нибудь, то очень скоро меня закуют в наручники, опутают цепями, а рот заткнут кляпом.
Я уже себя не помнил от отчаяния и, когда мне сообщили, что три кольца тянут на 3517 фунтов, лишь молча кивнул и выписал чек.
Чуть позже в кофейне «Старбакс», подкрепляясь кофе с молоком, я составил в уме письмо:
На кофейной пене я вывел букву «Н».
Маргаритка тут же заинтересовалась:
– А что это ты написал, дорогой?
Я быстро зачерпнул ложкой пену и отправил в рот.
Во второй половине дня Маргаритка забрала кольцо в лавке Уортингтона и заявилась к нам в магазин – показать кольцо мне. Настроение у нее было хуже некуда, потому что гравер допустил ошибку, нацарапав: «Моей ненаглядной Маргаритке. Моя любовь к тебе безмерна, как океан, А. Дрянь».
Мы с мистером Карлтон-Хейесом расхохотались, а Маргаритка заплакала и обвинила Макса Таскера в преднамеренном вредительстве. Она попросила меня пойти вместе с ней в магазин «Генри Уортингтон» и пожаловаться.
Младший менеджер Таскер не признал своей вины. Заявил, что я пишу как курица лапой, а у гравера дислексия. Надпись нанесут повторно – бесплатно. Маргаритка заберет кольцо днем в среду, после того как купит колготки для беременных в магазине «Мамочка».
Наскоро пролистал «Джейн Эйр», готовясь к завтрашнему заседанию читательского клуба. Попутно слушал по радио новости об Ираке. Мистер Блэр выступал как истинный военачальник. В ответ на просьбу Ханса Бликса продлить поиски оружия массового поражения наш лидер заявил: «Это не дорога к миру, но проявление безрассудства и слабости, которые приведут лишь к тому, что конфликт будет более кровопролитным».
Мистер Блэр смотрел прямо в объектив камеры с таким значительным видом, что становилось ясно: этот человек посвящен в самые важные государственные секреты и знает больше, чем может сказать. Вот почему британский народ должен всецело довериться мистеру Блэру!
Мистер Карлтон-Хейес принес в магазин маленький радиоприемник. Он хотел послушать парламентские дебаты в 2 часа дня, после которых палата общин будет решать голосованием, вступать в войну с Ираком или нет.
Сообщил мистеру Карлтон-Хейесу о моих длительных платонических отношениях с Пандорой Брейтуэйт, нынешним замминистра по вопросам окружающей среды.
– Миз Брейтуэйт заявила, что будет голосовать против правительства в компании с прочими неблагонадежными гражданами, – сказал он. – Но, друг мой, и в стане тори есть немало мятежников. Кен Кларк, Джон Гаммер и Дуглас Хогг намерены голосовать против, вопреки требованию их лидера Иэна Дункана Смита.
Я спросил, откуда у него столь конфиденциальная информация.
– Я бреюсь под программу «Сегодня» на Радио-4, – ответил он. – Вчера утром выступала Пандора Брейтуэйт с рассказом о своих близких друзьях Парвезе и его жене Фатиме. Она питает глубокую симпатию к исламскому миру.
Конечно, я мог бы сказать мистеру Карлтон-Хейесу правду, а именно мне достоверно известно, что за последние двадцать два года Пандора ветречалась со своим одноклассником Парвезом всего дважды. Но старикан свято верит всему, что говорят в программе «Сегодня». Зачем разрушать эту иллюзию?
Кольцо все еще у ювелира. Гравера-дислексика уволили, и тот, по словам Таскера, подал на магазин в суд. Маргаритка похвасталась, что ее «подташнивает», и попросила разрешения провести вторую половину дня, сидя у камина в нашем книжном. Отказать духу не хватило, хотя ее присутствие раздражало и отвлекало, поскольку Маргаритка либо постанывала, либо часто-часто дышала. Она осталась на заседание читательского клуба.
Заседание началось со стычки между Мохаммедом и Маргариткой по поводу Ирака. Маргаритка стояла на том, что Саддама необходимо свергнуть, потому что он убивал и травил газом собственный народ.
Мохаммед спокойно возражал:
– Но мистер Блэр не предлагает изменить режим в Ираке, Маргаритка. Он предлагает вторгнуться в Ирак, потому что Саддам нарушил резолюцию ОНН 1441 и может применить оружие массового поражения против своих врагов.
– Дело в нефти, разве не ясно? – протянула Лорейн Харрис. – У нас ничего уже не осталось. В Америке нефть кончается. В Саудовской Аравии может случиться революция, а зато в Ираке куча нефти. Так что все уже решено.
Тут вмешался Даррен Бердсолл:
– По-моему, Джордж Буш – что-то вроде мистера Рочестера, а Джейн Эйр немного смахивает на Тони Блэра.
– Тогда кто Саддам? – полюбопытствовал мистер Карлтон-Хейес.
– Саддам – безумная жена на чердаке, – ответил Даррен.
Поскольку я лишь пролистал роман, то не смог аргументированно оспорить столь смелую трактовку «Джейн Эйр». Но весь вечер представлял себе, как Тони Блэр в длинном платье и дамской шляпке с полями приседает в глубоком реверансе перед насупленным мистером Рочестером.
Мелани Оутс, которая почти каждое свое выступление предваряла фразой «Я всего лишь домохозяйка, но…», сказала, что не понимает, почему мистер Рочестер ослеп в конце книги.
Лорейн нетерпеливо замотала головой, и все ее коротенькие косички энергично запрыгали.
– Эта Шарлотта Бронте знала свое дело! Джейн Эйр – девчонка невзрачная, верно? А какой парень втюрится в дурнушку, а? Вот Шарлотта Бронте и ослепила этого чудака Рочестера! Чтобы он мог жениться на этой страхолюдине. Я права или нет?
– Лорейн, вам как никому удалось высветить ту роль, которую играет красота в этой книге, – произнес мистер Карлтон-Хейес.
– Думаете, пожар на чердаке – это метафора за все те шашни-машни, что мистер Рочестер наворотил в своей прошлой жизни?
Разгоревшаяся было дискуссия немедленно угасла, стоило Маргаритке заикнуться о том, что зря, мол, мистер Рочестер не застраховал дом от пожара.
Потом Мохаммед с излишним пылом пустился обсуждать суровые порядки в школе «Лоувуд». Meтоды школьного обучения, описанные Бронте, напомнили ему собственное детство – как ему по вечерам в мечети вбивали в голову Коран.
– Но теперь я за это благодарен, – спокойно заключил он.
Следующей книгой будет «Госпожа Бовари».
В 10 часов мистер Карлтон-Хейес включил радиоприемник, и мы услышали, что правительство при поддержке Консервативной партии выиграло дебаты.
Мистер Карлтон-Хейес тихонько вздохнул:
– Значит, будет война.
Он опустился в кресло поближе к уголькам, тлеющим в камине, и замер.
Маргаритка предложила выпить в баре через дорогу. Надолго мы там не задержались – заведение кишело пьяными недорослями. Когда один из юнцов едва не упал на наш столик, опрокинув минералку Маргаритки и мое красное вино, мы удалились.
Лежу без сна и думаю о том, как я отношусь к надвигающейся войне. Я всегда восхищался Кеном Кларком и Роем Хаттерсли. Если эти два истинных патриота против войны, может, я забрел не в тот лагерь?
