— А как тебе то, которое ты пьешь? — насмешливо спросила Кристина, приподнимая голову. Светлана подняла рюмку, в которой пенилась розовая жидкость, и посмотрела на нее сквозь свет люстры.

— Вкусненькое.

— Вкусненькое, — покладисто согласилась Кристина, но в ее голосе была ирония. — Не спорю. Это «Кюве Дом Периньон», по-моему что-то около пятисот долларов за бутылку.

Светлана охнула и поставила бокал на столик, глядя на него с неким благоговейным испугом.

— Не может быть!

— Почему, очень даже может, — Борис кивнул на Алексея. — Вот человек сидит и запросто, как воду, попивает «Гастон де Костильяк» тысяча восемьсот девяносто третьего года, который я в каталоге видел по цене девяносто шесть тысяч рублей.

Алексей, беззаботно потягивавший коньяк, поперхнулся и ошарашенно уставился на надменную бородатую физиономию на этикетке.

— Что?! Больше трех штук зелени?! Ни хрена… нет, но я… мне, просто как-то рассказывали… я все хотел попробовать… Не, но по вкусу я бы столько не дал, не дал…

— Хотел попробовать?.. — задумчиво произнес Виталий и посмотрел на Ольгу. — А «Шабли», значит, твое любимое вино?

— А холодильник забит моим любимым «Невским»! — с готовностью подхватил Олег, с уважением разглядывая благородные формы бутылки «Гастона». — Черт, ну и бабки они вбухали в этот экс…

— Хватит! — перебила его Светлана. Ее вскрик почти сорвался на визг. — Не надо больше! Не могу больше про это слушать! Вы же договорились, что завтра!.. Не сейчас! Хватит!

Олег прижал руки к груди в том месте, где по его предположениям находилось сердце, и склонился, чуть не стукнувшись головой о столик. Кристина, уже снова примостившая голову на его плече, недовольно мурлыкнула, едва не съехав Кривцову на колени.

— Эй, а можно погромче, а? — просительно произнес Жора. Остальные без особого любопытства проследили за направлением его взгляда и только сейчас заметили, что Алина, примостившись на стуле неподалеку и закинув ногу на ногу, почти неслышно перебирает струны гитары, что-то напевая себе под нос. Перстень на ее указательном пальце взблескивал под ярким электрическим светом, длинные серьги чуть позвякивали, словно аккомпанируя.

— Алюсик, спой нам, солнце, пока мы все не передрались! — Олег протянул вперед руки, точно хотел заключить ее в объятия. Пальцы Алины замерли, она подняла голову и вдруг залилась ослепительным румянцем, свойственным лишь истинно рыжим.

— Да я не умею.

— Я могу встать на колени! — заявил Жора.

— Только не на мои! — тут же отреагировал Олег.

— Хватит вам! — раздраженно сказал Виталий и, закурив, взглянул на Алину, и в его взгляде она уловила все тот же насмешливый вопрос.

Боишься?

— Только я неважно играю, — предупредила она. — И учтите — вы сами напросились! Нервным просьба выйти!

Ее пальцы снова начали перебирать струны — неуверенно, часто спотыкаясь, но постепенно смелели, и из-под них лилась музыка — робкая, постепенно набирающая силу, задумчивая, растворяющая. Голос ее звучал хрипловато, возможно от волнения, и звуки гитары обвивались вокруг него, одевали, сглаживали и врастали в него, превращая в песню.

Замолчав, Алина еще несколько раз скользнула пальцами по струнам и убрала руку. Ей не хлопали, как Кристине, но одобрительнозадумчивое молчание наступившее вслед за песней было намного красноречивей, чем аплодисменты, и, на взгляд Алины, намного уместней.

— Не ожидал от лесной феи цоевского репертуара, — наконец удивленно сказал Олег. — Я-то наивно ждал какойнибудь рóманс! Откуда это в тебе, Аля?

Она подмигнула ему.

— Я деть дворов и рóмансов не знаю!

— Очень красиво, только не совсем понятно, — сказала Светлана. — И как-то уж печально.

— Дайка, рыжик, — Виталий, придвинув стул, сел рядом с Алиной и протянул руку. Алина, помедлив, неохотно отдала ему гитару и поежилась — взгляд горящих глаз Марины был почти осязаемым, и ей казалось, что кожа вот-вот задымится. Она не могла этого понять. Ревновать Виталия к ней было так же нелепо, как и к гитаре, которую он только что взял в руки.

Воробьев рассеянно взял несколько аккордов, и Алина слегка недовольно сдвинула брови, вынужденная признать, что ей до этих пальцев очень далеко. Да и, к тому же, училась и играла она давным-давно, когда они шумной компанией собирались в ее дворе на выбивалке… Она чуть отодвинулась и наклонилась было, чтобы поправить завернувшийся подол платья, но Виталий вдруг резко и без всякой лиричности ударил по струнам, так что Алина подпрыгнула на стуле, и заорал во все горло:

Олег, восторженно блестя глазами, слетел со стула, позабыв про прикорнувшую на его плече звезду, и, схватив со столика недопитую бутылку рома и грозно потрясая ею в воздухе, сделал зверское лицо и присоединился к Виталию, отчаянно стараясь его перекричать. Светлана съежилась на стуле и заткнула уши. Рот Бориса возмущенно приоткрылся. Песня резала слух. Скорее не песня, а грубый рев, и звучание его в этой зале было кощунством. Классической красоте и строгости залы словно с размаху влепили пощечину грязной замасленной пятерней.

Алина тихонько встала и незаметной тенью заскользила к двери. Опера «Юнона» и «Авось» всегда ей очень нравилась, и песня нравилась, и пели ее сейчас именно так, как ей нравилось, и была она сейчас более чем уместной, но Алина вдруг ощутила совершенно неодолимую потребность уйти.

На пороге она обернулась, и отчегото именно эта картина навсегда осталась в ее памяти, намертво впечатавшись в нее, как рельефы раскаленного железа в кожу. Все они, сидевшие вместе и в то же время отдельно — случайные попутчики, запертые ливнем и лесом в огромном доме. Смеющийся гигант Жора, наклонившийся чуть вперед, отчего рубашка на спине угрожающе натянулась, качающий головой и увлеченно хлопающий ладонью по спинке стула в такт песне. Ольга рядом с ним, чуть склонившая голову набок, с кривоватой неопределенной улыбкой на серебристых губах. Марина, изящно устроившаяся на стуле, чуть прикрыв глаза и рассеянно перебирая пряди своих перекинутых через плечо роскошных волос — перебирая не без доли нарциссизма. Светлана, сверкающая золотом, изящная, хрупкая и в то же время сильная, зажимающая уши и мотающая головой, отчего ее длинные серьги всполошенно летают вокруг головы — движения ее сейчас казались какимито замедленными, вязкими. Кристина с сочетанием иронии и одобрения на лице, шевелящая губами, беззвучно подпевая и не решаясь вплетать свой бархатный голос в грубые жесткие мужские голоса. Алексей, чуть подавшийся вперед и размеренно болтающий коньяк в пузатом бокале, мрачно глядя куда-то в пол. Борис, сидящий очень прямо и смотрящий на Виталия с выражением аристократического презрения. Сам Виталий, чуть ли не рвущий несчастные струны и кажущийся с гитарой единым целым, со злым весельем в глазах, которые смотрят на всех сразу и ни на кого. Весельчак Олег, невероятно суровый, размахивающий бутылкой, грозящей в любую секунду вырваться из его пальцев и улететь к стене, взорвавшись в брызгах стекла и рома. И она сама, представляющаяся себе сейчас странно далекой и чужой.