– Мама была бы классной королевой, – сказал Гарри.
Внезапно сверху донесся рокот полицейского вертолета, он так низко завис над переулком Ад, что Гарри с Уильямом инстинктивно пригнулись. Луч мощного прожектора скользнул по их фигурам, усиленный мегафоном голос грянул:
– Полиция официально предупреждает: три минуты до наступления комендантского часа. Всем изолируемым надлежит вернуться в жилища.
Уильям и Гарри ускорили шаг. Они были почти дома, когда из?за поворота вырулила шайка гопников и устремилась прямо к ним. Заедаться начали без промедления. Один из сыновей Маддо Кларка по имени Ли заорал:
– Эй, рыжий, а на шишаке у тебя тоже рыжая волосня?
– Гарри, давай сегодня не будем убегать, – сказал Уильям.
Уильям и Гарри не свернули с дороги, и в этот раз дело обошлось лишь несколькими толчками и тычками.
– Когда я стану королем, я решу проблему уличных банд, – пообещал Уильям, отдышавшись.
– Молоток, – похвалил Гарри. – А как ты ее решишь?
– Соберу их всех и разом покончу с ними.
– Чего, типа убьешь их?
– Нет, – ответил Уильям. – Я буду, по возможности, справедливым королем, и подданные полюбят меня, а когда я умру, поднимется большой плач. Женщины станут бросаться на мой гроб.
– Когда ты умрешь, я стану королем, – обрадовался Гарри. – Жесть.
Уильям подумал, что ради народного блага должен поскорее родить наследника.
В другом конце тупика торопились к своей калитке Камилла и Чарльз.
– Дорогой, меня ни капли не волнует, буду ли я королевой. Для меня важнее всего, что я твоя жена.
Она обняла Чарльза за талию и потянулась за поцелуем, но принц был слишком зол на себя, на мать и на весь мир, чтобы так скоро успокоиться.
– И в пятьдесят девять лет со мной обращаются как с мальчишкой!
Войдя в дом, Чарльз первым делом сел за письменный стол и принялся торопливо писать лучшему другу.
К половине десятого улицы поселка Цветов были пусты, не считая редких полисменов и собачьего населения.
Дуэйн патрулировал переулок Шлюх. Он прошел мимо дома Пэрис Баттеруорт четыре раза, вслушиваясь, как наверху в спальне ревет Полтинник. Дуэйна подмывало стукнуть в дверь и спросить, не случилось ли чего с ребенком, но, помня, что все его действия отслеживаются на контрольном пункте, он каждый раз проходил мимо.
Дуэйн хотел дать Пэрис книгу, которую только что прочел, – «1984». И не просто так, а с умыслом, ибо в книге диктаторский режим следил за людьми через телевизионный экран, а главную линию романа составляла любовь героя, Уинстона Смита, и девушки по имени Джулия. Дуэйну хотелось бы обсудить эту книгу с Пэрис, чье милое лицо он никак не мог забыть.
Королеву до самых дверей дома проводил Спигги.
– Не хочется, чтобы вы напоролись на каких?нибудь гопников, Лиз, – объяснил он.
Дома королева устроилась у газового камина в любимом кресле в стиле Людовика XVI, вывезенном из Букингемского дворца тринадцать лет назад. Кресло потерлось и обветшало, как и все остальное в ее маленькой гостиной. Обюссонский ковер, активно эксплуатируемый Гаррисом и Сьюзен, утратил прежний блеск, а тяжелые парчовые гардины в нескольких местах оторвались от крючков и провисли под филигранным карнизом; их неряшливый вид оскорблял чувства Елизаветы, с ее страстью к порядку.
Вести дневник королева начала еще в детстве. Ее няня, Мэрион Крофорд, или попросту Крофи, говаривала:
– Элизабет, ты будешь встречать множество интересных людей и посещать волшебные экзотические страны. Тебе следует записывать свои мысли и переживания в блокнот.
Совсем еще юная Елизавета, только – только научившаяся писать собственное имя, спросила, что такое «переживания». Няня ответила:
– Хорошее переживание – это когда мама приходит в детскую поцеловать тебя перед сном.
– А плохое переживание – когда мама не приходит? – спросила Елизавета.
– Если мама не приходит, не надо переживать. Она ведь очень занятая женщина, ее муж – брат короля Англии.
– Папа – брат короля?
– Истинно так, – сказала Крофи.
– Почему?
– Потому что у него голубая кровь. И у тебя тоже.
На другой день Елизавета упала на каменистой дорожке и разбила колено, но капли крови, выступившие на ссадине, вне всякого сомнения, были красными. Девочка никому не сказала, что поранилась, иначе все бы узнали, что ее кровь совсем не голубая.
Королева на мгновение прикрыла глаза, наслаждаясь покоем, теплом очага и восхитительным сознанием того, что кроме записи в дневнике не осталось вовсе никаких дневных трудов.
Она открыла дневник и написала:
Королева закрыла дневник и включила телевизор; показывали, как дочь бывшего премьер – министра поедает кенгуриные яички в экваториальных джунглях Австралии [29].
Дожидаясь, пока закипит молоко для какао, королева размышляла о том, что больше ей не надо выходить к жутким шеренгам подобострастных актеров, певцов и юмористов на благотворительных мероприятиях. «Господи, – думала она, – я наконец отмотала свой срок!» Королева содрогнулась, вспомнив острый позор чтения тронной речи. Традиция переворачивать страницы пальцами, затянутыми в белые перчатки, была чудовищна сама по себе, так ведь еще и сама речь отличалась редкой
