— По-моему, Беатрисе здесь теперь не место.
Леди Каслвуд тотчас же отозвалась:
— Благодарю тебя, Фрэнк, я и сама так думала.
А мистер Эсмонд, хоть и не почел себя вправе рассуждать об этом предмете, всем своим видом достаточно показывал, насколько ему по душе мысль Фрэнка.
— Вы, Генри, разумеется, согласны с нами, — сказала виконтесса с едва заметным оттенком язвительности в тоне. — Покуда наш гость здесь, Беатрисе лучше здесь не быть, и как только сегодняшнее дело будет сделано, она должна уехать на Лондона.
— А какое дело? — удивленно спросил полковник Эсмонд, которому ничего не было известно о предпринятом шаге; а между тем в то самое время, когда мы трое вели свой разговор, неподалеку от нас совершался шаг, немногим менее значительный, чем привоз принца в Англию и предполагавшееся представление его королеве.
Придворная дама, игравшая первенствующую роль в нашем заговоре, и два других его влиятельнейших участника, лейб-медик королевы и епископ Рочестерский, вели бесконечные переговоры и в кенсингтонском доме и в других местах, о том, каким способом удобнее всего представить нашего молодого искателя приключений его венценосной сестре. В результате этих переговоров был принят простой и легко выполнимый план, предложенный полковником Эсмондом: выбрав день, свободный от парадных приемов, принцу, под именем лорда Каслвуда, явиться во дворец, где Беатриса встретит его в качестве дежурной фрейлины и передаст на попечение упомянутой придворной даме, которая его проводит во внутренние покои королевы. А там уже, смотря по состоянию здоровья и расположению духа ее величества, а также по разным обстоятельствам, Которые могут возникнуть на месте, придется самому принцу и лицам, присутствующим при аудиенции, решать, объявить ли ему себя братом королевы или же лишь в качестве брата Беатрисы Эсмонд почтительнейше облобызать монаршую руку. Остановившись на этом плане, мы все с нетерпением выжидали, когда наступит подходящий день для его выполнения.
Утром 27 июля, ровно через два дня после ужина, о котором говорилось выше, леди Каслвуд и ее домашние завтракали у себя на Кенсингтон-сквер в обществе епископа Рочестерского, и завтрак еще не пришел к концу, когда у дома остановилась карета доктора А., и доктор, поспешно войдя в столовую, сразу же рассеял довольно тягостное настроение, господствовавшее за столом, — у миледи поутру вышел с дочерью крупный разговор по поводу обстоятельств, имевших место за злополучным ужином, а может быть, и некоторых иных. Гордая и непокорная Беатриса не терпела никаких замечаний со стороны старших, менее же всего расположена была выслушивать их от матери, кротчайшего создания, которым она привыкла командовать, вместо того чтобы оказывать ей дочернее послушание. Она чувствовала, что не права, так как тысячей кокетливых уловок (не пробовать своих чар на каждом мужчине, оказавшемся рядом, было для нее так же невозможно, как для солнца не сиять) сама вызвала опасные восторги принца и поощряла их изъявление; но сознание своей ошибки лишь усиливало в ней своеволие и упрямство.
Итак, доктор вошел в столовую (принцу утренний шоколад подавали в постель, так как он имел обыкновение долго спать по утрам после вечерних возлияний) и преподнес собравшемуся там обществу известие, важность и неожиданность которого тотчас же заставила всех позабыть о личных и второстепенных огорчениях, заботивших семейство Каслвуд.
Он осведомился о госте; гость, сказали ему, у себя в опочивальне; он тотчас же потребовал, чтобы мсье Батист отправился к своему господину, и просил милорда виконта Каслвуда немедля облачиться в мундир и быть готовым выехать в карете доктора, ожидавшей у ворот.
Затем он подробно разъяснил госпоже Беатрисе, в чем должна заключаться ее роль.
— Через полчаса, — сказал он, — ее величество со своей любимой придворной дамой отправится подышать свежим воздухом в Кедровую аллею, за Новым Банкетным павильоном. Ее величество вывезут в кресле на колесах. В это самое время госпожа Беатриса Эсмонд выйдет в королевский сад прогуляться со своим братом, милордом Каслвудом (вот личный ключ миссис Мэшем), и нечаянно встретится с королевой. Лакей, толкающий кресло, удалится, и при королеве не останется никого, кроме фаворитки и фрейлины; госпожа Беатриса представит виконта ее величеству, и тогда… тогда милорд епископ помолится, чтобы эта встреча окончилась так, как нужно, а его шотландский служка возгласит: 'Аминь!' Скорее, Беатриса, где ваш капор? Почему его величество не идет? Такой счастливый случай не скоро представится в другой раз.
Принц медлил и мешкал и по лености своей едва не упустил этот случай. Когда заговорщики прибыли на место, королева уже собиралась возвращаться во дворец. Полковник Эсмонд явился на Кенсингтон-сквер через полчаса после того, как карета лейб-медика увезла самого доктора А., епископа, фрейлину и ее брата.
Услыхав о поручении, выполнять которое отправилась Беатриса, полковник Эсмонд в первую минуту забыл думать о ревности. Прошло еще полчаса, и карета вновь остановилась перед домом; епископ вышел первым и помог выйти Беатрисе. Затем его милость снова сел в карету и уехал, а прекрасная фрейлина вошла в дом одна. Мы все наблюдали эту сцену из окна, стараясь по лицу Беатрисы угадать, к чему привело свидание, с которого она возвращалась.
Она вошла в гостиную, где мы сидели, очень бледная и вся дрожа, попросила пить и, только выпив стакан воды, поданный ей матерью, сняла капор и начала свой рассказ.
— Будем надеяться, что все сойдет хорошо, — сказала она, — но эта встреча стоила королеве припадка. Когда мы. приехали, ее величество еще была в Кедровой аллее, вдвоем с леди ***; мы вошли в сад через западную калитку и направились в Кедровую аллею. Доктор и епископ вошли вслед за нами и спрятались в кустах на боковой аллее. Когда мы подошли ближе, сердце у меня забилось так, что я едва могла перевести дух. Но принц шепнул: 'Мужайтесь, Беатриса', — и твердым шагом продолжал идти вперед. Он слегка раскраснелся, но не испытывал ни малейшего страха. Ему ли, герою Мальплакэ, отступать перед опасностью! — Эсмонд и Каслвуд переглянулись при этом комплименте по адресу принца, видимо, не слишком приятном для слуха обоих.
— Принц обнажил голову, — продолжала Беатриса, — и я увидела, как королева оглянулась на леди Мэшем, словно спрашивая: 'Кто эти двое?' Ее величество была очень бледна и казалась совсем больною на вид; потом кровь прилила к ее щекам; миледи сделала нам знак подойти, и я, держа принца за руку, приблизилась к креслу. 'Ваше величество, соблаговолите дать милорду виконту руку для поцелуя', — сказала фаворитками королева протянула руку, а принц преклонил колено, чтобы поцеловать ее, — он, кому не должно склоняться ни перед кем из смертных, будь то мужчина или женщина! 'Вы долго пробыли на чужбине, милорд, — сказала королева, — а между тем вате место было здесь, в доме вашей матери и сестры'. — 'Теперь я вернулся, ваше величество, и останусь здесь навсегда, если на то будет воля моей королевы', — отвечал принц, снова отвесив глубокий поклон. 'Вы взяли в жены чужестранку, милорд, и перешли в чужую веру; разве религия, принятая в Англии, недостаточно хороша для вас?' — 'Я вернулся в лоно церкви, к которой принадлежал мой отец, — возразил принц, — но это не умалило ни моей любви к матери, ни моей преданности вашему величеству'.
— Тут фаворитка сделала мне едва заметный знак отойти, — продолжала Беатриса, — и я повиновалась, хотя мне до смерти хотелось услышать, что будет дальше; затем она наклонилась к королеве и что-то шепнула ей, отчего та вздрогнула, издала какое-то бессвязное бормотание и, ухватясь за ручку кресла, вперила в принца испуганный взор. Он меж тем подошел к ней вплотную, потом заговорил быстро и вполголоса; мне удалось только разобрать слова: 'отец, благословить, прощение'; и вдруг я увидела, как он упал на колени, вытащил какую-то бумагу, спрятанную у него на груди, и протянул королеве; но та при виде ее вскрикнула, всплеснула руками и отдернула ту руку, которую принц ловил, чтобы поцеловать. Он, однако же, продолжал говорить, оживленно жестикулируя, и то прижимал руки к груди, то, напротив, разводил их в стороны, как бы желая сказать: 'Вот я, брат ваш, весь перед вами и в вашей власти'. Леди Мэшем, зайдя с другой стороны кресла, также опустилась на колени и что-то говорила весьма горячо и настойчиво. Она схватила руку королевы и подняла бумагу, которую выронила ее величество. Потом принц встал и сказал что-то, словно намереваясь уйти; фаворитка же сперва с удвоенным пылом продолжала убеждать в чем-то свою госпожу, потом вскочила, побежала за принцем и опять подвела его к креслу. Снова он опустился на колени и, завладев рукою королевы, которую она на этот раз не пыталась отнять, стал покрывать ее бесчисленными поцелуями, а миледи все это время не переставала нашептывать королеве, перемежая мольбы вздохами и рыданиями. На ее величество словно нашло оцепенение; она только молча мяла в свободной руке бумагу, которую ей дал принц, потом вдруг несколько раз пронзительно вскрикнула и
