Немецкие адмиралы пустили в ход подводные лодки, замaскированные рейдеры, действовавшие в отдаленных районах океана, и мощные надводные корабли, нападавшие на конвои.

Последний способ не приносил немцам особенно больших дивидендов в виде потопленных судов – их надводным военным кораблям редко удавалось прорвать английскую блокаду, но в принципе он был наиболее опасным для англичан.

Так что когда Черчилль писал своим адмиралам, что выделение эскадры для похода в Архангельск потребует «и жертв, и риска, и причинит многие неудобства» – он знал, о чем говорил.

К концу июля 1941 года выяснилось, что между крайними позициями новоявленных союзников – России и Англии – есть некая разумная середина. Она выразилась в советском запросе на срочную поставку англичанами некоторых видов сырья – почему-то особенный упор был сделан на каучук.

Почему в горячем июле 1941 г. Советскому Союзу была нужна именно резина – не знаю. Возможно, что ощущался резкий дефицит в автомобильных покрышках.

26 июля Черчилль известил Сталина, что в самом ближайшем будущем в Архангельск, способ доставки не указан, будет направлена: «партия из 200 новых американских истребителей «Томагавк», от двух до трех миллионов пар ботинок, а также каучук, шерсть и свинец, все в больших количествах».

Срочные грузы должны были идти в СССР на советских судах – они даже перeчислены в следующем письме. Пароход «Волга» должен был доставить каучук во Владивосток. Туда же направлялись «Арктика» из Малайи, «Максим Горький» из Шанхая и «Красный Партизан» из Гонконга – все они тоже везли каучук.

В июле в Москву наведались также и американцы – Гарри Гопкинс и Аверелл Гарриман. Гопкинс был личным другом президента Рузвельта и знающими людьми считался персоной рангом повыше главы государственного департамента Хэлла.

Когда в январе 1941 года он появился в Лондоне, Черчилль велел «расстелить перед ним все красные ковры, которые еще уцелели после немецких бомбежек».

Однако весьма скоро он сошелся с Черчиллем на менее официальной основе. Случилось это после того, как Гопкинс выслушал (с очень скучным видом) речь Черчилля о целях англо-американского сотрудничества, пересыпанную, по обыкновению, цветами черчиллевского красноречия.

Tам присутствовали и «свобода народов», и «защита демократии», и прочиe прекрасные вещи.

На вопрос: «Понравилось бы президенту Рузвельту то, что было изложено премьером? » – гость все с тем же скучным видом сказал, что – по его мнению – «президенту на это наплевать».

И в воцарившейся мертвой тишине добавил:

«Единственное, что его по-настоящему интересует – как вздуть этого ублюдка Гитлера?»

Лед, что называетcя, был сломан. Черчилль расхохотался, тут же окрестил Гопкинса «Лорд-Суть-Дела» и дальнейшие совещания с ним вел именно в этом духе – коротко, откровенно и по самой сути. Это было очень важно. Президент был человек очень непростой – Гувер, проигравший Рузвельту выборы 1932 г., называл его «хамелеоном на полосатом пледе».

Гопкинс означал прямой доступ к президенту в обход всех официальных каналов – это представлялось Черчиллю чрезвычайно ценным.

Что до Авереллa Гарриманa – он был полным контрастом Гопкинсу, на котором, по воспоминаниям Памелы Черчилль, «костюм выглядел так, как будто Гарри в нем спал».

Гарриман же был высок, красив, элегантен и прекрасно одевался. По положению он был, пожалуй, второй американец в Лондоне и – как и Гопкинс – располагал большими возможностями.

Прежде всего он был несметно богат.

Унаследовав большое состояние от отца, он его сильно приумножил собственными трудами. Он не был «теньюпрезидента», как Гопкинс, а скорее доверенным сотрудником Рузвельтa, чем-то вроде связного между правительством и Большим бизнесом – в деловом мире Гарримана очень уважали.

Американскую экономику он знал как никто – и в сентябре 1941 г. был направлен президентом в Москву представлять США на экономической конференции по англо-американо-советскому сотрудничеству.

Он произвел сильное впечатление на Сталина, который личным письмом благодарил президента Рузвельта за то, что тот «поручил руководство американской делагацией столь авторитетному лицу, как г-н Гарриман, участие которого в работе Московской конференции было так эффективно».

Сталин, однако, был отнюдь не одинок в своем высоком мнении о талантах американского финансиста и дипломата.

Аверелл Гарриман так понравился Памеле Черчилль, что она, несмотря на то, что он был почти на тридцать лет старше нее, завела с ним бурный роман.

Английский конвой, идущий от берегов США, встретил в Атлантике огромный военный корабль. Тревоги это не вызвало – он был опознан как новейший английский линкор, «Принс оф Уэллс», совсем недавно, в мае 1941 г., сразившийся с «Бисмарком» и изрядно пострадавший в этом бою. Теперь ремонт был окончен.

Корабль – гигантcкая масса брони, машин и тяжелых пушек – летел по волнам со скоростью втрое большей, чем та, с которой шли торговые корабли.

Сблизившись с эскортом конвоя, он поднял два сигнальных флага: «Church» и «Hill».

Конвой ответил приветственным салютом – даже бескозырки матросов полетели вверх! Еще бы… Моряки оказались посвящены в секрет государственной важности: на борту своего линкора Черчилль направлялся куда-то…

По приказу премьер-министра корабль обошел конвой по кругу, как бы принимая парад, – и опять на высокой скорости ушел в открытый океан.

Направлялся линкор в Англию – Черчилль возвращался со встречи с Рузвельтом.

Прибыл он туда 9 августа – «Принс оф Уэллс» вошел в залив Арджентия на Ньюфаундленде. Всей своей мощью он символизировал Англию, продолжающую битву с врагом, несмотря ни на что. Его окружал почетный эскорт – шесть эсминцев под канадскими и американскими флагами.

В заливе стояла американская эскадра во главе с крейсером «Огаста», нa борту которого были президент Рузвельт и начальники штабов армии и флота США.

Адмиральский катер доставил Черчилля на крейсер.

Черчилль был вместе с Гарри Гопкинсом, тоже прибывшим на «Принс оф Уэллс» – Гопкинс прилетел в Лондон из Москвы и воспользовался оказией добраться до дома с комфортом.

Атлантическая конференция началась. Гопкинс поделился своими московскими впечатлениями. Сталину была отправлена телеграмма, подписанная и Рузвельтом, и Черчиллем, с обещанием помощи.

Дальше начались конфиденциальные переговоры, не ограничивающиеся декларациями дружбы, а обсуждающие конкретные военные и политические проблемы.

И сразу обозначились разногласия.

Черчилль, например, очень хотел провести штабное совещание в Сингапуре, главной морской крепости Англии на Востоке.

Английские колонии – включая Индию, Бирму, Малайю – буквально висели на волоске. Весь английский флот был стянут в европейские воды, а японцы тем временем заняли французский Индокитай.

Опереться на США было бы очень желательно.

Рузвельт ему отказал. Защита колониальных владений Британской империи не входила в круг его забот.

Стороны в итоге подписали так называемую «Атлантическую Хартию». В ней