— Ты ж сам сказал, — оправдывалась она.
— Не разногишаться же. Комары слопают, да и у народа глаза не стеклянные, повыпадают чай. Мужики ж кругом, соображать надо.
Догнавшие их раскаты взрыва известили о том, что потушить пожар в машине не удалось.
— Так им и надо, — сердито заметила Ира.
Фёдор ухмыльнулся.
— Да, дорого ты им барышня обошлась.
Она не разделяла его веселья.
— Тебе тоже, рана глубокая похоже.
В комнате, она, кинув сумку на стул, и сбросив с себя его камуфлированную куртку, расшнуровала ему берцы и спустила торопясь брюки.
— Потерпи, я сейчас. Достав из сумочки маленькую белую бутылочку она, раздвинув рану пальцами, впрыснула в неё жидкость.
— Что ты делаешь, там в шкафу индивидуальный пакет. Обработай и перебинтуй.
Она отмахнулась.
— То вчерашний день. Это то, что надо.
Он вполне имел право на сомнения.
— Ты уверена?
Она решительно спросила:
— Где взять горячей воды?
— На плите ведро стоит…
Её возмущению не было предела.
— Каменный век.
Проследив за её действиями он осторожно спросил:
— Что ты хочешь сделать?
— Помыть тебе бедро и ногу. В крови всё.
Он тут же возразил.
— Я сам, не возись, лучше топик свой в тазике замочи, а то не в чем идти завтра будет.
Она тоже взяла и заартачилась.
— Позже. А пока поворачивайся.
Он попробовал остановить её прыть.
— Ногти сломаешь.
— Дьявольщина, уже сломала. Где у тебя ножницы, — трясла она рукой.
Но тут он простонал:
— Слышишь, Ир, накинь мою футболку. Не могу смотреть на твои кружева. Я всё-таки мужик, как ни как.
Хоть и было приятно, что её наконец-то заметили, как женщину, но всё же была поражена.
— Как можно при такой болячке ещё про что-то думать.
Он тут же отбурчался.
— Одно другому не мешает. Я ж на евнуха не похож. Ой! Что ты там делаешь, садистка?
Она ноготками развела на всю глубину рану. Попросила:
— Потерпи, ещё раз вбрызну.
Он покосился на тюбик.
— Что это за хреновина такая?
— Ты не поймёшь. Ложись на живот, — откинув одеяло, подсунула она ему подушку под щёку.
Он, удивляясь такой заботе и нежным ноткам в голосе, опять пробурчал:
— Принеси воды, пить хочу и замочи мои брюки тоже, иначе кровь не отойдёт потом.
Ответ не запылился.
— Выброси.
'С какой горы она упала?' Он тут же полез с этой бестолковой на вилы.
— Умная какая, в нашей армии ничего выбрасывать нельзя, пробросаешься.
Непонимание нарисовалось не только на её лице, но и в голосе.
— Зачем же служишь?
— Трудный вопрос ты задаёшь, — попробовал посмеяться он, — надо укол вколоть. Там на полке возьми.
Она хотела возразить, мол, всё что надо она сделала, но передумала. 'Что бы и не кольнуть ему в попу' И покладисто спросила:
— А шприц?
Фёдор хотел махнуть в нужном направлении, но передумал и простонал:
— Там же в коробочке и вата со спиртом тоже.
Он, не отрываясь наблюдал за тем, как она ищет в шкафчике препараты. Вскрывает ампулу и заправляет шприц. Не дожидаясь укола, уткнулся в подушку.
Она усмехнулась: 'Ах! какие мужики всё же трусы'. Так и есть, дождавшись конца экзекуции, он взвыл:
— Ой! Больно! Руки крюки.
Ира поняла, что про «крюки» было добавлено для маскировочки. И потакая ему, произнесла:
— Извини, в сосуд, наверное, попала. Тебя укрыть?
— Да, — муркнул он.
Накрыв его, аж двумя одеялами, Ира почувствовала себя совсем хозяйкой.
— Где у тебя то, чем стирают? — потоптавшись, возле тазика, спросила она.
— 'Чем стирают', — передразнил он. — Ты умеешь это делать-то? Нет. Так и не суйся. Залей водой просто и засыпь порошком. Я отлежусь, перестираю.
Она потопталась и на всякий про всякий уточнила:
— А где его взять, порошок этот?
'Бывают же такие…' это просто стояло в его глазах. Но он сдержался от красноречивых выражений и ограничился тем, что просто проныл:
— На полке, что около раковины в туалетной комнате. Поняла?
Она поняла, что может получить и ушла, но тут же вернулась, трепля в руке обрадовано пачку.
— Это?
— Оно, — облегчённо выдохнул он.
Тронув его за плечо, вежливо поинтересовалась:
— Сыпать сколько?
Терпение не безгранично. Он вырвал порошок и прорычал:
— Тащи сюда таз, я насыплю. Не думал, что бывают такие безрукие. Ну не может же быть такого, чтоб ты в куклы не играла?
Она, держа на вытянутых руках тазик, захлопала глазами. Ей было непонятно, зачем он к ней пристаёт. На дворе 21 век.
— Играла, но там были стиральные машинки.
Он закатил глаза. Ооо! 'Об этом я как-то не подумал' Пытаясь руководить и держать эту обезьянку — неумеху под контролем, ткнул пальцем возле себя.
— Куда ты поволокла таз, стирай тут под моим руководством.
Ира покрутившись всё же выжала из себя.
— Мне на кухне надо.
— С чего вдруг? — насторожился он ожидая опять какого-нибудь подвоха.
Она обиженно поджала губы.
— С себя бельё перестирать, чтоб до утра высохло.
Поймав её смущение, он удивился: 'Откуда у такой шустрихи стыд или это ход?' Расстарался поддеть:
— Не понятно. Бегала, крутилась передо мной нагишом, а теперь здрасте вам, она стесняется стирать бельё.
Девочка аж ножкой топнула на бесчувственного чурбана.
— Неужели не понятно, что то в горячке. Интеллигентный человек не стал бы заострять на этом внимание.
Он не оценил ни её откровенность, ни замечание.
— Ой, не смеши меня. У меня и так не важнецкие дела.
Она повернулась к нему задом и принялась жамкать. Но у неё плохо получалось. Ему было смешно наблюдать над тем, как девушка посасывала сломанные ногти и поскрипывала, должно быть, ругаясь про себя. Пополоскав мелочь, на топике она заскулила, кровь не отходила. Фёдор, чертыхаясь, встал, натянул шорты, переставил таз с табурета на стол и выстирал сам и топик, и свой камуфляж.
— Отправляйся спать. Я сам сполосну и развешу.
Но она, топчась рядом, не торопилась уходить.
— Я покупаться ещё хочу. Жаль, что у тебя нет душа или ванны.
Капитан широко ухмыльнулся.
— А мне то, как жаль ты даже не представляешь.
Она не понимала такой жизни.
— Как же ты моешься?