Эванджелина тряхнула головой, но проклятый Ушар по-прежнему не выходил у нее из головы. Он всегда был там; резкий и холодный голос Ушара до сих пор звучал в ее ушах.

Она умудрилась выдавить улыбку.

– Извините, миссис Рейли. Я просто подумала о том, что произошло со мной во Франции. Простите мою невнимательность. Кто этот джентльмен в огромном седом парике? – Она указала на большой портрет в тяжелой позолоченной раме, написанный в начале прошлого века.

– О, это четвертый герцог Портсмутский, Эверетт Эрисдейл Чесли. Я слышала, что он был большим повесой. На мой вкус, слишком красив. Все девушки были от него без ума. Одно утешение, что большинство его незаконных детей теперь на том свете.

Эванджелину ничуть не интересовал четвертый герцог Портсмутский. Она думала только о нынешнем герцоге, тоже слишком красивом… на беду всему женскому полу. Этот человек ни на секунду не выходил у нее из головы, и не только из-за страха, что он не позволит ей остаться. Герцог смотрел на нее так же, как и некоторые другие мужчины, особенно граф де Пуйи. С той разницей, что взгляд герцога ее ничуть не оскорблял. Просто заставлял ощущать жар в тех местах, о существовании которых она и не подозревала. Это лишало Эванджелину душевного равновесия, но за последнюю неделю она не выходила из этого состояния, так что говорить было не о чем. И все же в постоянном ощущении тепла было нечто странное и необъяснимое. Эванджелина знала только одно: это чувство было приятным.

Она играла перед Ричардом роль, отвечала на его вопросы заранее заготовленными репликами, пытаясь представить себе, что он подумает и как среагирует на ответы, по меньшей мере необычные.

Настроение герцога быстро менялось от высокомерной дерзости, въевшейся в его плоть и кровь, до бесстрастной вежливости, когда он отстранялся и уходил в себя. Но это не имеет никакого значения.

Эванджелина обязана добиться своего. Другого выхода у нее просто нет.

Миссис Рейли, похожая на изящную, ни на секунду не умолкающую птичку, шла с Эвандже-линой по длинному, устланному коврами коридору в западное крыло замка. Наконец они вышли на широкую изогнутую лестницу, которая вела на верхние этажи, полные старомодного величия. Они миновали просторный вестибюль в итальянском стиле с массивной люстрой, висевшей на серебряной цепи, оставили позади библиотеку, парадную столовую и очутились в маленькой восьмиугольной комнате, которая утопала в ярком солнечном свете, лившемся сквозь низкие и широкие окна. Здесь не было ни тяжелой мебели, ни темных деревянных панелей. Комната со стенами, выкрашенными бледно-желтой краской, казалась просторной и полной воздуха. Несколько окон было открыто; теплый ветер играл легкими занавесками из прозрачной кисеи.

Девушка остановилась в центре комнаты.

– Как красиво…

– Благодарю вас. Эта комната была отделана по распоряжению моей матери лет двадцать назад.

Испуганная Эванджелина подняла взгляд. Герцог, сидевший в торце маленького столика, отложил газету. На нем был камзол с широкими рукавами и светло-коричневые вязаные бриджи для верховой езды. Судя по всему, и то и другое было изделием первоклассного портного. Его темные волосы вились, загорелое лицо дышало здоровьем. Он уже выходил из замка, наверное, скакал верхом по холмам.

Сомневаться не приходилось: из мужчин, которых ей доводилось видеть, он был самым изысканным. Правда, она видела не так уж много джентльменов. Возможно, он в подметки не годился лондонским щеголям; впрочем, верилось в это слабо.

Поняв, что не может оторвать от Ричарда глаз, она уставилась на носки собственных туфель.

– Что-то не так, мадам?

Да, хотелось сказать ей. Не так, и причиной тому вы. Мне больно смотреть на вас. Я помню вас с детства. Я надеялась, что с тех пор вы изменились, но ошиблась. Я выжила из ума.

Она взяла себя в руки и холодно ответила:

– Нет, ничего, милорд. Просто на секунду мне отказало зрение. – Уверенная, что герцог сейчас рассмеется, она внезапно вспомнила, как завидовала Мариссе много лет назад. Счастливой Мариссе, которая стала его женой. Но Марисса вовсе не была счастливицей. Она умерла в двадцать лет. Говорили, что это был несчастный случай. Эванджелина бросила на герцога чувственный взгляд, что было вполне естественно; он давно жил в глубине ее души и она подсознательно ждала именно этого мужчину. Она знала, что этот взгляд придется Ричарду по душе; его порочность обещала многое, но только обещала. Надежды ни на что другое не было. Она пожала плечами. Герцог иронически улыбнулся, словно прочитав ее мысли. Что ж, он не ошибся. Почему бы не сказать ему правду? Продолжая чувственно улыбаться, она промолвила:

– На самом деле я думала, что вы великолепно выглядите.

Он откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди.

– Чисто французская прямота. Благодарю за комплимент. Будь я леди, я бы распустил перья и потребовал продолжения, но, увы, я джентльмен и вынужден довольствоваться сказанным. И все же мне хотелось бы знать, чем вызван этот комплимент. – Улыбка Эванджелины тут же померкла. – Я смутил вас? Да, похоже, румянец на ваших щеках вызван именно этим. Проходите и садитесь. Миссис Дент приготовила завтрак, от которого мы разжиреем как каплуны.

Не поднимая глаз, она проскользнула на место по правую руку от герцога. Эванджелина знала, что он привык к бесстыдной лести, к безудержному восхищению и бесконечным сравнениям с божеством.

Но божеством он не был. Эванджелина вспомнила сделанное Ушаром беглое описание того, что нравится и что не нравится герцогу (особенно в женщинах), и ей захотелось провалиться сквозь землю.

Нет, ничто из этого не осуществится. Герцог всегда будет видеть в ней лишь вдову без пенни за душой, которая станет заботиться о его сыне… конечно, если сумеет понравиться мальчику с первого взгляда. Он не должен знать, что Эванджелина восхищается им больше положенного. Бассик улыбнулся девушке, налил ей крепкого черного кофе, затем кивнул герцогу и вышел из комнаты.

Эванджелина чувствовала себя истинной англичанкой, и ей бы хотелось полностью искоренить в себе все французское. И все же, как ни смешно, даже в детстве она ненавидела сытные английские завтраки. Но, помня указания Ушара, она послушно наполнила тарелку почками, яйцами всмятку, копченой рыбой и беконом. Медленно, стараясь не привлекать к себе внимания, она отставила тарелку, потянулась за тостом и стала намазывать его маслом.

– Я вижу, вы плохо спали.

Эванджелина чуть не поперхнулась и заставила себя тщательно прожевать кусочек поджаренного хлеба. Проглотив его, она сделала глоток кофе, а затем хладнокровно улыбнулась.

– Вы ошибаетесь, милорд. Разве можно плохо спать в такой прекрасной комнате и удобной постели?

– Я исхожу из того, что далеко не каждому удается спокойно уснуть на новом месте. Вы не слышали странного шума? В замке иногда раздаются шорохи и стоны. А когда со стороны Ла-Манша налетает шторм, людям кажется, что они заживо погребены под кучей камней. Вам предстоит привыкнуть к этому.

– Да, понимаю. Такое действительно бывает. Вы правы, я совсем забыла, что какое-то время действительно слышала шорохи и стоны.

Он не улыбался, только поигрывал вилкой.

– Вы всегда ограждаетесь от людей забором из слов?

– Не всегда. Ладно, если уж вы так настаиваете… Я плохо спала, так как боялась, что утром вы передумаете и выставите меня. Милорд, мне не хотелось бы умереть с голоду во рву вашего замка.

– О, я не передумал. Если вы сказали мне правду, то можете не беспокоиться.

– Сегодня рано утром меня навестила миссис Нидл.

Он нес ко рту тонкий ломтик ветчины, но вилка замерла на полдороге.

– Миссис Нидл? Очень странно. Она почти не выходит из Северной башни. И чего она хотела?

– Просто познакомиться с кузиной Мариссы. Она говорила странные вещи, но была добра ко мне.

– Она ведьма.

– Миссис Рейли сказала то же самое, но назвала ее доброй ведьмой. Миссис Нидл лечит людей.

– Во всяком случае, пытается. Вчера вечером она пользовала моего грума, Джанипера. Поскольку я не слышал обратного, рискну предположить, что он еще дышит и двигается. Вы ничего не съели, кроме кусочка