчаянии начинает бегать по пустым составам и, О ЧУДО!, в одном из пустых вагонов она видит брошенную на сиденье шубу, опознает (не иначе как по запаху) ее как шубу Льва Давидовича, понимает, что он где-то здесь, выбегает наружу и таки да! Вот он ОН! Наш Лев Давидович, Лев Давидович, Лев Давидович дорогой! Слезы, восторги, в общем – кино Титаник.

Самое поразительное в этих россказнях – это то, что в них верят. Читают и верят. Вот уже скоро сто лет. Да и как не верить, ведь это надо же каким ловким человеком был наш Лева! Да, ловкий был, ничего не скажешь. Доехал наш ловкач до Петербурга, оттуда куда-то под Гельсингфорс, по нашему Хельсинки, там на дачке отсиделся, никто его не искал, ибо местный полицмейстер был 'сочувствующий', ну, а потом Троцкий оказался в Стокгольме и отбыл в свой Лондон. Вопросы есть? Не знаю, как у вас, а у меня есть. Троцкий пишет, что для того, чтобы попасть в Стокгольм, ему понадобилось 'переходить границу', в чем ему помогла некая финская активистка. Зачем человеку нелегальный переход границы и помощь 'финских националистов' если у него в подошве 'отличный паспорт'? С отличным паспортом люди прямо из Гельсингфорса плывут туда, куда им нужно.

Резюме – все, что написал Троцкий в главе пятнадцатой своих мемуаров есть не просто искажение истины или неправда в какой-то детальке, а есть это наглая, неприкрытая ложь, да не одна, а нагромождение одной лжи на другую. Зачем Троцкому было лгать? Ответить на этот вопрос несложно. Ему нужно было объяснить, каким образом он очутился в Петербурге в тот день, когда он там очутился. Все знали, что он приговорен, все знали, что этап ушел, все знали сколько времени нужно этапу, чтобы достигнуть Березова. Этап этот был не первый и не последний и все ссыльные знали, что на дорогу до Березова уходит больше месяца. Троцкий же, якобы сбежав, очутился в Петербурге через одиннадцать дней. Чтобы объяснить, как это удалось ему, человеку, у которого никакого ковра-самолета не было, и понадобились все эти ежедневный 'градус к северу', 'Козья ножка', 'зырянин' и семьсот километров тундры за шесть дней.

Если и есть что-то интересное в этой фантастике 'братьев Троцких', то разве что следующее – дело в том, что Троцкий то ли вообще на этап не вышел, то ли вышел, дошел до Березова, а потом и в самом деле проделал за одиннадцать дней путь, на который обычно уходит больше месяца. Могло такое быть? Да, могло. Есть один волшебник, который мог помочь Троцкому или на этап не идти, или во мгновение ока перенести его из Березова в Петербург и дальше. И мы с вами все этого волшебника знаем. Зовут его Государство. То самое государство, с которым Троцкий, по его словам, был на ножах и борьбе с которым он посвятил свою жизнь. Если мы допустим, что Троцкий, этот 'шпион всех разведок', прежде чем попасть за границу был завербован российской секретной службой, то все сразу становится на свои места. Правда, мемуары его от этого правдивее не становятся. Скорее даже наоборот. Ох, уж этот мне Троцкий.

Зачем Троцкий был нужен Америке? Ответ давным-давно известен – Троцкий это Брест-Литовск. Америка хотела усилить Германию и она это сделала. Брестский мир – целиком заслуга Троцкого. Брестский мир был бы заключен в любом случае, большевики пришли к власти под лозунгом выхода из 'империалистической бойни', но выходить можно по-разному, можно было выйти так, как то предлагал Ленин, а можно выйти так, как это СДЕЛАЛ Троцкий. Мир по Ленину с точки зрения Германии, а, главное, с точки зрения Хауса был недостаточно радикален. Нужен был мир по Троцкому. Мир по Троцкому – это всемерное усиление Германии, усиление до пределов, когда Германия оказывалась в одном шаге от выигрыша войны. Кроме того Англия, после провала в 1917 году долгожданного летнего наступления русской армии, обнаружила, что в ослаблении России она зашла слишком далеко, да и способности пришедших к власти в феврале русских либералов также были ею переоценены. Англии понадобилась помощь.

В результате Брестского мира Америка оказывалась нужна до такой степени, что без участия в войне теперь уже и американской армии победа Антанты становилась не просто весьма и весьма проблематичной, но перед Антантой во весь рост встала перспектива военного поражения. Итогом стало то, что Америка получила возможность не только построить армию, но и отправить ее на европейский театр. Хаус выиграл и этот раунд.

Англия с самого начала прекрасно понимала в чем состоит замысел Хауса, понимала так хорошо, что даже предприняла попытку заставить Хауса уйти. Поскольку собрать какой бы то ни было компромат на Полковника не удалось, удар был нанесен с неожиданной стороны, Хауса попытались свалить при помощи политического скандала. В июне 1915 года в отставку подал тогдашний госсекретарь СаСШ Уильям Брайан. Официальной причиной стало его несогласие с тем, как правительство вело себя во время политического кризиса, возникшего вследствие потопления Лузитании. Ну, отставка и отставка, дело, как говорится, житейское. Не в первый и не в последний раз министр уходит со своего поста, выражая тем самым свое несогласие с проводимой государством политикой. Дело только было в том, что уход Брайна сопровождался скандальными обстоятельствами. Он опубликовал открытое письмо к президенту Вильсону, где заявил, что он не видит для себя возможности занимать пост госсекретаря, поскольку внешняя политика государства разрабатывается не Госдепартаментом, а полковником Хаусом. 'Вы следуете не рекомендациям Государственного департамента, а советам частного лица.'

Брайан вообще-то еще очень скромно оценил роль Хауса, ограничив ее внешней политикой в то время как полковник определял всю тогдашнюю жизнь государства. Удар был болезненным тем более, что все министры были отобраны самим Хаусом, были его назначенцами, в том числе и 'златоуст' Брайан. Какой ключик подобрали к госсекретарю, осталось неизвестным, но результат был налицо – бунт на корабле и тыкание пальцем в Полковника лично. Общественное мнение Америки всегда было очень чувствительно именно к подобным вещам – все эти анонимы и фавориты были элементом европейских монархий, от которых американцы и убежали за океан, и убежали именно для того, чтобы выстроить новую, 'демократическую' страну со всеми возможными 'республиканскими' финтифлюшками вроде 'гласности', 'открытости' и прочей чепухой. То-есть англичане, пытаясь дискредитировать правительство Вильсона, которое, как оказывалось, манипулировалось из-за кулис, а через Вильсона и самого Хауса, прекрасно сознавали, что они делают. Сознавать-то они сознавали, однако не до конца понимали с кем они имеют дело. Выяснилось, что Хаус заранее предусмотрел и подобное развитие событий. Задолго до нынешнего 'телевизора', задолго даже и до доктора Геббельса Хаус оценил возможности пропаганды и первое, что он, оказавшись в Вашингтоне, сделал, это озаботился контролем над тогдашним телевизором – газетами. Это сегодня мы все знаем о силе 'кнопки', тогда же это было немыслимым новаторством, know how, которым вполне владели только британцы. Используя свое политическое влияние, Хаус задушил скандал в зародыше, вышел сухим из воды сам и вывел из под удара американское правительство.

Скандал был перекрыт несколькими другими искусственно раздутыми сенсациями и имя Хауса исчезло из газет. С политическим же будущим самого Брайана было покончено. Уже когда Америка вступила в войну, он бомбардировал Белый дом униженными челобитными, умоляя Вильсона назначить его хоть на какую-нибудь государственную должность, 'где он мог бы быть полезен стране', однако ему даже не отвечали. Полковник был памятливым человеком.

После объявления войны Германии в апреле 1917 года американцы приступили к созданию армии, чего в противном случае им никто (ни Англия, ни Германия) не позволил бы сделать. Англичане даже, скрипя зубами, были вынуждены этому способствовать. С лета 1918 года американские войска хлынули в Европу. Начиная с июня они прибывали со скоростью 10 000 человек в день. Каждые два дня – пехотная дивизия. Америка спешила.

Почему спешка? Америка хотела как можно полнее использовать ситуацию, когда она (именно она) решала кто окажется спасенным. В руках у Америки оказывался спасательный круг и Америка решала, кому она его бросит. До определенного момента этого никто не осознавал. Момент истины – это конец октября 1918 года. До этого никому не было известно, кто же выиграет Первую Мировую. Сегодня в наших головах нарисована картина, в которой неминуемым победителем должна была стать Антанта. В ход идет все, от изображаемой на бумаге чепухи, называемой 'ресурсами', и до прямого подтасовывания фактов. Дело изображается таким образом, что Германия не могла не проиграть, особенно после того, как в войну вступила Америка, что сделало победу сил Антанты лишь вопросом времени. Люди не понимают сегодня, так же, как они не понимали этого тогда, что вступление Америки в войну преследовало цель прямо противоположную – вступая в войну напрямую и отправляя войска в Европу, АМЕРИКА ГЕРМАНИЮ СПАСАЛА.

Спасала вовсе не потому, что американцы любили немцев, хотя на личностном уровне это вполне могло быть именно так, спасали не американцы немцев, а спасало американское государство государство немецкое. И американское государство делало это, исходя из своих, в высшей степени эгоистически (у государств по-другому и не бывает) понимаемых интересов. Нынешняя ситуация в мире является зеркальным отражением тогдашнего положения, только сегодня в роли Германии – Россия, а в роли тогдашней Англии сегодняшняя Европа. Никого не должно вводить в заблуждение лицемерно декларируемое единство 'Запада' по тем или иным вопросам. Являясь формально союзниками в Холодной Войне, Америка и Европа преследовали цели прямо противоположные, то, что у них был общий враг в лице СССР, вовсе не делало их союзниками на деле, точно так же, как общий враг в лице Третьего Рейха не делал союзниками в том смысле, который мы в это слово вкладываем, СССР, США и Англию во Второй Мировой Войне. Три врага (смертельных, замечу, врага) временно объединили свои усилия по устранению врага четвертого, слишком, на их взгляд, прыткого. Как только с ним было покончено, они тут же (ТУТ ЖЕ!) сцепились между собою.