генерал Гарри Вайн был военным советником президента, следовательно, имелся прямой «ход наверх».

Трумэну идея понравилась – Черчилль так или иначе предполагал приехать в то время в США, почему бы не попросить его выступить в колледже, расположенном в родном штате президента? Он передал приглашение Черчиллю и даже своей рукой приписал на нем следующее:

«Это великолепная школа в моем родном штате. Надеюсь, что Вы сможете это сделать. Я сам представлю Вас».

Личная просьба Трумэна решила вопрос. Черчилль согласился, поставив только одно-единственное условие: президент США будет сопровождать его в этой поездке. На том и порешили.

До Фултона Черчилль и Трумэн добирались поездом. Ехать было по европейским стандартам и далеко, и долго – США страна большая. По дороге они играли в карты, и время проходило в приятной беседе. Черчиллю Трумэн вообще нравился – он был человек, лишенный светского лоска, но твердый и здравомыслящий.

Черчилль предложил ему дать на прочтение текст своей лекции, но Трумэн отмахнулся – «это Ваша лекция, а не моя».

Встречали их со всей положенной президентскому визиту помпой: в Фултоне яблоку было негде упасть, там собрались тучи репортеров от всех газет и всех радиостанций, на лекцию записалось больше 15 тысяч человек, хотя лекционный зал вмещал не больше пары тысяч, в общем, шуму было предостаточно.

Гостей угощали по всем правилам старинного миссурийского гостеприимства. Банкет в программу приема не входил, но легкую закуску, конечно же, организовали, и она включала в себя знаменитую местную ветчину. Черчилль всем очень понравился – он был в ударе, чувствовал себя хорошо, ветчину ел с удовольстием и порадовал публику замечанием, что «свинья в данном случае достигла вершин эволюции».

К телевидению он отнесся куда более критически, чем к свинье, отклонив предложение о телевизионной передаче из зала – он сказал, что не хочет портить впечатление от своей будущей лекции несовершенствами теперешней технологии. Что до радио, то тут он ничего против не имел – этим информационным оружием он владел превосходно.

Он сообщил также название своей лекции: «Sinews of Peace».

Буквально это означает «Сухожилия Мира», где слово «мир» использовано как противополoжность слову «война», но буквальный перевод тут, конечно, не годится. Мы натыкаемся все на тот же барьер между языками и национальными культурами, о котором у нас уже был случай поговорить.

В конце концов, если вы скажете англичанину, что «пуля – дура», он вас не поймет, потому что не знает, что за этим следует «штык – молодец», и что «пуля – дура, штык – молодец» – известное высказывание А.В.Суворова. А наш гипотетический англичанин и высказывания такого никогда не слыхал, и про Суворова имеет понятие самое смутное. Или возьмите, скажем, хрестоматийное русское выражение: «Кто на нас с мечом придет…» – и попробуйте объяснить иностранцу, что оно означает. Такая же картина складывается и у нас с вами, если мы наткнемся на переделанную английскую идиому, а это именно то, что Черчилль и сделал. Он взял общеизвестную цитату из «Генриха V» Шекспира, в которой молодой монарх перед решающей битвой призывает своих солдат – «Stiffen the sinews, summon up the blood» – что означает в плохом дословном переводе: «напрягите ваши сухожилия и соберите кровь», а в переводе получше, передающем смысл сказанного: «… Врастите в землю, стойте насмерть, соберите волю в кулак». Отсюда, по-видимому, и пошла английская идиома «sinew of war» – «сухожилия войны», которую Черчилль в своей излюбленной манере перевернул, сделав из нее название своей лекции: «sinews of peace» – «сухожилия мира». По-русски более естественно было бы сказать «мускулы мира», но не будем менять «сухожилия» на «мускулы» – оставим, как есть.

Поскольку лекция проходила в стенах учебного заведения, Черчилль облачился в алую мантию Оксфордского университета, где ему была присужденa почетнaя степень доктора. Начал он с того, что поблагодарил присутствующих, и особенно президента Трумэна, за предоставленную ему возможность высказаться в условиях академической свободы. Пожалуй, это было больше, чем формула вежливости. Выступая как частное лицо, он мог позволить себе такую степень искренности, которую вряд ли мог бы иметь в качестве государственного деятеля, занимающего ответственный пост в правительстве. Он это обстоятельство даже подчеркнул:

«У меня нет никакой официальной миссии или статуса, и я говорю только от самого себя. Здесь нет ничего, кроме того, что есть».

А дальше он произнес громовую речь. Полный ее текст вы можете найти в приложении к этой книге, но имейте в виду, что на русском языке она не появлялась вплоть до недавнего времени. Сейчас мы приведем только один параграф – и вам станет ясно, почему так произошло:

«От Штеттина на Балтике до Триеста на Адриатике через весь континент был опущен железный занавес. За этой линией располагаются все столицы древних государств Центральной и Восточной Европы: Варшава, Берлин, Прага, Вена, Будапешт, Белград, Бухарест и София, все эти знаменитые города с населением вокруг них находятся в том, что я должен назвать советской сферой, и все они, в той или иной форме, объекты не только советского влияния, но и очень высокого, а в некоторых случаях и растущего контроля со стороны Москвы… Коммунистические партии, которые были очень маленькими во всех этих восточноевропейских государствах, были выращены до положения и силы, значительно превосходящих их численность, и они стараются достичь во всем тоталитарного контроля».

«Железный занавес» был не единственной яркой запоминающейся ораторской находкой – были и другие: «тень, опустившаяся на континент», «пятые колонны» и «полицейские государства», «полное послушание» и «безусловное расширение власти».

Pечь «Сухожилия мира» немедленно стала известна под другим названием – «Железный занавес». Выражение это было новым для всей аудитории, за одним- единственным исключением: с ним уже был знаком президент Трумэн. Еще в мае 1945 г. Черчилль, описывая в письме к Трумэну действия Сталина, с которыми он был не согласен, его и употребил. Но достоянием широкой публики оно стало впервые.

В речи была любопытная деталь: бывший английский премьер мало говорил об Англии, но очень много – о едином англоязычном мире.

Даже потом, уже на церемонии вручения ему диплома почетного доктора Вестминтерского колледжа («к большому счастью для меня – без экзамена» – как сказал Черчилль в своей обычной ироничной манере), он подчеркнул то, что по матери он американец.

«Конечно, – сказал он, – я непоколебим в верности моему королю и моей стране. Но я никогда не был полностью чужим для Соединенных Штатов, являющихся родиной моей матери и пяти поколений моих предков».

Ну, Трумэн, в свою очередь, сказал все приличествующие случаю слова. Газеты отметили, что Трумэн не показал никак своего отношения к идеям Черчилля, высказанным в речи, – особенно к предложению по установлению англоязычного братства. Уже из Вашингтона Черчилль послал в Англию телеграмму, адресованную Эттли и его министру иностранных дел Бевину:

«Я убежден, что некоторая демонстрация мощи и силы сопротивления необходима в целях положительного урегулирования отношений с Россией.

Я предвижу, что это станет превалирующим мнением в Соединенных Штатах в ближайшем будущем».

Он, в общем, оказался прав. Начало «холодной войны» обычно датируется с его «фултонской речи».