Документ в итоге попался на глаза кому-то из американцев, который и «слил» его в печать. Поскольку трения по греческому вопросу зрели и до этого – командующий американским флотом адмирал Кинг своей властью изъял у средиземноморского командования десантные суда, предназначавшиеся англичанами для высадки войск в Грецию, и Черчиллю, чтобы отменить это распоряжение, пришлось срочно звонить Гарри Гопкинсу (добраться до чувствовавшего себя нездоровым Рузвельта он не смог). Приказ адмирала был отменен, но осадок остался.
Так что скандал, связанный с утечкой, пал на хорошо подготовленную почву. Американские газеты всласть поговорили о «
В Афинах продолжалась свара между левыми и правительством Папандреу, дело определенно шло либо к коммунистическому перевороту, либо к гражданской войне. B итоге Черчилль – ведь мы уже знаем кое-что о характере и привычках неугомонного премьер-министра Англии – вылетел в Афины.
Первое совещание на месте он провел на аэродроме, прямо в салоне своего самолета. Корпус самолета не отапливался и в результате промерз так, что секретарша Черчилля, мисс Холмс, та самая, которую он упорно называл «мисс Шерлок», опасалась, что шеф опять схватит воспаление легких.
Однако обошлось без медицинских осложнений. Черчилль буквально самовластно решил вопрос о власти в Греции – тамошний архиепископ был назначен регентом, в Афины вошли уже более значительные по численности английские подразделения, по приказу Черчилля против партизанских баз в окрестностях города была использована английская авиация, и в результате таких пожaрных мер волнения вроде бы улеглись. Во всяком случае, встретив в Греции Рождество, Черчилль на борту военного корабля отправился в Неаполь, в штаб английских войск в Италии. Телеграмма Сталину была оттуда и отправлена, и суть ее заключалась не в просьбе о помощи, а в просьбе об информации: английские командиры в Италии хотели знать, хотя бы в самых общих чертах, – следует ли ожидать советского наступления в январе – феврале 1945 года.
Поскольку миссий связи с советским командованием ни у американцев, ни у англичан не было, Черчилль взял эту задачу на себя. Его письмо было еще и косвенным выражением благодарности Сталину – в Греции советское правительство держалось духа и буквы «
Cоглашение между Черчиллем и Сталиным в данном случае оказалось результативным.
XVII
На конференцию в Ялте английская делeгация прилетела с Мальты. Место для встречи было выбрано после недолгих споров – Рузвельт согласился с приглашением Сталина приехать в Крым, и дальнейшие дискуссии на эту тему потеряли всякий смысл. Черчилль, однако, уговорил Рузвельта по пути на конференцию встретиться с ним на Мальте – он очень надеялся согласовать английскую и американскую позиции до Ялты, но не слишком в этом преуспел. Президент был болен и все разговоры старался побыстрее свести к концу.
Английских гостей разместили во дворце Воронцова, американцев – в бывшей царской резиденции в Ливадии. После первой ночи на месте у доктора, лорда Морана, возникли проблемы: во дворце оказалось полно клопов, и для дезинфекции ему пришлось позаимствовать ДДТ у американской миссии. С Черчиллем и Рузвельтом прибыло в общей сложности больше 700 человек, так что многим пришлось жить на походный манер, по 5–6 человек в комнате. Такому спартанскому расквартированию подлежали даже люди в генеральских чинах.
Лорд Моран в своем дневнике замечает, что даже после двух предыдущих визитов в Россию он так и не завел там знакомых: с английскими гостями общались на официальном и не совсем официальном уровне только Сталин и сотрудники МИДа высокого уровня – Молотов, Литвинов, Вышинский.
Из прочих лорд Моран узнал только Павлова, личного переводчика Сталина, и, как ни странно – официантов. Hа приемах в качестве обслуживающего персонала работали те же самые люди, которых он видел до этого в Москве.
Конференция шла неделю. Обсуждались сеьезные вопросы – например, будущие границы Польши и состав ее правительства. СССР признал «люблинский» комитет, который именовался теперь «варшавское правительство Польши» – в противовес «лондонскому правительству». К соглашению так и не пришли – президент Рузвельт был очень вял и явно болен. Единственное, что он сказал по польскому вопросу, сводилось к тому, что «
Обсуждался также вопрос о разделе Германии на оккупационные зоны, в частности, решался вопрос репараций и их распределения между союзниками. Сталин был прекрасно подготовлен.
Некоторое представление о степени его осведoмленности может дать следующий документ, обнародованный относительно недавно:
«
НАРОДНЫЙ КОМИССАР ГОСУДАРСТВЕННОЙ БЕЗОПАСНОСТИ
Конференция прошла относительно гладко – стороны были заинтересованы в максимально возможном сотрудничестве, Польша так или иначе находилась под контролем советских войск, так что и спорить было не о чем – без содействия Рузвельта Черчилль сделать ничего не мог.
Довольно серьезно дискутировался вопрос о послевоенном устройстве мира. Черчилль говорил, что необходимо установить такое согласие между тремя великими державами, СССР, США и Британской империей, которое исключило бы всякую возможность войны между ними по крайней мере на ближайшие пятьдесят лет. И Сталин и Рузвельт с ним соглашались, но никакого договора о продолжении военного союза и в послевоенное время заключено не было.
Во всех остальных отношениях к гостям относились исключительно внимательно – лорд Моран записал в своем дневнике, что когда один из членов английской делегации мимоходом упомянул в разговоре, что в большом и совершенно пустом стеклянном аквариуме во дворце Воронцова хорошо бы смотрелись рыбки, они там появились на следующий день.
Собственно, доктор с такого рода отношением к гостям советского правительства уже был знаком. Во время его визита в Ленинград он выразил желание посмотреть балет. Когда за ужином он взглянул на часы и заторопился было в театр, его переводчица с царственной невозмутимостью сказала, что беспокоиться не надо – спектакль без него не начнут.
Конференция завершилась 14 февраля 1945 года. Оставалось только провести ее решения в жизнь.
На прощанье Черчилль наградил В.Н.Павлова орденом Британский империи. На последней своей встрече со Сталиным в Москве он спросил: не будет ли возражений против награждения британским орденом советского переводчика, столь блестящего в своем деле? По-видимому, разрешение Сталина было
