Только мы влились в колонну демонстрантов, как Георгина принялась выкрикивать злые и циничные агитки в адрес мистера Блэра и мистера Буша. Через минуту вместе с ней скандировала вся колонна. У нее опредленно дар ярить людские массы.

Толпа не позволила нам пробиться к сцене в Гайд-парке, что избавило меня от встречи с Пандорой и своими друзьями, а также от объяснений, почему я здесь, да еще с Георгиной.

Пандоре Георгина внимала с восторженным вниманием. Одобрительно кричала всякий раз, когда Пандора высказывала сомнение в наличии у Саддама оружия массового поражения. Я хотел выступить в поддержку Гленна и мистера Блэра, но сдержался. Я ведь был в меньшинстве – в соотношении один к миллиону.

Позже, в постели в бедламной комнате на Болдуин-стрит, я спросил Георгину, не желает ли она почитать рукопись произведения, над которым я работаю, «Слава и безумие».

– Нет, милый, – ответила она. – Возможно, я не самый толковый читатель, но мне не хочется узнать, что ты не писатель. Мне кажется, я не смогу любить графомана.

С деланной беззаботностью я спросил, что еще может помешать ей любить меня.

– Я не смогла бы полюбить человека, который поддерживает войну с Ираком.

Тогда я предложил:

– Георгина, давай рассмотрим гипотетическую ситуацию. Смогла бы ты любить меня, если бы я сделал твою сестру беременной и пообещал жениться на ней в первую субботу мая?

Георгина выскочила из кровати и принялась метаться в окружающем нас хаосе, разыскивая сигареты и зажигалку. В голом виде она меньше напоминает Найджеллу Лоусон. Найдя пачку «Мальборо», она несколько раз глубоко затянулась.

– И которую из моих сестер ты обрюхатил, а потом еще жениться пообещал?

– Маргаритку.

На вокзал она меня не проводила. Всю дорогу в поезде я стоял. В районе Кеттерина от Георгины пришло сообщение:

Вот так, дорогой дневник, был мне проблеск рая, но я его прошляпил.

Под проливным дождем доехал до Мэнголд-Парвы, оставил машину на просеке и через поле потащился к свинарникам. Навстречу мне выскочил щенок, путаясь в длинных тонких лапах, и ринулся в направлении просеки. Присмотревшись, я увидел, что мама, стоя на стремянке, колотит по крыше. Отец сидел под пологом палатки, прячась от дождя. Тут из-за угла второго свинарника вышел здоровенный детина с прической как у дикобраза, в руках он держал кувалду. Судя по всему, это и был Зверь. Я оказался в неловком положении, когда находишься слишком далеко, чтобы заговорить с человеком, но и проигнорировать его присутствие нельзя.

Приветственно вскинул руку, и незнакомец в ответ помахал кувалдой.

Наконец я подошел достаточно близко, чтобы сказать «Здравствуй, мама». Мать обернулась ко мне и вдруг завопила:

– Иван! Иван! Вернись!

У меня упало сердце. Неужели она потеряла рассудок под гнетом вины, несомненно давившим на нее после смерти Ивана Брейтуэйта?

Мама продолжала надрываться:

– Верни его, Адриан! Верни Ивана!

Я подбежал к ней, обнял за ноги:

– Мама, Ивана уже не вернуть!

Она отпихнула меня и закричала еще громче:

– Беги же! Схвати, пока он не выскочил на просеку!

Зверь сунул пальцы в рот и оглушительно свистнул.

Пес немедленно развернулся и помчался к нам.

– Считаю в высшей степени дурным вкусом назвать нового пса в честь покойного мужа, – заметил я. – Почему ты нарушила традицию? У собак Моулов не бывает кличек.

– Достала меня эта традиция, – объявила мама. – Я хочу стать новым человеком. Мне надоело быть Полин Моул. Я жажду перемен и впечатлений.

Громила Зверь взирал на нее с неприкрытым обожанием. Не дождавшись, когда нас познакомят по всем правилам, я представился сам. После переезда в поле родители начисто забыли о хороших манерах.

Спросил, как его зовут на самом деле. Он недоуменно уставился на меня:

– Зверь.

Отец подвесил на треноге чайник, мы уселись вокруг костра в ожидании, когда закипит вода. Не хотелось рассказывать при Звере, что Маргаритка забеременела, а я обещал жениться на ней в первую субботу мая. Но Зверь, похоже, успел стать деталью окрестного пейзажа, так что, отхлебнув чаю, я собрался с духом и заговорил:

– Кстати, вас есть с чем поздравить. В сентябре вы опять станете дедушкой и бабушкой.

Мать поставила чашку на землю и протянула руки, чтобы меня обнять.

– Чудесная новость! Я слышала от Найджела, что Пандора провела ночь у тебя. Сбылась моя мечта!

– Слава богу, ты не женишься на этой толстозадой, зубастой и очкастой клоунессе. Страшно подумать, на что могли бы походить ваши дети.

Отец – большой мастер попадать впросак. Однажды, будучи женатым на Тане Брейтуэйт, он сидел на званом обеде рядом с незнакомым человеком, беседу они вели о деторождении, и отец выразился в том духе, что все мужчины-гинекологи – законченные извращенцы, для которых гинекология – единственный способ возбудиться. За столом воцарилась мертвая тишина, а затем Таня ледяным голосом проговорила:

– Джордж, по-моему, тебя не познакомили с Барри. Он гинеколог-консультант.

Вот и сейчас я посмотрел на отца:

– Когда ты услышишь, что я тебе скажу, то пожалеешь, что столь грубо отозвался о Маргаритке.

Мама вмиг перевоплотилась в страстную итальянку.

– Нет! Нет! – заголосила она. – Только не Маргаритка! Прошу тебя, Боже милосердный! Только не Маргаритка! – Она простерла руки к небу, словно призывая гром и молнию на свою голову. – Ну почему? Почему?! За что мне такое? Чем я провинилась?

Зверь толстенными пальцами свернул самокрутку и молча передал маме.

Я сказал примирительно:

– Если будет девочка, ее можно назвать Грейс.

Но кажется, услышал мои слова только Зверь.

Родители уже отодвинулись от меня, точно я был прокаженный.

Отец вполголоса прошептал:

– Мы не должны отворачиваться от него, Полин. Если он женится на этой уродине, ему понадобится наша помощь.

Мама произнесла дрожащим голосом:

– Верно, я постфеминистская феминистка, но волосы на ногах этой Маргаритки можно в косы заплетать!

Нахожусь в отчаянном финансовом положении. Из банка пришло письмо, в котором сообщается, что «зона моего кредита» закончилась. В результате у меня перерасход в размере 5624,03 фунта. Банк просит исправить это упущение, за письмо с моего счета сняли еще 25 фунтов.

Вечером позвонил Парвезу и попросил его составить от моего имени письмо в банк. Если бы я занимался малым бизнесом, меня бы объявили банкротом, заметил он. И настоятельно предложил встретиться, пока я не принял никаких решений. А также велел уничтожить все кредитные и магазинные карточки, прежде чем я выйду из дома.

– Тебе нельзя доверять, Моули, – заявил он.

Я спасен! Мое заявление в банк Шотландии по поводу