дошло до подгоревших сковородок, я заглянул в гостиную и спросил, есть ли в этом доме проволочные мочалки. Крокусы оцепенели от ужаса – можно подумать, я попросил их подержать детеныша тюленя, пока я буду забивать его до смерти.
Наконец, когда я разделался с последней поцарапанной оловянной миской и щербатой фаянсовой тарелкой, Майкл Крокус отвел меня в свой кабинет и попросил «оценить приблизительно его библиотеку».
Я сказал, что оценкой книг занимается мистер Карлтон-Хейес, я же пока новичок в торговле антикварными и подержанными книгами.
– Да не нужно высчитывать все до пенса, прикинь на глазок, – перебил Крокус.
Работа займет не один час, возразил я, и, кроме того, понадобятся справочники и прочее.
Крокус выдернул наугад книгу с полки:
– Вот эта, к примеру.
Он держал в руках «Рассказы опустевшей хижины» Серой Совы. Книга была в футляре, немного потрепанная и грязноватая, но крепкая. Я открыл ее – издание 1936 года с автографом автора.
Осмотрев том повнимательнее, я сказал:
– Ткань на обложке немного истрепалась. Корешок выцвел. Верхний позолоченный обрез в хорошем состоянии, но передний и нижний обрезы покрыты бурыми пятнами, и очень жаль, что ленточка-закладка полиняла.
– Так сколько? – нетерпеливо спросил Крокус.
Я глянул на иллюстрации, сделанные сепией, на цветной портрет Серой Совы – мужественное лицо, индейский головной убор, и мне захотелось оставить эту книгу себе. Я знал, что стоит она не меньше 250 фунтов.
Опасаясь, что голос выдаст меня, я постарался придать ему максимум безразличия:
– А у вас есть другие книги Серой Совы?
Выяснилось, что одно время Крокус собирал их, но, посмотрев кино с Пирсом Броснаном и выяснив, что Серая Сова – мошенник и вовсе не индеец, но англичанин по имени Арчи Белани,[22] решил избавиться от сочинений этого пройдохи.
Я сказал, что за книгу можно выручить 50 фунтов, и предложил взять хлопоты по ее перепродаже на себя. Крокус, явно повеселев, принялся рыться на полках, выискивая остальные книги Серой Совы.
Вскоре я разглядывал еще три тома – «Люди с последнего фронтира», «Пилигримы в чаще», а также «Саджо и ее бобры». Все первые издания с подписью автора. Все в сносном состоянии. У меня потекли слюнки. Я сказал, что все четыре книги, вероятно, потянут фунтов на 200.
– Как раз хватит, чтобы уплатить муниципальный налог за чертову лавку, – пробурчал Крокус.
Я пишу эти строки, сгорая от стыда. Я всегда хотел быть честным человеком. Сталкиваясь с нравственной проблемой, я всякий раз спрашиваю себя, как бы на моем месте поступил Джордж Оруэлл. Но Майкл Крокус сам виноват. Он будит во мне дурные инстинкты.
Из кабинета я отправился на чердак к Маргаритке. Она выстилала пол в кукольном лофте узкими лакированными дощечками. На рабочем столе я увидел крошечный белый диван и футон, а на мини- балконе на металлическом стуле сидел я, Адриан Моул, в белом халате и очках; на другом стуле сидела Маргаритка в брючном костюме цвета хаки и красной беретке. Куклы держались за руки.
С тревогой я отметил, что у кукол на тряпичных средних пальцах поблескивают одинаковые золотистые полоски.
Маргаритка подняла голову:
– Адриан, мне нужно тебе кое-что сказать. Сядь, пожалуйста.
Я опустился на старый стул, заляпанный краской.
Маргаритка долго гримасничала, теребила себя за волосы, запрокидывала голову, изучая потолочные балки, рассматривала свои ногти, вздыхала и наконец произнесла тоненьким голоском:
– Я решила стать твоей. То есть в сексуальном смысле. До сих пор ты вел себя как истинный джентльмен, но теперь я чувствую, что наши отношения вступают в новую фазу. Наверное, моя относительная сексуальная неопытность удивит тебя, любимый, но я верю, что могу спокойно вручить тебе мое сердце, душу и тело.
Пока она говорила, я чувствовал, как никнут мои гениталии. Пора было делать ноги. Я сказал, что не стою ее, что у меня как раз обширный сексуальный опыт, полным-полно любовниц не только в нашей стране, но и за ее пределами. Сказал, что я вовсе не зануда, каким кажусь; напротив, я вероломный мерзавец и в один прекрасный день разобью ее сердце. Но мои слова только возбудили Маргаритку, она плюхнулась мне на колени и принялась целовать меня, тычась куда-то в шею.
Тебе известно, дорогой дневник, что шея – моя ахиллесова пята. Одно к одному, и уже через минуту я возился с бретелькой ее лифчика.
– Вставь палку в люк, – хрипло велела Маргаритка.
Я не сразу понял, что это отнюдь не сексуальная лингвистика, но лишь предложение позаботиться о безопасности нашей частной жизни, приперев крышку чердачного люка палкой.
Повозившись с люком, я немного остыл, но ее симпатичные груди и розовые соски опять взбудоражили меня, и очень скоро мы вовсю совокуплялись на куче старых шуб, валявшихся в темном углу чердака.
Придя в себя, я поведал Маргаритке, что она самая красивая и т. д. и т. п., а потом спросил, принимает ли она таблетки.
Маргаритка ответила, что не желает пичкать свой организм химией.
Я пишу эти строки, дорогой дневник, и молю судьбу, чтобы я тоже ничем не напичкал ее организм.
Когда я спускался с чердака, пришла СМСка.
Ты где, Ади? Я на Крысиной верфи. Люблю, Пандора.
Я почти наверняка превысил скорость, когда гнал к Крысиной верфи, но все равно опоздал. Пандора прислала еще одну СМСку – она уже на шоссе, возвращается в Лондон.
Мистер Карлтон-Хейес оценил четыре тома Серой Совы в 725 фунтов. Я сообщил ему, что книги принадлежат Майклу Крокусу и я назвал сумму в 200 фунтов.
– И что, этот ужасный Майкл Крокус остался доволен? – полюбопытствовал мистер Карлтон-Хейес.
– Рассыпался в благодарностях, будто его из долговой тюрьмы вытащили.
Мистеру Карлтон-Хейесу понравилась моя диккенсовская аллюзия.
Он позвонил частному коллекционеру книг по истории канадского фронтира и как бы между прочим поведал ему о редкой находке – четырех первых изданиях Серой Совы, подписанных автором. Коллекционер сказал, что продал свою коллекцию, чтобы оплатить учебу дочери в колледже. Мистер Карлтон-Хейес посочувствовал и позвонил в Брайтон некому Джошу Пулману который собирает подписанные первые издания всевозможных мистификаторов. Тот немедленно предложил 1000 фунтов за комплект.
В кафе «У Бруччани» я купил на вынос два капуччино и две булочки с заварным кремом, чтобы отпраздновать сделку, а также отметить знаменательную дату. Ровно год, как я работаю в букинистическом магазине Карлтон-Хейеса. Никем я так не восхищаюсь, как своим работодателем. Для меня он стоит в одном ряду с Нельсоном Манделой и Тони Блэром. Он даже булочки с кремом поедает как джентльмен.
Направляясь на почту чтобы отправить Джошу Пулману книги, я занес Крокусу чек на 200 фунтов.
За прилавком стояла Маргаритка. Глаза у нее по-прежнему были припухшими. Маргаритка сказала, что родителей срочно вызвали в банк на беседу с менеджером, ведущим их счета.
Она вышла из-за прилавка и поцеловала меня в шею. Но на этот раз ее поцелуй оставил меня холодным, и я выдохнул с облегчением, когда она снова заговорила:
– Слышал последнюю новость? В общество «Мадригал» вливается часть хора кафедрального собора, и теперь они станут называться «Лестерский вертеп».
Я ответил, что это потрясающее известие прошло мимо меня, и добавил:
– Ты уже позвонила в «Гардиан» и попросила оставить место на первой полосе? А редактор программы «Сегодня» в курсе? А Си-эн-эн?
– Адриан, сарказм – низшая разновидность остроумия.
Это не сарказм, это сатира, уточнил я.
Выяснилось, что Маргаритка уже в «Вертепе» и теперь почти все вечера перед Рождеством будет
