американца — о нем много газеты писали на прошлой неделе? Он четыре раза женился на молоденьких, они все с ним развелись и стали очень богаты, а теперь он женился на пятой.

— Ага, я читала. Я думаю, это прям грязь какая-то. Мистер Оливер был не такой.

— Мы уверены, что он таким не был, Милли, — сказал Дэлглиш. — Но нас интересует все, что ты можешь о нем рассказать. Когда человек умирает при загадочных обстоятельствах, очень полезно бывает узнать, что он чувствовал, был ли обеспокоен чем-нибудь или расстроен, может быть, кого-то боялся. Нам представляется, что ты, вполне вероятно, знала мистера Оливера лучше, чем кто-нибудь другой на острове Кум, кроме его дочери и мистера Тремлетта.

— Так чего вы у них не спросите?

— Мы спрашивали. А теперь спрашиваем тебя.

— Даже если это личное?

— Даже если это личное. Тебе нравился мистер Оливер. Он был твоим другом. Я уверен, что ты хочешь помочь нам выяснить, отчего он умер. Так что вернись к вашей первой встрече и расскажи, как началась ваша дружба.

Миссис Бербридж встретила взгляд Дэлглиша и проглотила слова, уже вертевшиеся у нее на языке. Всеобщее внимание сосредоточилось на Милли. Дэлглиш видел, что девушка начинает наслаждаться непривычной скандальной славой. Он мог лишь надеяться, что она удержится от соблазна использовать ее слишком вольно.

Милли чуть наклонилась вперед, глаза ее сияли, она переводила взгляд с одного лица на другое.

— Я загорала на верхушке скалы, там, подальше за часовней. Там есть такая выемка в траве и кусты, так что никому не видно. Ну и вообще, туда никто не ходит. А если б и ходили, мне-то что? Ну, как я сказала, я загорала там. Ничего плохого в этом нету.

Миссис Бербридж не выдержала:

— В купальнике?

— Какой еще купальник? Ни в чем. Я лежала на полотенце. Ну вот, так я и лежала, грелась на солнышке. У меня был выходной на полдня, так что, я думаю, это в четверг было. Я хотела в Пентворти съездить, а Джаго катер в тот день не выводил. Ну, все равно, я просто лежала там, как вдруг услышала этот шум. Вроде крика какого, или, может, это было больше на стон похоже. Я подумала — животное, что ли, какое-то? Открываю глаза, а он стоит надо мной. Я как завизжу и полотенце стала на себя натягивать и в него завернулась. А он выглядел ужасно. Я думала, он прямо сейчас в обморок упадет, такой бледный был. Никогда не видала, чтоб взрослый мужчина так испугался. Он сказал — прошу прощения и все ли со мной в порядке. Ну, со мной-то все было в порядке. Я на самом деле не так чтобы очень испугалась, совсем не так, как он. Ну, я тогда сказала, ему лучше сесть и он себя получше будет чувствовать. И он сел. Потом он сказал, что ему жаль, что он меня испугал и что ему показалось, что я — это другая девушка, которую он когда-то знал, и она лежала на пляже, грелась на солнышке, как я. А я спросила: «Вы в нее влюблены были?» А он ответил что-то такое странное про то, что это было в другой стране и девушка давно умерла… Только он сказал не «девушка», а какое-то другое слово.

Дэлглиш понял, что Милли — совершенно адекватный свидетель, из тех, кто обладает почти фотографической памятью. Он сказал:

— «Но было то в другой стране, и дева та мертва давно».

— Ага, правильно. Вот удивительно, как вы это знаете. Странно, правда? Я думала, он сам это сочинил.

— Нет. Милли, человек, который это сочинил, умер более четырехсот лет назад.

Милли помолчала. Нахмурив брови, она размышляла над странностью случившегося. Дэлглиш мягко напомнил:

— А потом?

— А я спросила, откуда он знает, что она умерла? А он говорит, если бы она не умерла, она бы ему не снилась. Он сказал — живые никогда к нему во сие не приходят, только мертвые. Я спросила, как ее звали, а он сказал, что не помнит, а может, она ему вообще не говорила. И он сказал, имя не имеет значения. Он звал ее Донна, только это было из книжки.

— А после этого — что?

— Ну, мы стали разговаривать. Больше про меня — как случилось, что я на остров попала. У него тетрадка была, и иногда, когда я какие-то вещи говорила, он в нее писал что-то. — Милли сердито посмотрела на миссис Бербридж. — Да я одежки к тому времени уже надела.

Миссис Бербридж, по-видимому, очень хотелось выразить сожаление, что Милли вообще их снимала, но она удержалась.

А Милли и продолжала:

— Ну, потом мы оба встали, и я пошла обратно в дом. Но он сказал, может, мы сможем еще встретиться и поговорить? И мы встречались. Он обычно звонил мне рано утром и говорил, где мы встретимся. Он мне нравился. Он иногда рассказывал мне про то, что он делал, когда путешествовал. Он ведь весь мир объехал. Говорил, он встречал разных людей и учился у них, как писателем быть. А иногда он больше молчал, так что мы просто гуляли.

— А когда ты виделась с ним в последний раз? — спросил Дэлглиш.

— В четверг. В четверг днем.

— И каким он тебе тогда показался?

— Каким всегда.

— О чем он говорил?

— Он меня спросил, счастлива я или нет? А я сказала, со мной все в порядке, не в порядке только, когда я несчастная бываю. Например, когда бабулю в приют забрали или когда моя кошка умерла, Тапка, — у нее лапки белые были. Или когда Джаго меня на катере в море не берет, или миссис Бербридж меня за белье ругает. Из-за всяких таких вещей. А он сказал, с ним все совсем наоборот. Он почти всегда несчастный бывает. Он про бабулю спросил и когда у нее Альцгеймер начался, так что я ему рассказала. А он сказал, что старые люди, все и каждый, боятся Альцгеймера. Потому что он отбирает самую великую власть, которая есть у человека. Он сказал, эта власть так же велика, как у какого-нибудь тирана или даже Бога. И что мы сами можем быть собственным палачом.

Наступившее молчание было абсолютным. Дэлглиш нарушил его, сказав:

— Ты нам очень помогла, Милли. Есть у тебя еще что-нибудь, что ты могла бы рассказать нам про мистера Оливера?

— Нет, нету. — В голосе Милли вдруг зазвучали агрессивные нотки. — Я бы вам и этого не рассказала, если б вы меня не заставили. Он мне нравился. Он был мне друг. И я тут единственная, кому жалко, что он умер. И я больше не хочу здесь оставаться.

Ее глаза наполнились слезами. Она встала, и миссис Бербридж тоже поднялась с места и заботливо, медленными шажками повела Милли прочь из кабинета, бросив на Дэлглиша осуждающий взгляд.

Тут впервые заговорил Мэйкрофт. Он сказал:

— Это, несомненно, все меняет. Это наверняка самоубийство. Надо каким-то способом выяснить, как появились следы на шее. Либо он сам нанес себе эти кровоподтеки, либо кто-то еще сделал это уже после его смерти — кто-то, желавший, чтобы это выглядело как убийство.

Дэлглиш ничего не ответил.

— Но он чувствовал себя несчастным, он сжег гранки…

— Я получу подтверждение завтра, — сказал Дэлглиш. — Но я думаю, что вам не следует испытывать облегчение от показаний Милли.

Мэйкрофт принялся расставлять по местам стулья.

— Оливер, разумеется, как-то использовал Милли, — сказал он. — Он не стал бы тратить столько времени ради удовольствия с ней беседовать.

«Но ему именно это и было нужно — ее беседа, — подумал Дэлглиш. — Если он задумал создать литературную Милли — персонаж своего нового романа, он уже знал ее характер лучше, чем свой собственный. Он уже знал, что она чувствует, что она думает. Но ему нужно было узнать, какими словами она это выражает».

Кейт заговорила, только когда они оказались в кабине лифта.

— Так, значит, с того времени, как Милли вернулась к себе в комнату, и до того, как она опустила записку в почтовый ящик Перегрин-коттеджа, любой желающий мог получить к ней доступ.

— Но, мадам, — сказал Бентон, — как такой желающий мог знать, что в почтовом мешке — записка? Разве кто-нибудь полез бы в этот мешок просто из любопытства? Никто не мог рассчитывать отыскать там хоть что-то ценное.

— Такую возможность следует учитывать, — заметил Дэлглиш. — Нам теперь известно, что Джаго совершенно точно знал о встрече, назначенной на восемь часов, и что Миранда и Тремлетт вполне могли знать о ней тоже, как и любой, кто видел, что в автотележке никого нет. Я могу понять, почему Джаго ничего не сказал, — он прикрывал Милли. Но если другие двое нашли и прочитали записку, почему они ничего не сказали? Конечно, возможно, что Оливер заглянул в почтовый ящик только утром, когда уходил из дома. Он мог выйти на раннюю прогулку, чтобы избежать встречи с дочерью. Прочитав записку Шпайделя, он обрел предлог, чтобы изменить свой план, и решил пойти к маяку пораньше.

Они пришли к Дэлглишу, в коттедж «Тюлень», и уже оттуда позвонили в Перегрин-коттедж. Трубку взяла Миранда Оливер. Она сказала, что вчера не слышала, как подъехала автотележка, но что тележка вообще никогда не подъезжала к крыльцу — дорожка слишком узкая, так что она и не могла бы ее услышать. Ни она, ни мистер Тремлетт не заглядывали в ящик для писем, и никто из них никогда не стал бы читать письма, адресованные ее отцу.

Кейт с Бентоном отправились вниз, в гавань, к коттеджу «У пристани». Они застали Джаго, когда он ощипывал сухие листья с гераней, росших в шести керамических горшках перед его домом. Герани выросли высокие, лохматые, с деревянистыми стеблями, но большая часть листвы была еще зеленой и сочной, а на тонких веточках еще виднелись некрупные цветы, создавая иллюзию лета. Выслушав пересказ признания Милли, Джаго сказал:

— Да, она рассказала мне про записку, и я посоветовал ей сразу же отвезти ее в Перегрин-коттедж. Я эту записку в глаза не видел и не читал. Не так уж это меня интересовало. — По его тону можно было предположить, что и сейчас это его не так уж интересует.

— Может в тот момент и не интересовало, — возразила Кейт, — но после смерти мистера Оливера вы наверняка поняли, что это жизненно важная информация. Не сообщить такую информацию — значит совершить нарушение закона, все равно что препятствовать полиции в проведении расследования. Вы же умный человек. Вы должны бы знать, как это выглядит.

— Я подумал, доктор Шпайдель сам вам об этом расскажет, когда объявится. Он ведь так и сделал, верно? Что тут делают гости, с кем они встречаются и где — меня не касается.

— Вы и потом ничего не сказали, когда вас после ленча всех вместе опрашивали, — заметил Бентон. — Вы ведь тогда могли нам рассказать или потом поговорить с нами наедине.

— Меня спросили, видел я мистера Оливера вчера вечером или сегодня утром. Я его не видел. И Милли тоже не видела.

— Вы же прекрасно знаете, — снова вступила Кейт, — что такую информацию следует немедленно сообщить. Почему вы этого не сделали?

— Я не хотел, чтобы кто-то добрался до Милли. Она ничего дурного не сделала. Жизнь здесь, на Куме, не очень-то легкая для девочки. И это означало бы подставить доктора Шпайделя, верно ведь?

— И вы этого делать не хотели?

— Ну не при всех же. И не в его отсутствие. Мне все равно, кто убил Натана Оливера, если его убили. И я считаю, вас бы тут не было, если бы он сам себя прикончил. Это ваша работа — найти, кто его подвесил. Вы за это зарплату получаете. Лгать вам я не буду, но помогать вам — не моя забота, тем более других подставлять и в дерьмо их окунать.