Джереми Уилкс очень долго вел Эмму по каким-то лесным тропам, очень грязным, испорченным ногой белого человека, пока вдали не послышались чьи-то голоса. Эмма Уилкс разобрала обрывки незнакомой речи и разглядела свет факелов. Дождь лил как из ведра. Свет факелов становился ярче, а голоса громче. Джереми подал знак остановиться:
— Это здесь, смотри.
И он раздвинул сосновые ветви. Эмма увидела белых людей, голых по пояс, что в свете факелов возились у огромного паровоза, стоящего на рельсах. Белые люди говорили не то на немецком, не то на шотландском языке.
— Ты имеешь в виду рабочих? — спросила с недоумением Эмма.
— Да нет же, — задыхаясь от восхищения и почтения, пролепетал ее муж. — О вожде. Вон он стоит на боевой тропе. Смотри осторожно, женщина, как бы он тебя не увидел.
«И тут я поняла, что он имеет в виду чудовищный паровоз, — рассказывала Эмма. — Люди, что суетились вокруг него, были его рабы. А Джереми Уилкс его жрец».
Несчастная женщина поняла, что ее муж безнадежен.
Она бросилась от него в чащу леса, не разбирая дороги, ей казалось, сейчас он крикнет: «Смотрите, здесь чужая! Держите ее!» — и положит Эмму на рельсы. У него были глаза сумасшедшего человека….
Эмма закончила свой рассказ и обратилась к Пьеру: «Спасите его, мистер Робийяр! Своей любовью к нему, заклинаю вас. Какой бы он ни был. Я знаю его настоящим мужчиной и отцом. Я его люблю. Спасите его! Он это заслужил».
В лице Робийяра что-то дрогнуло. Он резко махнул рукой несчастной женщине и закричал:
— Почему вы не пришли ко мне раньше?! Это не значит, что я буду с ним разговаривать и забуду нашу ссору, но по крайней мере я помещу его в клинику. Я вам гарантирую, если мы его разыщем, все, что медицина может, она сделает. А остальное — в руках Бога.
Эмма лишилась чувств. Немедленно заложили экипаж. Пьер вместе с несчастной женщиной отправился на поиски Уилкса. Они сделали все возможное, чтобы его спасти: договорились с доктором…
Но судьба! Она всегда быстрее человека.
Джереми Уилкс умер. Это произошло за ночь до приезды его спасителей.
Обо всем им рассказал рабочий-механик.
Мистер Уилкс приказал провести пробные испытания локомотива ночью. А ночи в это время года дождливые. Рабочие отказались повиноваться.
Тогда мистер Уилкс пошел в закладной банк, продал свой дом, в котором жили его жена и маленький сын, и пообещал заплатить рабочим в три раза больше обычного. Только тогда они согласились. Это все были европейские мастера, труд рабов был непригоден, требовалась высочайшая квалификация и знание дела.
В ночь испытания мистер Уилкс одел мундир полковника. К нему вернулось его прежнее самообладание. Он шутил, люди его не узнавали.
Его веселость и бодрость передались всем. С вечера, как водится, зарядил дождь. Но никто не обращал на него внимания. Все слушались только голоса мистера Уилкса, который командовал, как при блестящем сражении. Он летал повсюду. Лицо его было освещено не столько факелом, сколько внутренним светом, исходящим, казалось, от сердца.
— Что вы замыслили, полковник? — спрашивали его, те кто знал ранее, обращаясь к нему по- старинному.
— Ничего, — отвечал он. — То, что, надеюсь, изменит мою жизнь.
— А чем же это нам грозит? — шутили соседи.
— Вас коснется цивилизация.
— Браво, — отвечали ему. — Мы будем богаты?
— Это навряд ли. Во всяком случае, не богаче, чем сейчас. А вот покой ваши души посетит. Это точно.
Последние слова он произнес особенно вдохновенно, и они запали в души служащих.
Немудрено, что к часу испытания, а это ночь, к нему пришли не только рабочие.
К нему собрались соседи, мужчины с женами и детьми, которые хотели разделить радость полковника Уилкса, как его вновь стали величать.
Наступил торжественный миг. Зажглись сосновые факелы, освещающие узкую колею, по которой должен был проехать локомотив.
Машину хотели пустить по боковой колее до соединения с главной железной дорогой. Люди стояли по обе стороны живой оградой. Дамы держали над головами детей и собственные зонтики. Мужчины растопырили плащи.
Все ожидали чуда. Механик-немец, который «парадом командовал», получил от полковника последние указания.
Все рабочие отошли. У колеи остались Уилкс и главный механик. Полковник что-то ему нашептывал и показывал руками: долго-долго жестикулировал. Потом помахал людям, что собрались: мол, не волнуйтесь, скоро все произойдет.
Только что?
И тут началось. Сначала дождь прекратился. Показалась луна. Все радостные загудели, засуетились.
Полковник поднял руку, — и все затихло. Стало слышно как с веток дождинки капают. Механик поднялся на паровоз-чудовище и исчез в кабине. Полковник прошел вдоль колеи вперед, а из трубы паровоза повалил дымок, тонкий-тонкий, а потом — гуще.
Раздался паровозный свисток и музыка заиграла.
Оркестр начал выводить мелодию «Дикси», какую одно время хотели сделать гимном южных штатов. И под этот гимн — поезд тронулся.
Медленно-медленно, ребенок бы малый обогнал. В толпе зашевелились, дамы шляпами замахали, кто-то слезу пустил, мужчины задымили сигарами.
Локомотив плыл как черный лебедь по озеру. И когда показалось, что это и есть самое главное… — полковник бросился под колеса. В первый момент никто этого не разобрал. Он стоял на насыпи рядом с колеей и что-то шептал. А потом исчез. В толпе его заметили, когда тело тащило и било чугунное чудовище наверное с десяток метров.
Люди подбежали к тому, что осталось от Джереми Уилкса, и, к своему удивлению, обнаружили совершенно не тронутую голову, и улыбка на устах: спокойная-спокойная. Даже крови немного вытекло. Значит, нашел полковник Уилкс милость у чугунного бога.
Эллин Робийяр умолкла. Она все рассказала Джекки. И он был бледнее молока и молчал.
— Что же было дальше? Что было с мамой?
Эллин продолжала.
— Что же? Когда она все узнала, потрясение ее было слишком велико. Ничего хорошего этот рассказ ее здоровью не прибавил.
Мой отец, который всегда считал себя в какой-то степени мистиком, думал, что в нее вселился дух ее умершего мужа, который обрел прощение чугунного чудовища, забравшего к себе душу Уилкса.
И вот доказательства: Эмма, пока она это выслушивала, вбирала в себя каждое слово рассказчика, а когда немец-рабочий замолчал — Пьер Робийяр это заметил, — в ней словно духовная перемена произошла. Будто ее подменили. Отец даже испугался, но не подал вида. Он был с доктором Мидом…невзначай попросил осмотреть бедняжку.
Доктор Мид не отличался особой профессиональной хитростью. Он пошел задавать вопросы прямо: не слышит ли Эмма, голоса, и все такое.
А когда мать грозят увезти в желтый дом при маленьком ребенке, которому семь лет только, — инстинкт делает свое.
Эмма действительно стала слышать бодрый и веселый голос своего мужа, да только виду не подала.