Лена ткнулась носом в подушку и взвыла:
— Никита…
— Я знаю, что я Никита… С какого шоколаду на тебя напали, версии есть?
Разумеется у неё они были, но нет, с ним делиться ими она не собиралась.
— Откуда я знаю, может компьютер хотели вырвать? Какая-то нелепица.
Он расплылся в ехидной улыбке.
— Ну да именно, его. Пошли ужинать.
— Не хочу.
— Кончай капризничать не маленькая, — буркнул он.
Ох, что тут началось.
— Опять?! Не надо мне напоминать мой возраст. Я его сама хорошо знаю. Принеси лёд. — Взвизгнула она, сама удивляясь неприятным ноткам и командной страсти.
— Дело твоё, говей. Мне на твой возраст начхать. Я просто так ляпнул.
'Ляпнул' он, как будто не знает, что женщину каждая морщинка убивает, а календарный год седых волос добавляет и надежду отнимает. Но распускаться нельзя, — одёрнула она себя. Видя как он нахмурился, для собственного спокойствия, осторожно спросила:
— Ты останешься?
— Да. У Даньки буду. Или ты хочешь уснуть под колыбельную?
Обрадовалась: 'Слава Богу, не придётся кидаться в ноги! Вот теперь можно и повоображать…' Вздёрнув носик, отрезала:
— Мне хватит воплей, соседского магнитофона. Смени себе постельное бельё. В шкафу у него найдёшь. Грязное, в ящик брось, около стиральной машинки. Прости, у меня нет сил заправить тебе постель.
— Обойдусь. Ты бы хоть повежливее жалила, как говорится — добром, за добро положено платить…
Лена, пряча сконфуженное лицо, отвернулась.
— Сам же сказал, что обойдёшься. И давай не забывайся, для тебя я Елена Максимовна.
— А как же непременно она, — хохотнул он, отправляясь в кухню.
Кушнир принёс ей лёд в пакетике и, погромыхав с ужином и посудой в кухни, ушёл в комнату Даньки. Слыша, как он проверил запоры на двери, успокоилась: 'Закрыта и всё-таки не одна. Не с чего паниковать'.
Она даже не дремала, а провалилась, летя вверх тормашками в глубокую, чёрную пропасть. Это походило на какое-то забытьё. Очнулась от непонятного звука за окном. Комната тонула в леденящем душу лунном свете. Сначала просто прислушивалась лёжа. Потом отбежала к двери и стала слушать оттуда. Но звуки не меняя тональности, продолжали нестись. Не понятным образом проникая в комнату. От этих странных звуков, душу пронзил леденящий ужас. Но, в конечном счёте, страх оттеснило любопытство. По — другому не могло просто быть, у женщины любопытство перебарывает всё. — Усмехнулась она сама себе. Лена дрожа, подошла к окну и осторожно, тянясь на цыпочках издалека заглянула в него. О стекло бил провод антенны соседей снизу. Идиотка! За окном бежала по снегу лунная дорожка, и цеплял, накалывая на себя верхушки деревьев месяц. Попробовала лечь, но заснуть не получилось. Только голова касалась подушки, как сердце вновь заходилось в сумасшедшем беге. Показалось, что за входной дверью кто-то скребётся, прошла, послушала. Никого. Кажется, всего лишь померещилось. Она, почти задыхаясь, прошла в комнату Даньки, Никита спал, раскинувшись во всю кровать. Упав ничком в подушку, он жарко обнимал её одной рукой, вторая сползла и касалась пола. Нога, выбравшись из-под одеяла, сверкала голой пяткой поверх. Не заметить не могла: 'Сложен как Бог, зараза!' А что тут такого любая бы женщина отметила. Лена, подобрав ноги под себя и натянув подол короткой рубашки на колени, устроилась в кресле. Но уснуть всё-таки и тут не получалось. К тому же книга, неловко задетая ей, свалившись с выступа полки на пол, наделала много шума.
— А? что? — вскочил парень, — ты чего тут делаешь?
— Сижу.
— Меня что ли караулишь, боишься, как бы что не украл?
— Дурак. Мне страшно. Проснулась и не могу уснуть. — Обиженная, она сползла с кресла и потопала в свою спальню. Укрылась, чтоб ничего не видеть и не слышать с головой одеялом. Через минуту зашёл Никита.
— Подвинься, я лягу.
Она перекатилась на другую половину кровати и отвернулась. Подумала: 'Характеры у обоих, как у носорогов'. Уснула тут же и без снов. Утром зазвонил поставленный на Данькин подъём будильник. Сын неделю как отдыхает, но ей лень его отключить. И сейчас она просто со вчерашнего тарарама забыла об этом. Лена села, не раскрывая глаз, механически спустила ноги, нащупала тапочки. Голова слегка побаливала. Ободрив себя: 'Будь молодцом!' Постояв минуту, другую, качаясь, поплелась в кухню. В сонную, туманную от бессонницы голову ударил свет, просачивающийся через застеклённую дверь. 'С чего это Данька так рано вскочил, какая сознательность!' Толкнула дверь и увидела у плиты Никиту. Минута замешательства перешедшая в удивление и вспомнила всё. Развернувшись, помчала за халатом и в ванную. Обнаружив на сушилке постиранные мужские носки, чуть не до слёз умилилась: каков парень! Когда вернулась, в чашках дымился кофе и на тарелках стекали маслом и розовым бочком, гренки в яйце с молоком. 'Ничего себе!'
Кушнил встретил её любезно и даже доброй улыбкой:
— Доброе утро, я похозяйничал.
Она вместо того чтоб ответить тем же, принялась оправдываться:
— Я совершенно забыла всё, шла отправлять Даньку в институт.
— Садись, позавтракай, вчера вечером проговела не по делу наказав свой желудок.
Потянув с ответом, решила не обижать себя и попользоваться его предложением. Всё-таки чертовски приятно, когда за тобой ухаживают. Правда, немного поломалась.
— Голова шумит, не хочется, я кофе попью. — Забрав пахучую жидкость, она присела за длинный стол, которой с трудом отстояла при покупке в войне с сыном. Данька пытался и позже не раз избавиться от него, заменив на маленький. Но Лена была на этот счёт несворотна. Ей нравилось пережёвывать пищу сидя вдалеке друг от друга, а не роясь носом в чужой тарелке. К тому же стулья к нему предусмотрены не маленькие, игрушечные, а здоровые, надёжные с высокими витыми спинками. И опять же размер кухни позволял иметь такое удовольствие, так с чего же себя его лишать. 'Чудно как-то. Сидим почти по — семейному вдвоём и пьём кофе с печеньем'. — Умиротворённо расслабилась она и тут же получила:
— Вот что, барышня…. засунешь свои рога знаешь куда… и будешь слушаться меня. Из дома не выйдешь одна, а ни на шаг, пока не разберусь.
Идиллия лопнула. Бах! Прервав её мечущиеся между небом и землёй мысли, Кушнир был до невообразимого серьёзен и строг. Лене это совсем не понравилось. В ней просто всё кипело: 'Это ещё что за новости, что он себе воображает?!'
— Я, конечно, благодарна тебе за вчерашнее, но… Как ты не однократно заметил мне не шестнадцать лет. Я дама в возрасте и с опытом. Могу я в этой жизни быть сама собой и жить так, как мне того хочется?
Такой она не помнила себя никогда. Театрально приложив руку к груди, она орала так, что казалось звенели стёкла. Он ошарашенно покосился именно на них, помотал пальцем в ухе, мол, от твоего писку заложило, но от своего не отступил:
— Это ты сына благодари, он позаботился, — прервал Никита её пыл, — а сейчас заткнись, раз я влез. 'Дама в возрасте' она… Ты дура 'в возрасте'.
Лена, не готовая к такому повороту, вскочила. Но тяжёлая рука, что легла ей на плечо пригвоздила её опять к так нравившемуся ей стулу.
Поняв, что ничего не достигла криком, она сделала попытку собраться с мыслями и перешла на нервный шёпот:
— Попрошу, держать себя в руках…,- пискнула она, сама удивляясь такому переходу и пропавшему враз голосу.
— А ты не скачи. Вчера мало получила, добавки треба? Вспоминай кто знал, что ты треплешься по гостям?
'Упрямец, чего он от меня хочет?' Решив сопротивляться его натиску, она опять завопила:
— Я не буду с тобой разговаривать? Уходи…
Она почти заплакала, чем дожала его.
Он как-то рассеянно пробурчал:
— Тоже мне кисейная барышня… Угомонись.
Лена, уловив эту слабость, тут же воспользовалась моментом для наступления. Для начала она резво топнула ногой.
— Уходи!
Но он уже справился с ситуацией и шустро занял бойцовский ряд.
— Не в твои годы губы дуть и ножкой топать. Тебя что, есть необходимость с утра успокоительным поить?! Заруби себе на носу, глупости твои книжные кончились. А жизненный детектив так даст в лоб, что лапки отбросишь.
О! Этот носорог опять влез в её возраст. Такое не прощается. Она тут же заявила:
— Это моя жизнь и я разберусь в ней сама без посторонних. Я, кажется, не давала тебе надежды, что ты больше нуля для меня что-то значишь. Уходи и забудь сюда дорогу.
Ставя точку, она аж похлопала ладошами и опять топнула пару раз ногой. Но парень был не пробиваем. Её топанье не произвело на него никакого впечатления. Он, казалось, равнодушно выслушивал её излияния и наблюдал протестующие танцы, отхлебнув кофе, пожал плечами и спокойно заявил:
— Сейчас доем и уйду. Домой уже некогда заходить. А теперь спокойно ответь, с каких пирогов, ты рванула вчера из дома, и кто знал об этом?
Она с тяжелейшим вздохом, мол, вынуждена подчиниться силе, плюхнулась на стул и, рассматривая цветок, на подоконнике сквозь зубы проскрипела:
— Сослуживцы бывшие пригласили погостить. Они позвонили с соболезнованиями. Узнали, что Даньки нет, одна и пригласили. Я с ними по телефону минут десять поговорила, вот и всё.
— Ну, вот видишь, процесс общения у нас получился совершенно безболезненным, а ты нервничала. Всё вышло так замечательно!
— Какой ты…
— И перестань вести себя точно помешанная, а то я за твою жизнь грош не дам. Губы покрасить не успеешь, как последуешь следом за мужем.
Она схватила подвернувшийся под руку нож и принялась валять его по скатерти. Нет нельзя давать своему гневу волю. Хотелось вонзить его ему хотя бы в оттопыренный мизинец.
'Я ни нервничаю, а бешусь!' Чуть не завопила она, но сдержалась, направив весь пыл на скатерть и прибор. Так что её сдавленное гневом горло выдавило почти рыдание:
— Уйди, а. Ты мне хуже горькой редьки надоел. У нас, что телефоны в городе перестали ломаться?
Никита, внимательно наблюдающий за её вольными маневрами с ножом, не сразу сообразил о чём речь.
— Какие телефоны? — перестал жевать он. — А…
Она отбросила, чтоб не соблазниться на злодейство, подальше от себя нож и дико взвизгнула:
— Б. Нечего увлекаться чужими проблемами. Займись непосредственно своей работой. Ты что отпуск взял или у вас совершенно отсутствует контроль за трудовой дисциплиной.
Отсутствие в её руке ножа совсем его развеселило, и он захохотал: