Говоря все это, Мэйкрофт вел их не к черному входу в дом, а, огибая левое крыло, к парадному крыльцу с колоннами. Центральная часть Кум-Хауса, с высокими, закругленными сверху окнами на втором и третьем этажах под массивной квадратной башней, вздымалась над ними, создавая впечатление гораздо более грозное, чем когда они смотрели на это здание с воздуха. Почти против воли Дэлглиш остановился и посмотрел наверх.

Как бы приняв это за приглашение нарушить ставшее неловким молчание, Мэйкрофт сказал:

— Замечательно, не правда ли? Архитектор был учеником Леонарда Стоукса и после смерти учителя спроектировал этот дом по проекту дома, который Стоукс построил для леди Дигби в имении Минтерне-Магна, что в Дорсете. Там главный фасад находится сзади, и в дом входят оттуда, но Холкум хотел, чтобы и главные комнаты в доме, те, что с высокими закругленными окнами, и парадный вход смотрели на море. Те из наших гостей, кто разбирается в архитектуре, любят подчеркивать, что проект был принесен в жертву претенциозности и что у Кум-Хауса нет той блистательной скоординированности стилей, какой Стоуксу удалось достичь в Минтерне. Из-за того, что закругленных окон не два, а четыре — по два на каждом этаже — и из-за конструкции входа, башня представляется слишком тяжелой. Сам я не видел Минтерне, но, думаю, они правы. Однако мне это здание кажется довольно величественным. Может быть, я просто к нему привык.

Парадная дверь — темный дуб, щедро отделанный металлом, — стояла раскрытой. Они вошли в квадратный холл. Пол здесь был выложен плиткой, узор — строгий, но вовсе не простой. В дальнем конце холла широкая лестница разветвлялась вправо и влево, открывая доступ к внутреннему балкону — «галерее менестрелей», над которой шел витраж с романтизированным изображением короля Артура и рыцарей Круглого стола. Холл был негусто обставлен тяжелой мебелью резного дуба, что заставляло предположить в первом хозяине дома стремление скорее выставить напоказ баронскую пышность, чем добиться комфорта. Трудно было представить, что кто-то станет сидеть на этих тяжелых креслах или на длинной скамье с высокой, украшенной искусной резьбой спинкой.

Мэйкрофт сказал:

— У нас есть лифт. В эту дверь, пожалуйста.

Помещение, в которое они вошли, явно служило отчасти рабочей комнатой, отчасти раздевалкой и кладовой. Здесь стоял письменный стол, которым, несомненно, пользовались, по стене тянулся ряд крючков с висящими на них дождевиками, под ними — низкая полка для обуви. С самого прибытия Дэлглиш и его спутники так и не видели вокруг ни малейшего признака жизни.

— Куда же все подевались? — спросил Дэлглиш. — Где ваши гости и постоянный персонал?

— Сотрудников предупредили, что они понадобятся для опроса, — ответил Мэйкрофт. — Они ждут здесь, в Кум-Хаусе, или у себя дома. Я просил всех несколько позже собраться в библиотеке. Кроме дочери Оливера, Миранды, и его литредактора и секретаря, Денниса Тремлетта, у нас сейчас только два гостя. С этими двумя гостями связаться не удается. Естественно: нельзя же ожидать, что они будут сидеть дома в такую погоду. Они могут быть где угодно на острове, но мы, несомненно, сможем им дозвониться, когда начнет темнеть. Ни тот ни другой не заказывали себе обед в Кум-Хаусе.

— Мне может понадобиться увидеть их до этого времени, — сказал Дэлглиш. — Разве нет другого способа как-то связаться с ними?

— Только если выслать поисковую группу. Но я решил этого не делать. Я счел, что лучше, чтобы все находились вместе, здесь, в доме. На острове не принято беспокоить гостей или как-то связываться с ними, пока это не станет абсолютной необходимостью.

Дэлглишу очень хотелось сказать, что убийство порождает свои собственные необходимости, но промолчал. Двух упомянутых гостей так или иначе придется допросить, но с этим можно подождать. Сейчас было гораздо важнее собрать вместе постоянно живущих на острове сотрудников.

— Два наших изолятора, — пояснил Мэйкрофт, — находятся в башне прямо под моей квартирой. Может, и не очень практично, но на том же этаже — медпункт, и там очень спокойно. Носилки едва входят в лифт, но раньше нам никогда не приходилось этого делать. Лифт заменили три года назад. Пожалуй, пора им опять заняться.

— А записки мистера Оливера вы не нашли? — спросил Дэлглиш. — На маяке или еще где-нибудь?

Мэйкрофт ответил:

— На маяке — нет. Но мы и не подумали искать. Мы не посмотрели, например, у него в карманах. Если откровенно, нам это даже в голову не пришло. Это выглядело бы совершенно неуместно.

— А мисс Оливер не упоминала о какой-нибудь записке, оставленной им дома?

— Нет. И мне не хотелось бы задавать ей такой вопрос. Я пришел сообщить мисс Оливер, что ее отец умер. Пришел как друг, не как полицейский.

Его слова, сказанные тихим, спокойным тоном, тем не менее звучали язвительно, и, взглянув на Мэйкрофта, Дэлглиш увидел, что тот покраснел. Дэлглиш промолчал. Ведь Мэйкрофт первым обнаружил труп Оливера; если учесть все обстоятельства, он еще хорошо держится.

К его удивлению, на колкость откликнулась доктор Гленистер. Она сказала:

— Будем надеяться, что остальные ваши коллеги во достоинству оценят это различие.

Лифт с панелями резного дерева и скамьей с мягким кожаным сиденьем у задней стенки оказался просторным. Две его стены украшали зеркала. Пока лифт нес их всех наверх, Дэлглиш, разглядывая лица Мэйкрофта и Стейвли, отраженные в бесконечности, был поражен их несходством. Мэйкрофт выглядел моложе, чем можно было ожидать. Разве он приехал на Кум не после того, как вышел на пенсию? Либо он ушел с работы раньше положенного возраста, либо годы милостиво с ним обошлись. Впрочем, почему бы и нет? Жизнь провинциального адвоката не так уж часто подвергает его риску быть приглашенным на дознание в случае насильственной смерти. Волосы Мэйкрофта, светло-каштановые и шелковистые, уже начинали редеть, но в них не было видно ни малейшего признака седины. Его глаза под прямыми бровями были светло-серые, ясные, кожа гладкая, почти без морщин, если не считать трех параллельных неглубоких линии на лбу. Однако молодой энергии в нем не ощущалось. У Дэлглиша создалось впечатление, что перед ним — честный и добросовестный человек на пороге пожилого возраста, который всегда стремился не столько выигрывать жизненные битвы, сколько избегать их; семейный поверенный в делах, с которым можно проконсультироваться и получить надежный совет в том случае, если вам нужен компромисс, поскольку сам он не годится для битвы.

Гай Стейвли, несомненно, гораздо более молодой, выглядел лет на десять старше своею коллеги. Его волосы уже теряли цвет из-за густой проседи, на макушке светилась тонзура небольшой лысины. Он был высок, выше метра восьмидесяти, насколько мог судить Дэлглиш. Походка у Стейвли была неуверенная, костлявые плечи постоянно опущены, подбородок выставлен вперед, словно доктор все время ждал встречи с несправедливостями, уготованными ему жизнью. Дэлглиш вспомнил слова Харкнесса, сказанные легким тоном: «Стейвли поставил неверный диагноз, и ребенок умер, вот он и нашел себе работку в таком месте, где худшее, что может случиться, — это если кто-нибудь со скалы свалится, а он тут будет совершенно ни при чем». Дэлглиш знал, что с человеком может случиться такое, что оставит свой след на всю жизнь, травмирует его и умственно, и физически, такое, что никогда не забывается, в чем невозможно переубедить, что не облегчить ни разумными доводами, ни раскаянием. Ему приходилось видеть на лицах неизлечимо больных людей то самое выражение, которое он видел теперь на лице Стейвли: стоическое долготерпение без проблеска надежды.

Лифт мягко остановился, и Дэлглиш со спутниками прошли вслед за Мэйкрофтом направо по коридору с крашенными в кремовый цвет стенами и выложенным плиткой полом и остановились у двери.

Мэйкрофт достал из кармана ключ с ярлыком и сказал:

— Это единственная комната, которая запирается, и, к счастью, мы еще не потеряли от нее ключ. Я полагал, что вам необходимо будет убедиться, что к трупу никто не прикасался.

Он отодвинулся, давая им войти, и вместе с доктором Стейвли остался стоять в дверях.

Комната оказалась неожиданно просторной, с двумя высоко расположенными окнами, глядящими в сторону моря. Верхняя часть одного из окон была открыта, и тонкие кремовые занавеси, которыми оно было задернуто, трепетали неровно, словно от затрудненного дыхания. Обстановка представляла собой компромисс домашнего комфорта с больничной практичностью. Обои в стиле «Уильям Моррис», два мягких викторианских кресла со стегаными спинками и письменный стол — английский ампир, — стоящий под одним из окон, вполне соответствовали успокаивающей неофициальности комнаты для гостей, тогда как столик для хирургических инструментов, надкроватный столик-поднос и больничная кровать с рычагами, с поднимающимся изголовьем и опорой для спины говорили о холодной безликости больничной палаты. Кровать помещалась под прямым углом к окнам. Они располагались так высоко, что пациент мог видеть только небо, но можно было предположить, что даже такой ограниченный вид служил успокаивающим напоминанием о том, что за стенами больничного изолятора мир по-прежнему существует. Несмотря на ветерок, подувавший из открытого окна, и непрестанное биение моря, Дэлглишу казалось, что воздух здесь затхлый, а комната тесная, словно тюремная камера.

Подушки с кровати были убраны на одно из кресел; труп, укрытый простыней, лежал, четко вырисовываясь под ней, как бы в ожидании человека из похоронного бюро. Профессор Гленистер поставила саквояж на надкроватный столик и достала оттуда полиэтиленовый халат, запечатанный пакет с перчатками и лупу. Никто не произнес ни слова, пока она надевала халат и натягивала тонкий латекс на свои длинные пальцы. Подойдя к кровати, она кивнула Бентону-Смиту, и он стал снимать простыню, педантично складывая ее от изголовья к изножью, а затем — от одного бока к другому, и лишь потом, осторожно, будто участвуя в религиозном ритуале, отнес этот аккуратный квадрат полотна к креслу и положил на подушки. Затем, не дожидаясь указаний, он зажег одиночную лампу над кроватью.

Профессор Гленистер обернулась к двум мужчинам, стоявшим в дверях:

— Благодарю вас, вы мне больше не понадобитесь. Через некоторое время сюда прибудет специальный вертолет для перевозки умерших. Я отправлюсь с ним. Может быть, вы подождете мистера Дэлглиша и его сотрудников у себя в кабинете?

Мэйкрофт вручил Дэлглишу ключ от изолятора.

— Мой кабинет — на третьем этаже, напротив библиотеки. Лифт останавливается на площадке между ними.

Он поколебался с минуту, бросил последний долгий взгляд на труп Оливера, будто думал, не нужно ли сделать какой-то прощальный жест, выразить уважение, хотя бы склонить голову. Потом, ни слова не говоря, Мэйкрофт и Стейвли ушли.

Лицо Оливера не было Дэлглишу незнакомо: он многие годы видел его на фотографиях достаточно часто, и тщательно отобранные изображения запечатлелись в памяти своими крупными чертами, отмеченными мощным интеллектом и даже благородством. Теперь всего этого не было видно. Остекленевшие глаза были полуоткрыты, придавая лицу Оливера выражение хитрости и злорадства; вдобавок чувствовался слабый запах мочи, исходивший от пятна на брюках — последнее унижение, наносимое человеку внезапной насильственной смертью. Нижняя челюсть отвисла, а верхняя губа приподнялась над зубами, словно в злобной усмешке. Тонкая струйка крови вытекла из левой ноздри и засохла, почернев, так что казалось — это выползает какое-то насекомое. Серо-седая копна волос, пронизанная серебряными прядями, даже теперь, после смерти, блестела под падающим из окон светом и казалась бы ненатуральной, если бы брови не представляли собой столь же диссонирующее смешение оттенков.

Дэлглиш отметил, что Оливер невысок — чуть выше метра пятидесяти, насколько он мог судить; голова была непропорционально велика по сравнению с небольшими кистями рук с тонкими пальцами. В это утро писатель надел викторианского стиля охотничью куртку из толстого серо-голубого твида, с поясом и четырьмя большими накладными карманами — клапаны были аккуратно застегнуты, серую рубашку с открытым воротом и серые вельветовые брюки. Коричневые уличные башмаки, ярко начищенные, выглядели нелепо тяжелыми для такого тщедушного тела.

Профессор Гленистер с минуту стояла, молча разглядывая труп, потом осторожно коснулась мышц лица и шеи, затем принялась проверять суставы каждого из пальцев, согнутых на