Алина недоуменно посмотрела на него, положила ладонь на его запястье и вздрогнула — рука под ее пальцами оказалась твердой, неживой и холодной даже сквозь кожу перчатки.

— Это протез, — спокойно сказал Воробьев и так же спокойно вернул руку на свое колено. — Ладонь с пальцами и пятнадцать сантиметров от запястья. Я потерял ее в той мясорубке, куда нас, необученную зелень, тогда сунули. Самое смешное, что от своих же прилетело… связь была отвратная… — он хмыкнул. — Так что Алина, другой я здесь. Совсем другой. И снаружи, и изнутри. Это тому мне все было надо, а здесь мне это не интересно. Здесь я просто живу и живу неплохо. И здесь я бы не удержал тебя этой рукой.

Алина отвернулась, закусив губу и чувствуя, как по щеке медленно ползет слеза. Сердце словно сжимали чьито безжалостные пальцы, ей было трудно дышать.

— Неужели ты думаешь, что это имеет какоето значение? — наконец хрипло произнесла она. — Неужели ты действительно так обо мне думаешь.

— Ничего я не думаю, — Виталий устало вздохнул, — я просто пытаюсь…

— Будь я внешне той же самой, ты бы вел себя совсем иначе — я уверена. Лицо… всегда важно лицо! Знаешь, чье лицо у меня было в этом… сне?! Лицо той девчонки, которую убили у меня на глазах! Ты полюбил мертвеца, Виталий! И сейчас ты думаешь о лице, которого не существует! Не о человеке, а о лице!

Виталий закурил и повернулся к ней — впервые за все время их разговора. Его лицо казалось уставшим и равнодушным, глаза смотрели и на нее, и в то же время куда-то сквозь нее, словно где-то там он пытался увидеть человека, которого нет. Алинин взгляд скользнул по его иссеченной шрамами щеке, по пятну ожога, опустился к неподвижно лежащей на колене руке, снова поднялся к лицу, а потом опять метнулся в сторону лестницы, и в голове у нее мелькнула мысль — мелькнула и погасла, словно вспышка во тьме.

Господи, как я люблю этого человека!

Она не разделяла на того, кто остался за порогом ее сна, и того, который сейчас сидел рядом с ней — спокойный и равнодушный. Он не разделялся. Он был один и тот же. И от этого было еще хуже. Зачем только она его встретила?! Нужно было сразу садиться на трамвай и ехать в 'Чердачок', и ничего бы этого не произошло!

— Знаешь, тогда ночью я прочитал твою книгу, — Виталий потрепал по загривку подошедшую к нему Мэй, и та хрюкнула, недовольно косясь на Алину. — Она замечательная. Правда. А здесь… ты ее еще не написала?

— Здесь?! — Алина усмехнулась. — Здесь я всего лишь официантка в дешевом баре! Здесь я никогда не напишу никакой книги! Здесь я ничто! Впрочем, мне некого в этом винить, кроме самой себя. Только я виновата в том, что моя жизнь сложилась именно так. Только дело в том, что раньше меня это устраивало, а теперь… Во всем, что случилось, есть только одна положительная сторона… Я больше не боюсь, что мне перережут горло. Я больше не боюсь смерти. Как может бояться смерти тот, кого и так уже нет?

— Тебе нужно просто забыть обо всем этом, — Виталий легко дотронулся до ее руки. — Пройдет время, и ты забудешь, и все образуется. Я знаю — ты хороший человек, Аля, и все у тебя еще будет хорошо. Поверь мне…

— Я не хочу верить, — хрипло прошептала Алина, глядя перед собой пустыми глазами. — Я хочу заснуть. Или наоборот — проснуться от того кошмара, который я вижу сейчас. У меня было все — на четыре дня. Несмотря на весь тот ужас, у меня было все. Они мне подарили счастливую жизнь и тут же ее отобрали. И не только они… Они отобрали у меня даже две жизни. Потому что эта жизнь для меня потеряла смысл. Я не могу в ней жить.

— Аля, поверь, я…

— Я не хочу тебе верить! — Алина резко сбросила его руку. — Как я вообще могу во что-то верить, помня то, о чем забыл человек, умолявший меня об этом?! Я не могу верить тебе здесь. Ты прав — я не знаю тебя здесь! И здесь я бы не открыла окно, стоя к тебе спиной!

Она вдруг наклонилась, быстро сгребла в охапку задумчиво разглядывавшую прохожих чау-чау и звонко чмокнула ее в нос. Мэй так изумилась, что забыла ее укусить, и только когда Алина уже вскочила на ноги, запоздало заголосила, всполошенно подпрыгивая на негнущихся лапах и вздыбив шерсть на загривке.

— Бух! Ух! Ахбух!

У нее был разъяренный вид придворной дамы, которую на глазах у всех ущипнул за зад пробегавший мимо лакей. Мэй захлебывалась слюной от злости. Ее еще никогда так не оскорбляли. Она уже готова была наброситься на нахалку, дабы отхватить от нее кусок побольше, но Виталий резко прикрикнул на нее, и Мэй отскочила, рыча и заложив назад маленькие пушистые уши.

— Ты трус! — тихо сказала Алина Воробьеву, смотревшему на нее снизу вверх задумчиво и, как ей показалось, насмешливо, потом отвернулась и быстро пошла к лестнице, ничего не видя перед собой. Во рту было сухо, уши горели, щеки тоже, в груди образовалась странная сосущая пустота. Ей хотелось только одного — побыстрей добраться до дома и захлопнуть за собой дверь.

— Идиотка! — шептала она пересохшими губами. — Истеричка! Жалкая, глупая мышь!

Ветер развевал ее волосы, то бросая их ей в лицо, то откидывая на спину, выбивал слезы из прищуренных глаз, играл полами незастегнутого пальто. Люди, идущие навстречу, превратились в тени, — казалось, шагни она немного в сторону, и пройдет сквозь них. Или это она стала тенью. Тенью без лица и без будущего. Тень, у которой есть лишь дорога под ногами и бесплотный сон за спиной, наполненный призраками. Тень, лишенная желаний. Тень, которой незачем о чем-то мечтать.

В сумочке запиликал-завибрировал телефон, и Алина вначале даже не сразу поняла, что это. Потом вытащила его, тускло посмотрела на горящий дисплей, нажала на кнопку и равнодушно сказала:

— Я не приду.

Женька что-то возмущенноиспуганно закричала из трубки, и тогда Алина, не нажимая кнопку отбоя, легким взмахом отправила телефон за парапет, немигающе глядя перед собой, и тот тихо булькнул где-то внизу.

Вообще-то такое выражение чувств было ей не по карману, но сейчас Алине на это было наплевать.

Да и чувствто, собственно, не было.

Женька убрала палец с западавшей кнопки звонка и снова, уже в который раз напряженно прислушалась, но единственным звуком, который доносился из-за двери, была включенная почти на полную громкость музыка и голос Сары Бритмен, гулко исполнявшей в грязном подъезде оперные арии. Она снова начала стучать, одновременно крича:

— Аля, открой! Аля, это я, Женька! Аля, ну пожалуйста, открой! Господи боже мой, да что же это?!.. Алька!

Поднимавшаяся по лестнице соседка с большим увесистым пакетом в руке, из которого торчал длинный батон, недовольно проворчала:

— Хоть бы музыку прикрутила — совести нет!.. Что, не открывает?

— Может, милицию вызвать? Вдруг что-то случилось… — Женька жалобно посмотрела на нее, но женщина только презрительно поджала губы.

— Да ничего с ней не случилось. Я ее час назад в магазине видела, она вино покупала. Который день подряд, между прочим! Да и еще так много… А сама пьяная — еле на ногах держится! Докатилась! И кто бы мог подумать — вроде была такая приличная девочка…

Женька махнула на нее рукой и снова принялась исступленно колотить в дверь.

— Алька, открой! Открой, зараза, а то я ментов вызову! Алька!..

Минут через пять ее усилия все же были вознаграждены — дверной замок щелкнул, и дверь чуть приоткрылась, колыхнув в сторону Женьки густое облако перегара и сигаретного дыма.

— Не надоело? — хрипло, с пьяной усмешкой спросили ее из щели. В коридоре было темно, и Женька могла разглядеть лишь неясные очертания стоявшей возле двери фигуры, которая чуть покачивалась взад-вперед.

— Алька! Ты с ума сошла что ли?! Почему к телефону не подходишь?! Я тебе звоню с утра до ночи! Что у тебя случилось?! кто-то умер?!

— Да, — отозвалась фигура. — Я. Вот, поминки справляю.

— Аля, Толик уже пеной исходит! Ты все свои рабочие дни пропустила, ничего ему не сообщила! Мы с Тамилкой тебя пока прикрываем, но… ты же знаешь Толика, да и Тамилка скоро взбрыкнет!.. Ты б ему хоть позвонила, объяснила…

— Да пошел он, ваш Толик, и вы вместе с ним! — с развязной дружелюбностью ответила фигура и сделала попытку захлопнуть дверь, но Женька успела всунуть в щель ногу, а следом и согнутый локоть. Фигура философски пожала плечами, после чего вдруг отпустила дверь, развернулась и, покачиваясь, побрела в комнату, цепляясь за стены и путаясь в распахнутом халате. В пальцах фигуры дымилась сигарета. Женька захлопнула за собой дверь и пошла следом, морщась от громкой музыки и с ужасом глядя по сторонам. В квартире, обычно такой аккуратной, царил страшный беспорядок, пол был в отпечатках засохшей грязи, кругом валялся мусор и разбросанные вещи. В раковине лежала грязная посуда, опрокинутый табурет указывал ножками на включенную, несмотря на день, лампу. На плите громоздились кастрюли и сковородки с остатками еды. Возле посудного шкафа сидела Стаси с паутиной на пышных усах, ошеломленно глядя на выстроенные перед ней в ряд три наполовину открытых консервных банки с рыбой, кусок засохшего сыра и бутылку кефира, которую она не смогла бы открыть даже при всем своем желании. Увидев Женьку, она пронзительно замяукала, требуя, чтобы ей объяснили, что происходит, и немедленно вернули все на свои места. Потом раздраженно мазнула лапой одну из банок — кошка привыкла есть из своей миски и не желала выцарапывать рыбу из щерящихся острыми зубьями щелей. Женька схватилась за голову, потом выбросила сыр в мусорное ведро, спрятала в холодильник две банки, открыла третью и вывалила ее содержимое в яркосинюю кошачью миску, в другую налила кефир, предварительно понюхав его, и Стаси с благодарным урчанием принялась чавкать. Женька открыла окно и побежала в гостиную.

В гостиной было пасмурно и туманно из-за густой завесы холодного сигаретного дыма. Повсюду валялись книги, смятые бумажки и пустые винные бутылки. На столе их выстроилась целая армада. Алина в полурасстегнутом халате сидела рядом на стуле, поджав под себя одну ногу, и курила, переправляя в высокий бокал содержимое очередной бутылки, то и дело проливая его на и без того грязный стол.

Женька подошла к компьютеру, на экране которого прыгали цветные всполохи, прикрутила звук, после чего села за стол рядом с Алиной и осторожно тронула ее за плечо.

— Альчик?! — жалобно произнесла она, не понимая, что происходит, и понимая только одно — у подруги случилось что-то серьезное. При всех неприятностях, которые на них обрушивались, Алина никогда не доводила ни квартиру, ни себя до такого состояния. — Аля.

Алина повернула голову и посмотрела на нее страшными покрасневшими глазами. Женька невольно вздрогнула. Ее подруга всегда казалась младше своих лет — никто не давал ей больше двадцати трех, но сейчас Алина выглядела именно так, как выглядит женщина, приближающаяся к четвертому десятку, после недельного запоя.

— О! — сказала она с веселым удивлением, словно увидела Женьку только сейчас. — Мать Тереза! По делу? Али так зашедши?

— Аля, что случилось?

— Да ничего. Разве у меня может что-то случиться? — Алина засмеялась и поставила бутылку на стол. — Отсутствие событий — тоже повод. Ты не знала?

— Аля, — Женька схватила ее за руку, — это из-за того мужика, да?! Что он с тобой сделал?!

Алина задумчиво посмотрела на пальцы, держащие ее за запястье, словно пыталась понять, что это такое, потом фыркнула.

— Да ничего он не сделал! В этомто и все дело.

Она запрокинула голову и залпом выпила полбокала, икнула и поставила бокал на стол, качая головой из стороны в сторону. Женька попыталась отодвинуть бокал, но Алина ухватилась за него и потянула на себя.

— Отдай! — с пьяной капризностью потребовала она.

— Аля, да ты что?! Посмотри на себя!

— Ну, смотрела. Долго смотрела. Уже дыры в зеркале глазами протерла. Дальше что?

— Ты же себя так убьешь!

— Ну и что? — Алина, казалось, искренне удивилась. — Меня уже убивали. Лишний раз погоды не сделает.