– Чего стоим? Пошли скорее!

Брови полненького мужчины изумленно поползли вверх. Волевым усилием он остановил их активность, сдержанно улыбнулся, протянул ладонь.

– Андрей Владимирович? Здравствуйте! Очень приятно с вами познакомиться. Аркадий Борисович Вальтман, официальный представитель аукционного дома «Антиквар». Для нас большая честь, что такой крупный бизнесмен, как вы, заинтересовались лотом нашего аукциона.

«Они меня достали, – Андрей, переминаясь с ноги на ногу, послушно пожал пухлую ладошку. – Жанна пилила всю дорогу, сейчас хрен этот стоит как болван. Лясы точит, приятно ему. Рано радуется, окончательное решение я еще не принял».

К счастью, специальный сотрудник уже ждал их у двери.

– В нашем банке очень надежная система защиты сейфов.

– Такие вещи на нашем аукционе еще не выставлялись, поэтому мы решили особое внимание уделить хранению.

– Андрей Владимирович, потом нам надо будет побеседовать с господином Вальтманом.

Следуя по длинному коридору, Андрей восклицал, когда требовалось изумляться, поддакивал, если ждали его согласия. И умирал от нетерпения, метров сто коридора казались нескончаемо, невыносимо длинными. Когда сотрудник банка открыл наконец ячейку, а затем удалился, время замерло.

Вальтман, как на замедленной съемке, еле шевелится, открывая сейф. Пухлые пальцы-сосиски достают овальную бежевую шкатулку, прилипают к миниатюрной защелке. Крышка шкатулки в конце концов поддается, и…

«Ой, бля… Что за фигня? Это стоит минимум „лимон“ гринов? Но за что? – разочаровался Андрей, недоуменно разглядывая извлеченное Вальтманом прозрачное яйцо на потемневшей золотой подставке. – Ну, сцена внутри. Шторки или как это в театре называется, занавес, типа – очень похожи. На театр когда башляли, я ходил, видел. Но „лимон“? Хотя мне, в общем, по барабану эта вещь. Фаберже, наш вклад в сокровищницу родины. Журналисты работают, бренд пиарится».

Вальтман вдруг что-то ковырнул на подставке, и внутри яйца стало происходить невероятное.

Андрей скептически наблюдал за раздвигающимся занавесом, мысленно матерился по поводу вульгарного антикварного ширпотреба. Но потом, когда на сцене закружилась хрупкая балерина, все мысли мгновенно смыла волна сильного восхищения.

Она была как живая. Она казалась лучше настоящей балерины. У тех – фальшивые нарисованные лица, прилизанные прически, какая-то голодная изморенность в любом действии, будь то танец или даже просто интервью.

Балерина, кружащаяся в хрустальном яйце, улыбалась, как будто бы ей всю ночь спать не давали. Но она хочет продолжения банкета! Пылает на щеках румянец, в черных глазах – страстный огонь призыва. От миниатюрного личика, хрупкой фигурки физически ощутимо исходят тепло, радость и счастье. Смотреть на нее хочется неотрывно, все дольше и дольше, вечность, жизнь.

Андрею пришлось сделать над собой усилие, чтобы выдать фразу в своей обычной хамской манере:

– Ничего такая девочка, можно разик.

Вальтман, охнув, стал убирать яйцо в шкатулку. Прикрыв ячейку, он собирался позвать сотрудника банка, но Жанна его остановила:

– Аркадий Борисович, у Андрея Владимировича мало времени, мы не сможем пообедать, как договаривались. Предлагаю обсудить все вопросы прямо теперь.

– Пожалуйста, – Вальтман бросил на Андрея ехидный взгляд. – Владелец девочки – но я лично все же предпочитаю называть это уникальное изделие яйцом Фаберже – согласен с вашим предложением по покупке до начала официальных торгов. Его устроит цена в полтора миллиона долларов. С этой суммы вам придется заплатить процент за посредничество нашему аукционному дому, который составит…

Жанна подняла руку:

– Извините, я перебью. Прежде чем Андрей Владимирович приступит к обсуждению деталей сделки, я хочу у вас спросить: проводилась ли экспертиза этого изделия?

«Да не фуфел это, – поморщился Андрей. – Я в этом ничего не соображаю. Но уверен: не подделка. У этой штуковины такая энергетика, что даже меня проняло, хотя я в искусстве дуб дубом».

Представитель аукционного дома, скрестив на груди руки, решительно выдохнул:

– Нет. Эта вещь выставлена не нашим домом, а частным лицом, представляющим интересы владельца. Именно ему следует предъявлять претензии по любым вопросам, касающимся лота. Но, – Аркадий Борисович открыл портфель, извлек стопку бумаг, – в неофициальном порядке мы предоставляли нашим экспертам возможность посмотреть изделие. Я подчеркиваю – это не официальная экспертиза, в которой детально анализируется ювелирная техника, материалы, временной аспект изготовления. Любая экспертиза – это минимальный, но все же риск причинения вреда состоянию изделия, и мы не можем ее проводить без согласия владельца. К тому же сроки проведения исследований значительны, а покупатель заинтересован в скорейшей продаже. Но в России это действительно редкость – появление такого произведения искусства. Это очень любопытно, и все же хотелось по возможности избежать скандала. Поэтому мы предоставили экспертам, работающим с нашим домом, возможность визуального исследования яйца. Внешне изделие имеет все черты, присущие работам одного из мастеров фирмы Фаберже, Михаила Перчина. Но. Я хочу вас сразу предупредить. Большинство яиц Фаберже, местонахождение которых на сегодняшний день не установлено, описаны. По запискам мастеров, мемуарам первых владельцев удалось реконструировать примерный внешний вид исчезнувших шедевров. Это яйцо не подходит ни под одно описание. Теоретическая возможность изготовления в мастерских такого дорогого яйца – видимо, вы обратили внимание, что в отделке использованы алмазы, рубины и изумруды, – конечно, существует. Но меня лично поражает скрупулезно разработанный сюрприз, такое пристальное внимание к деталям было свойственно только при работе над императорскими яйцами. Впрочем, данное яйцо не может быть императорским.

– А почему? Жаль, конечно. Была бы хорошая фишка – возрождающейся империи подарок из прошлого. Символично! – Андрей покосился на ячейку. Очень хочется еще раз увидеть яйцо, но пока не время. Надо поторговаться, а поэтому так явно демонстрировать свою заинтересованность не стоит.

Протянув свои бумаги, Вальтман ехидно улыбнулся:

– Видите ли, господин Захаров. Эта, как вы выразились, девочка внешне очень напоминает приму- балерину Императорского театра Матильду Кшесинскую. А у нее был роман с Николаем II. Мог ли император так явно афишировать свою симпатию?

– Так а что он, не мужик? По мне, так нормальный пацан, конкретный. Подарил любимой девушке не абы что, а яйцо. Правильное такое напоминание…

Андрей расхохотался, но сразу же умолк. Брови представителя аукционного дома уползали со лба на затылок и мысленных команд больше не слушались. В карих глазах господина Вальтмана читалось уже нескрываемое отвращение, и Захаров решил сменить тон:

– Прошу прощения за неудачную шутку. На самом деле я поражен красотой этого уникального изделия и готов к обсуждению цены. Я не специалист, но сомнений в подлинности у меня нет. Тем не менее меня смущает цена. Сколько можно выручить за яйцо в ходе торгов?

«Да-да, до двух миллионов, ври дальше, – думал Андрей, выслушивая спич представителя аукционного дома. – Если бы так, то не стал бы владелец отдавать его за полтора „лимона“. Значит, не важно владельцу, сколько яйцо стоит. Покупатель из России – аргумент, но не очень серьезный. Следовательно, расклад простой. Владельцу нужны бабки, причем срочно. Но сколько в этих полутора „лимонах“ доли Вальтмана и его шайки-лейки? Сто штук? Двести? А напрямую у покупателя не выяснить, Жанна проверяла, невозможно. Что, в общем, понятно: кому охота налоги с такого дохода платить, поэтому и схема через посредника. Сколько же накинул Вальтман?»

– Пожалуйста, уточните у покупателя, что он думает по поводу цены в миллион двести тысяч долларов, – твердо сказал Андрей. И по окаменевшему лицу Вальтмана понял: угадал. М-да, губа у добродушного шарообразного дядьки ой не дура. – У меня нет возможности заплатить полтора миллиона, миллион двести – это максимум, который наша компания может выделить на эти цели. И, я еще раз подчеркиваю, мы намерены передать яйцо от Фаберже в Оружейную палату совершенно бескорыстно, так как наша компания очень трепетно относится к историческому наследию России…