душе. В старину произнесение имени кого-либо было табу, имена близких иногда называли только божествам, когда у них испрашивали покровительства и защиты (см. также п. 3284).
В стороне Асигара (Асигари) — типичный зачин песен, в который входит название данной местности. Эта песня имеет вариант среди авторских песен в кн. XV.
п. 3373 Река Тамагава в провинции Мусаси славилась кристально-чистой водой и форелями. В старину на всем ее побережье занимались выделкой полотна, белили его на солнце у реки; его подносили правителю в качестве подворного налога.
п. 3374 В песне говорится о гадании на оленьей лопатке, которую держали над огнем и по трещинам читали имена и судьбу.
В комментариях ИЦ приводится целый рассказ, связанный с этой песней. Там говорится о том, как родители добивались узнать имя возлюбленного своей дочери, которое она скрывала. Ее повели к гадателю в долину Мусаси и во время гадания на лопатке оленя выяснили имя обманувшего ее возлюбленного. Однако песня по структуре и содержанию напоминает обычные песни при гадании, когда описывается совершаемое действие и затем предугадывается как уже свершившийся факт результат гадания. Гадание на лопатках оленя, судя по песням М., было широко распространено в те времена. Некоторые комментаторы (К. Мор.) указывают, что такого рода гадание характерно для монгольских народов и в Японию оно пришло с материка. Он особенно подчеркивает это как факт, представляющий особый интерес с точки зрения истории японской культуры. Зачин типичный для народных песен того времени.
п. 3375 Исполнялась, по-видимому, женской частью хоровода, так как сложена от лица девушки. В песне “общий зачин” песен провинции Мусаси. Образ фазана и других птиц, особенно кукушки, очень характерен для народных песен М.
п. 3376 Песня распевалась, по-видимому, женской половиной хоровода. В тексте приводится также песня из неизвестной книги, представляющая вариант на ту же тему, с той только разницей, что она является как бы песней-вопросом, распеваемой мужской половиной хора, а данная песня является ответом на нее.
“Помашу тебе я рукавом…” — распространенный образ в любовных лирических песнях М. Он перешел в классическую японскую поэзию и литературу как образ интимных любовных отношений, любовный знак, сигнал к встречам, выражение любовных чувств.
Цветы укэра (Atractylis lancea) — разновидность хризантем, растут в горах, цветут осенью желтоватыми, либо лиловатыми, либо красноватыми цветами, которые полностью никогда не раскрываются, почему и являются образом затаенной любви. Цветы укэра воспеваются неоднократно в любовных лирических народных песнях М.
п. 3377 Толкуется как песня девушки, обращающейся к возлюбленному с упреком. Здесь использован часто встречающийся в песнях М. образ травы, сгибающейся от ветра, как образ девушки, подчиняющейся воле любимого.
В песне “общий зачин” песен этой провинции, куда входит название самой провинции.
п. 3378 Комментируется как песня, обращенная к молодой девушке. ТЯ указывает, что на эту тему имеются разные варианты среди народных песен, приводит два из них. Иваидзура — растение, в комментариях К. приводятся источники, где слово этимологизируется следующим образом: “ива” “скала”; “дзура” или “кадзура” — растение, растущее среди скал (стр. 729). Однако мы полагаем, что, возможно, здесь идет речь о траве, имеющей отношение к народной обрядности; во-первых, потому, что в древних обычаях Японии имеют место священные травыи, с другой стороны, потому, что слово “иваи”, возможно, происходит от “ивау” “праздновать”, “молиться”, “священнодействовать”, “иваиби” “праздник”, “иваиби” “обрядовый костер”, имеющий целью мольбу о солнце; “иваигото” “празднование”, “иваисакэ” “праздничное сакэ”.
п. 3379 Цветы укэра неоднократно встречаются в песнях М., они служат символом затаенной любви, так как не раскрывают полностью своих лепестков и не имеют четкой интенсивной окраски (см. п. 3376), и символом вечного и неизменного, так как никогда не вянут (вроде бессмертника). В этих двух планах они и фигурируют обычно в песнях М.
п. 3380 ТЯ высказывает предположение, что эта песня сложена во время разлуки любящих братьев и вряд ли сложена женщиной, провожающей до стоянки кораблей своего возлюбленного, отправляющегося в дальнее плавание. Однако ОС толкует ее как песню мужчины, обращенную к милой. В песне “общий зачин” народных песен данной провинции.
п. 3381 Толкуется как песня юноши, разлученного со своей возлюбленной. “Летом тянут коноплю…” — постоянная характеристика местности Унаби, как и в п. 3348.
п. 3382 Песня юноши. К. приводит источники, где встречаются упоминания о местности Умагута. В “Тэмму-ки” (Записях об императоре Тэмму”) имеется указание, что Умагута принадлежала фамилии Отомо и т. д.
Содержание этого стиха воспринимается комментаторами по-разному. Перевод сделан по ОС и НКБТ, так как их толкование наиболее характерно для песен М.
п. 3383 Комментируется как песня, связанная с отъездом и сложенная в дороге.
п. 3384 Толкуется как песня девушки, которую любимый сравнивает с легендарной красавицей Тэкона. Перевод сделан на основе толкования К. Маб., К., К. Мае. В настоящее время в префектуре Тиба, в г. Сигава к югу от часовни Тэкона на памятнике высечена танка Акахито и недалеко от него имеется Пруд Тэкона (см. песни кн. III и IX о Тэкона).
п. 3385 К. считает, что это песня той же девушки, которая сложила песню 3384.
Тэкона — легендарная красавица, см. песни о Тэкона в кн. III и IX. В переводе мы придерживаемся трактовки К. и ТЯ.
“Грохотала бы прибрежная волна…” — т. е. все время прибывали бы к берегу лодки с юношами, добивающимися любви Тэкона (К., ТЯ). Полагаем, что другая трактовка, по которой “даже волны с грохотом приливают к берегу, дивясь на красоту Тэкона”,— позднейшее переосмысление, здесь следует придерживаться, как нам кажется, менее отвлеченных образов.
п. 3386 Комментируется как песня женщины, сложенная в ночь, когда налагаются любовные запреты. Ранний рис “васэ” — скороспелый мелкозернистый рис. Уезд Кацусика считается родиной этого вида риса. Здесь говорится о земледельческом обряде, содержащем в себе прежде всего акт совместного вкушения первого риса земледельцами. В старину в японских деревнях, когда кончалась жатва, первые колосья, а впоследствии и денежные приношения взамен риса (слово “первые колосья” — “хацухо” является также обозначением и для благодарственных денежных приношений как в синтоистских, так и в буддийских храмах) подносили богам, охранявшим селение, в благодарность за милость, т. е. хороший урожай. После этого в каждом доме либо в каком-то одном в центре деревни праздновали урожайный год, т. е. вкушали в совместной трапезе первый рис. Этот праздник жатвы, так называемый народный ниинамэ-сай, очень чтился. В ночь накануне жатвы и праздника налагались очистительные запреты: не полагалось впускать никого чужого в дом, возбранялась всякая любовная связь и встречи; следовало избегать встреч с чужими людьми. О запретах общения в этот день ОХ приводит соответствующие цитаты из “Хитати-фудоки” (глава “Уезд Цукуба”). Он цитирует то место, когда бог Миояноками-но-микото добрался до горы Фудзи и попросил приюта, но божество Фудзи отказалось его приютить, так как был праздник “ниинамэ” и на дом был наложен очистительный запрет. Тогда Миояноками-но-микото взобрался на гору Цукуба и стал там просить о приюте. Божество Цукуба приютило его, указав, что делает это для него, нарушая обычаи, связанные с обрядом “ниинамэ”, совершаемым этой ночью.
“Ранний рис от сбора первого…” (ниодори-но) — в современных комментариях ТЯ, ОХ, ТЮ, ЦД “ниодори-но” отмечается как “ма-кура-котоба” к Кацусика. Само слово “ни(х)отори” комментируется как название особой породы дикой утки (называется также “каи-цубури”). Его употребление в качестве “мк” к Кацусика объясняется тем, что эти утки погружаются надолго в воду, ныряют, что передается глаголом “кадзуку”, и отсюда, через фонетическое сходство с этим глаголом, название Кацусика и принимает на себя в качестве “мк” (постоянного эпитета) это слово. Это чисто внешняя формальная связь между “мк” и словом, к которому оно относится.
Между тем другие источники дают гораздо более правдоподобный материал для объяснения этой связи. Так, в старинном японском труде поэта и исследователя — монаха Кэнсё “Сютюсё”, представляющем собой ценнейший лексический комментарий к словам старинных песен, мы находим указание, что “ни(х)отори” — видоизмененное “ниитори” (“нии” — “новый”, “свежий”, “первый”; “тори”—“сбор”), т. е. речь идет о новом, первом сборе риса. При таком понимании “мк” “ни(х)отори” его связь с Кацусика, славящейся скороспелым рисом, и с последующим словом “васэ” — “скороспелый рис” — вполне закономерна, тем более что по содержанию песни речь идет об обряде подношения богам (первых колосьев риса). Такое толкование “ни(х)отори” приводится еще в одном капитальном труде, посвященном комментариям М., “Кокинсю” и вообще проблемам поэтики и поэтического стиля — “Огисё” — известного поэта и ученого Фудзивара Киёскэ. Такое же толкование этого слова дает и известный в истории литературы автор знаменитых “Записок в келье” — Камо Тёмэй в своем труде “Мумёсё”, где попутно с разными записями приводятся исследования “мк” из М. На этом мы и основываем свой перевод.
Интересно также отметить, что К. приводит еще две песни из М. с аналогичным содержанием, причем вторая — из фамильного сборника Якамоти. Последнее свидетельствует о том, что так называемые фамильные сборники содержали также и записи народных песен.
п. 3387 ТЯ считает, что это песня молодого деревенского парня.
“По дощатым временным мосткам…” — На месте совр. Мама раньше был залив. “Цугихаси” в Симоса и Мама называют небольшие мостики через речку, но, по мнению Цугита, это сооружения позднейшего времени.
Надо отметить, что Тэкона в песнях восточных провинций нарицательное имя для красавицы вообще.
п. 3388 Комментируется как песня свахи, обращенная к девушке. Типичны здесь повторы, характерные для народной песни. Следует указать, что на Цукуба две вершины. Западная — именуется Мужской горой, Восточная — Женской горой, где чтятся соответственно мужское и женское божества. Между пиками расположена равнина Миюкибара — Равнина Высочайшего Пути, на которой и происходили хороводы и брачные игрища. Образ тумана как образ грусти, любовной тоски встречается позднее и в литературной поэзии.
п. 3389 Отмечается как песня мужчины, отправляющегося в дальний путь. Однако при сравнении с другими ее следует отнести к песням пограничных стражей. Характерна в этом смысле п. 3390, являющаяся как бы ответной песней жены.
“Буду я махать ей рукавом…” — см. п. 3376. Обе песни — эта и предыдущая — помещены под рубрикой песен-перекличек; возможно, они представляют собой парные песни, которыми обмениваются, распевая, мужская и женская стороны хоровода.
п. 3391 Комментируется как песня девушки, ропщущей на переставшего ходить к ней возлюбленного. В песне непередаваемая игра слов, так как в названии гор Асихо “аси” значит “дурной”, “плохой”. Перевод сделан в соответствии с толкованием ТЯ, основанным на комментариях К., К. Мае. и ТТ.
п. 3392 Одна из песен любовных клятв, песен-обетов, построенных на противопоставлении чувства образу природы.
“Хоть и силен шум от падающих вод” — “падающие воды” среди гор Цукуба подразумевают воды р. Миногава, название которой передается через иероглифы “мужчина” и “женщина”, символизируя таким образом как бы слияние женского и мужского начала. Два ее истока — верхний, берущий начало у горы женского божества, и нижний — у горы мужского божества, — соединяются вместе и впадают в р. Сакура. Эхо в этих горах создает исключительный грохот, умножая шум вод. Говоря о том, что воды эти исчезают, песня подразумевает, что чувство может тоже исчезнуть, однако девушка, поющая возлюбленному эту песню, обещает, что это никогда не случится.
Пики гор Цукуба прославлены обрядовыми хороводами утагаки и брачными игрищами. Гора воспевается во многих песнях антологии. Песня является, по-видимому, одной из песен, какими обмениваются во время хороводов, недаром она и помещена под рубрикой песен-перекличек. Зачин характерен для народных песен того времени: содержит в себе название места, где появилась песня.
п. 3393 “Всюду стражи на постах стоят…” — Некоторые комментаторы указывают, что во время охоты расставляли в старину стражей. ТЯ отмечает, что Цукуба славилась померанцами и эти места охранялись специальными стражами. Однако, по-видимому, это позднейшее переосмысление песни. То, что гора Цукуба славилась хороводами и брачными игрищами, заставляет думать, что здесь речь идет об обрядовой страже (см. п. 3353, 3354, 3394).
п. 3394 Песня юноши, отправляющегося в путь и огибающего гору Цукуба. Полагают, что упоминание имени в данном случае означает обращение к богам дороги с просьбой хранить возлюбленную (см. п. 3362).
“В одеждах майских…” (“сагоромо”, где “са” “майский”, “горомо” одежда”). Перевод сделан на основе народных песен, где “саотомэ” (девушки, совершающие посадку риса) означают “майские девушки” (“са” — сокр. от “сацуки” “месяц посевов”, “месяц посадки [риса]” или “май”; “отомэ” “девушки”). Все это связано, по-видимому, с обрядами посадки риса, которые сопровождались песнями и играми, — недаром в песне “майские одежды” являются постоянным эпитетом (мк) к горам Цукуба, известным как места: обрядовых хороводов, что дает нам основание раскрыть “мк”: “где в одеждах майских водят хоровод”.
п. 3395 Песня юноши. Похоже, что эта песня, как предыдущая и последующая, связана с брачными играми.
