месяцев сотни людей работали на закладке новой шахты. Потом выяснилось, что геологи ошиблись: угля там не оказалось и шахту нужно было закладывать совсем в другом месте… На разъезде Дальняя разгрузили большое количество шахтного оборудования, купленного в Германии. Полгода оно валяется под открытым небом, ржавеет и портится. Довольно или ещё читать? — спросил я у Зеликмана. — Нас обманывают, обкрадывают, заставляют пускать на ветер народные деньги, умышленно портят импортное оборудование, а вы говорите, что больших происшествий не наблюдается!.. Сейчас не двадцатый год, и врагам не под силу выступать против нас с оружием в руках и организовывать перевороты. Но то, что они делают под сурдинку, может быть похуже открытой борьбы! Неужели это так трудно понять?

— Я своё мнение высказал, а там смотрите сами, — уклонился Зеликман от прямого разговора. Он встал, налил в стакан воды из графина и запил какой-то порошок.

— Вместо того чтобы высказывать мнение, вы лучше заняли бы определённую позицию! — сердито сказал я.

— Куда мне! — Он махнул рукой и вышел.

Разговор с Зеликманом был в какой-то мере сигналом, что борьба с Медведевым начинается не на шутку. Конечно, я тоже мог махнуть на всё рукой — подать рапорт и уехать. Не сработался с начальником — и всё тут. Однако чем ещё, кроме малодушия, можно было бы объяснить такой поступок?

Нет, не для того я стал чекистом, чтобы отступить перед первым препятствием. Борьба так борьба!

И вот снова осень… С порывами ветра в окна бьют крупные капли дождя, будто кто-то стучит пальцем по стёклам. Настоящий потоп — вода залила все улицы. У меня в комнате тепло, тихо, только сухие дрова весело потрескивают в печи.

Сегодня суббота. Я освободился пораньше, сходил в баню и сейчас сижу, смотрю на огонь. На столе шумит самовар, — это уж постаралась тётя Валя.

Мне немного грустно, одиноко… Музыку я давно забросил, — куда там! Даже читать некогда. Если и удаётся изредка выкроить час-другой перед сном, то стараюсь читать техническую литературу — о шахтном строительстве, о добыче угля, о доменных печах. Это необходимо для моей работы. Нельзя же во всём довериться специалистам, нужно и самому хоть немного разбираться. Как жаль, что я не инженер!..

Только что прочитал два письма. В одном Гугуша пишет, что в комендатуре стало совсем тихо, идут разговоры о ликвидации её. «Нашему бывшему начальнику приходится туго, — сообщает Гугуша. — Он всё воюет со всякими примазавшимися типами, но не унывает. При встречах Яблочко часто вспоминает тебя и говорит, что хоть сегодня пошёл бы на любую чекистскую работу. По секрету: он, кажется, скоро женится, хотя всячески скрывает это от всех. Мне случайно удалось увидеть его избранницу, — она по всем статьям подходит к нашему начальнику: здоровая, краснощёкая украинка. Послушай, дорогой, неужели ты забыл своё обещание, почему до сих пор не берёшь к себе? Здесь мне дышать нечем, понимаешь?»

Так кончал Гугуша своё письмо.

С превеликим удовольствием добился бы я его перевода к нам, но Медведев не согласится. Он и так подозревает, что я подкапываюсь под него, а тут ещё приглашаю на работу «своего» человека!

Вчера Медведев вызвал меня к себе и потряс в воздухе только что полученной шифровкой. Из Москвы предписывали: «Ни в коем случае не подвергать аресту Воробьёва и остальных. Усилить наблюдение. Доносить ежедневно. К вам выезжает сотрудник центрального управления Астапов. Окажите ему содействие».

— Твоя работа? — спросил он.

— Моя! — с чистой совестью ответил я. — Хотя какая же это «работа»? Просто информировал Москву…

— Ловко работаешь, молодец!.. Ничего, ничего, мы ещё постоим за себя… Не туда замахнулся! Когда ты без штанов под стол ходил, мы революцию делали, понял? — Он был в ярости и, кажется, если бы имел малейшую возможность, посадил бы меня за. решётку.

Наши сотрудники тоже взбудоражены. Спаянного коллектива у нас нет. Одни поддерживают Медведева, стараются не заходить ко мне, а когда я их вызываю, держатся отчуждённо. Другие выжидают — чья возьмёт? Есть и такие, которые верят мне, но, к сожалению, их немного и они ведут себя осторожно. Секретарь нашей партячейки давнишний друг Медведева, от него мне помощи ждать не приходится. Один Свирский по-прежнему держится твёрдо, открыто осуждает поступки начальника, но он собирается уехать от нас. Больше всего меня возмущает Зеликман, — непонятно, как такой бесхребетный человек стал чекистом?

Всё это мешает аппарату нормально работать. Не исключена возможность, что из-за наших внутренних неурядиц мы упускаем что-то важное. Все понимают: так долго продолжаться не может, однако никто не знает, чем это кончится.

Пришло письмо от Марии. Она честно выполняет своё обещание и аккуратно отвечает на мои послания. Странная девушка, — даже в письмах она верна себе! Вот и сейчас пишет: «Мы с Ниной Георгиевной читали ваше письмо». Почему с Ниной Георгиевной?! Будто одна она не может читать мои письма!.. И дальше: «Приятно слышать, что вы здоровы и на новом месте чувствуете себя хорошо. Рады будем видеть вас, если когда-нибудь соберётесь к нам…» Опять — во множественном числе!

Нет, не везёт мне с девушками!.. Встретил Шурочку и не заметил её, а когда заметил, оценил, она ушла от меня. Маро замечательная девушка, и я женился бы на ней, если бы не обстоятельства… Мария тоже нравится мне, но попробуй найди с ней общий язык! Была бы Мария попроще, я не задумываясь поехал бы за нею. Нужно же когда-нибудь обзавестись семьёй! Мало радости жить одному…

Здесь тоже есть девушка, которая нравится мне. Зовут её Еленой. У неё густые тёмно-каштановые волосы, голубые глаза. Она дочь шахтёра, работает в горкоме комсомола. Начитанная, приветливая и простая. Мы познакомились на городском собрании актива комсомола, где я делал доклад. После собрания мы как-то случайно пошли вместе. Я проводил её до дома, — у них свой домик на окраине города.

Елена рассказала мне о себе. Отец у неё коммунист, работает на шахте забойщиком. Мать малограмотная, занимается домашним хозяйством. Семья большая: у Елены три сестры, два брата, оба шахтёры. Сёстры маленькие, учатся в школе. Она сама окончила пять классов, потом пошла работать в шахту откатчицей, была секретарём комсомольской ячейки, а недавно её перевели в горком. Думает учиться — хочет стать врачом.

Мы встречались ещё дважды. Елена пригласила меня домой, хочет познакомить с родителями.

Завтра пойду к ним. Почему не завести знакомство с хорошими людьми? К тому же интересно побеседовать с шахтёрами в домашней обстановке, узнать, что делается у них на шахте…

Налил себе чаю. На тарелке, под салфеткой, лежат бутерброды с колбасой и сыром, но есть не хочется. Колбаса и сыр надоели мне до смерти. С удовольствием поел бы чего-нибудь домашнего!..

Телефонный звонок. Дежурный по управлению просит срочно прийти.

Всегда так: выкроишь свободный вечерок, думаешь отдохнуть или почитать — обязательно что- нибудь да стрясётся! А то и среди ночи поднимут… Выходных дней у нас тоже нет. Если хочешь куда-нибудь пойти, обязан оставить адрес.

Эти правила не распространялись на одного Медведева. Он заядлый охотник и рыболов. По субботам берёт машину, нагружает её провизией, напитками и уезжает с друзьями на два дня. Пьёт он зверски, — говорят, для него пол-литра водки — что слону дробинка. Нужно отдать ему справедливость: он ни разу не появлялся на работе нетрезвым.

Быстренько одеваюсь, натягиваю сапоги, кладу в карман револьвер, беру непромокаемый плащ и выхожу на улицу. Дождь ещё не перестал, но вызывать машину нет смысла — до управления всего три квартала.

Дежурный докладывает: на металлургическом заводе серьёзная авария. В результате неисправности трубовоздуходувки шихта запеклась и домна номер три надолго вышла из строя.

Это большое несчастье. Я уже знаю, что означает запекание шихты в доменной печи. Простой на