образом, что он перестает испытывать потребность в женщине? Иное дело — Багамы. Теплынь, пляж, песочек, полуобнаженные красотки вокруг…

Сара, вероятно, тоже имела претензии к местной погоде, но несколько иного порядка.

— Ради Бога, дайте мне какую-нибудь одежонку, — сказала она, чмокнув мужа в щеку. — Чего мне не хватало для полного счастья, так это простуды.

Внизу Луиза накинула ей на плечи утепленную куртку. Сара благодарно кивнула.

— А теперь, как врач экспедиции, я могла бы прописать себе хороший горячий душ, но, за неимением такового, придется ограничиться обтиранием и обогреванием под рефлектором.

Закутавшись в куртку, она направилась к «Афине».

А Ирв с Луизой приступили к демонтажу «стрекозы». Ее надлежало убрать обратно в грузовой отсек: оставлять аппарат снаружи строго воспрещалось. Ливень или град могли в считанные минуты превратить хрупкую конструкцию в груду обломков.

Когда они засунули в отсек хвостовой лонжерон с установленными на нем рулями высоты, Луиза посмотрела на часы.

— Я останусь на корабле после того, как закончим. Через двадцать минут надо выходить на связь с Хьюстоном.

— Я тоже останусь, — Ирв похлопал себя по карману, где лежала извлеченная им из бортовой фотокамеры «стрекозы» кассета с пленкой. — Хочу поскорее посмотреть, что там наснимала Сара.

Ничего не сказав, Луиза отвернулась, но Ирв успел заметить странное выражение, промелькнувшее у нее в глазах. Вернее, не странное, а неожиданное, что ли… Она будто угадала подлинную причину его желания остаться на корабле раньше, чем он сам осознал ее. Сара наверняка нуждалась в еще одном способе обогрева после того, как она отключит рефлектор. И Ирв снова подумал о том, что в последнее время он, кажется, уделял жене слишком мало внимания.

Однако намерение так и осталось намерением. Должно быть, крестьяне-омало сообщили Реатуру о «стрекозе», потому что вождь клана появился около «летающего дома» как раз в тот момент, когда Ирв запихивал в грузовой отсек последнюю деталь велоплана, пропеллер.

Реатур забросал антрополога вопросами, ответы на которые уразумел не сразу, поскольку сам не видел «стрекозу» в воздухе. Всякий полет летательного аппарата плотно ассоциировался у него с адским, сотрясающим все окрестности, воем, и Ирв убил немало времени и аргументов на то, чтобы доказать хозяину владения разницу между «стрекозой» и «Афиной». Объяснения эти Реатура очень заинтриговали, но, к сожалению, еще больше сбили с толку. Твердо решив выяснить все о новой летающей штуковине, он пригласил Ирва в замок с такой изысканной вежливостью, что антрополог не сумел найти подходящего повода для отказа. «Несомненно, он уверен, что своим приглашением оказывает мне колоссальную честь», — уныло думал Ирв, шагая вслед за хозяином владения по тропинке.

К тому времени, когда он вернулся на «Афину», Сара крепко спала. Раздраженно ворча, Ирв ушел в лабораторию проявлять пленки, почти не думая о том, что ему предстоит на них увидеть. Мысли у него были заняты совершенно другим.

Трое самцов-скармеров стояли около «Циолковского» и смотрели вверх, на дверь, к которой уходила болтающаяся у земли цепная лестница.

— Грязные оборвыши. Натуральные нищие, — сказал Лопатин, глядя в иллюминатор.

— Да, — лаконично ответил Ворошилов. Лопатин удивился бы, услышь он от химика нечто большее. Вечный молчун Ворошилов… Если кто и сохранит здравый рассудок на протяжении почти трехлетней экспедиции, так это он. «Хотя, может быть, он просто настолько не в своем уме, что кажется самым умным», — подумал Лопатин, искоса взглянув на химика.

Между тем стоявшие внизу аборигены действительно выглядели нищими, убогими попрошайками. Каждый из них протягивал к «Циолковскому» сразу по нескольку рук, явно что-то выпрашивая. Лопатин включил внешний микрофон. Он не далеко прошел в изучении местного языка, но слова, которые выкрикивала маленькая шайка внизу, понял без труда.

— Дай! Пожалуйста, дай!

Лопатина мутило от местных оборванцев. Он давно шуганул бы их так, что они начали бы обходить «Циолковского» за километр, но директивы из Москвы были предельно ясны: никаких враждебных действий по отношению к аборигенам. А Лопатин привык подчиняться директивам беспрекословно. Но заставить себя выйти к троице шестируких, шестиногих и шестиглазых уродцев он не мог.

— А может, вы с ними пообщаетесь, Юрий Иванович?

— Да, — снова сказал Ворошилов. Потом молча вынул из ящика несколько предназначенных для обмена инструментов, открыл внутреннюю дверь воздушного шлюза и вошел в него. Лопатин закрыл за ним дверь и взял минервитянских люмпенов под прицел бортового пулемета. Подстраховаться никогда не помешает.

Завидев Ворошилова, аборигены отпрянули. Лопатин догадался, что они, вероятно, до сих пор только слышали о пришельцах от сородичей, но еще ни разу их не видели. Один из самцов издал пронзительный контральтовый возглас, которым могла бы гордиться любая героиня мексиканских или бразильских мыльных опер.

— Вы хотеть что? — спросил химик, спустившись вниз.

Напуганные его низким голосом, двое аборигенов отступили еще на пару шагов. Третий, видимо самый храбрый, остался на месте и повторил:

— Дай! Пожалуйста, дай!

— Вот, — стянув с руки перчатку, Ворошилов достал из кармана нож и вытащил лезвие. Минервитянин снова крикнул, на этот раз восхищенно, как показалось Лопатину.

Видя, что их товарищ получил подарок, двое самцов осторожно подошли поближе. Один. из них выбрал нож, другой — долото с прозрачной плексигласовой рукояткой золотистого цвета.

— Горячий желтый лед! — воскликнул абориген, поднеся к глазу рукоятку инструмента и посмотрев сквозь нее.