Афганистан?
Подполковник, поникнув, ответил:
– Никак нет!
– Никак нет! А все ваши офицеры, помнится, посылали рапорта с просьбой о командировании в 40-ю армию! Почему же вы, командир части, не последовали их примеру?
Видя, что ситуация выходит из-под контроля и начинает развиваться не по оговоренному с Палагушиным сценарию, дело попытался поправить секретарь парткомиссии. Он заметил полковнику, что в данный момент разбирается дело Запрелова, а не Палагушина, а посему попросил от темы не отклоняться. Тут же передал слово другому офицеру, замполиту танкового полка. Тот был человеком Надеждина и поддержал командира разведбата, выразив мнение, что такие офицеры, как Запрелов, несмотря на все их заслуги, только порочат звание коммуниста. В том же духе выступило еще несколько так называемых коммунистов.
Слушая их, Илья чувствовал, что находится на грани срыва. Вино, которое сначала успокоило офицера, сейчас родило в нем ярость. И когда секретарь случайно обронил фразу, мол, награды наградами, мы знаем, как иногда получаются эти награды, капитан побледнел, стиснув кулаки. Он впился ненавидящим взором в эту предательскую, холеную физиономию и выкрикнул:
– Ты, сука, продажная! Ты награды мои не тронь! Я тебя за них, крыса тыловая, по макушку в землю вобью! Они кровью заслужены, кровью, тварь! Ты понял меня?
Надеждин взвился:
– Вы слышали товарищи, как этот негодяй оскорбил секретаря партийной комиссии? Слышали?
По залу прошел ропот.
Заставив себя успокоиться, Запрелов открыл свой партбилет, перелистал его и затем с силой швырнул в сторону президиума, крикнув вдогонку:
– На, падла! Держи билет! Я в одной партии с такими, как ты, Палагушин, Русанов, находиться не желаю! Подавитесь своей партией, козлы!
И, резко повернувшись, Запрелов пошел на выход.
Кто-то крикнул:
– Да он пьян!
– Назад, Запрелов!
Илья остановился, повернулся.
В зале наступила тишина. Он проговорил:
– А не пошли бы вы, господа коммунисты, на?..
И, хлопнув дверью, вышел в коридор.
К нему тут же подошел майор:
– Ну, как там, Илья?
– Хреново, Стас! Ты извини, я там вывел из себя комиссию, тебе лучше сейчас туда не попадать! Слиняй лучше. Прикинься, что живот прихватило. Иначе на тебе отыграются!
– Еще чего! Я да прятаться? От кого? Ты-то чего там учудил?
– Билет партийный бросил!
– Серьезно?
– Разве этим шутят?
– Ну, молодчик! Уважаю! Билет на стол, это, знаешь ли, поступок!
– Поступок? Ну, удачи тебе, майор, я пошел отсюда, увидишь пидора Палагушина, передай, своим ходом доберусь, пусть не ищет и не ждет. Утром встретимся!
И капитан направился к выходу из штаба.
А внутри зала, где заседала партийная комиссия, после шума, поднятого последней выходкой Запрелова, внезапно наступила тишина.
В этой тишине поднялся со своего места полковник Саркисян. Он мрачно осмотрел членов парткомиссии, затем спросил:
– Доигрались, мать вашу? Кого решили унизить? Того, кто кровь за Родину проливал? Унизили? Ну, мы еще разберемся по служебной линии кое с кем. Я же больше не считаю себя членом этой парткомиссии и буду настаивать на переизбрании ее! В ближайшее время. А вам, подполковник Палагушин, и вам, капитан Русанов, находиться в готовности к откомандированию в Афганистан! Для вас эта командировка просто необходима! Приказ, думаю, не задержится, я сегодня же свяжусь со штабом округа по этому вопросу. Все! Можете продолжать свои игрища, но уже без меня!
Полковник вышел. Вслед за ним зал ожидания покинуло еще несколько офицеров. Продолжать комиссию Надеждин не мог из-за отсутствия кворума. Пришлось закрыть собрание. Майору Лебеденко повезло. Илья, по сути, отвел от майора реальную угрозу заранее запланированной расправы над ним.
Палагушин с Русановым покинули зал одними из последних. Оба были в ступоре. Комбат в коридоре присел на стул. Рядом угнездился парторг. Палагушин произнес:
– Вот так! Вот тебе и Запрелов! Недооценил я его, недооценил. А все пьянка с толку сбила. Думал, деморализован он. Ан нет! Он-то как раз на решающую схватку вышел во всеоружии. Переиграл, сука, вчистую!
Русанов проговорил:
– Так нас теперь точно в Афган, Алексей Николаевич?
– Испугался?
– А как же должность, академия?
– Как, как? Каком! Отвоюешь, и звание получишь, и академию. Или цинковый гроб, если где оплошаешь. Это теперь как повезет! И тебе, и мне!
Парторг заныл:
– А может, Саркисян, это вгорячах сказал? Ну, про Афганистан?
Комбат вспылил:
– Слушай! Иди в машину и там на заднем сиденье причитай! Я скоро подойду!
– Но меня жена не дождется! – вдруг ни с того ни с сего вскрикнул Русанов.
Палагушин презрительно посмотрел на того, кого все это время держал в шестерках, с ухмылкой проговорил:
– И правильно сделает! Что, рядом более стоящих мужиков нет, что ли?
– Но, товарищ подполковник!
– Я сказал, пошел вон!
До предела расстроенный секретарь партбюро вышел на улицу и, сев на лавку, горестно задумался. Его душили слезы. Слезы обиды и ненависти к Илье. Ведь во всем, что произошло, был виноват он один. И теперь парторгу вместо теплого штабного местечка светила реальная перспектива познать все прелести войны, к которой капитан не был готов ни физически, ни морально.
Вернулся в Меджер Запрелов последним автобусом, в 1-30 ночи. Водитель, высадив пассажиров, местных жителей, остановил капитана на выходе. Это был молодой парень. Он спросил:
– Как же вы, товарищ капитан, будете до городка добираться? До него, если не ошибаюсь, верст десять будет?
– Около восьми. А добираться буду пешком. Ночи теплые, звездные, чем не время для прогулок. Тем более другого варианта попасть в гарнизон просто не существует!
Водитель улыбнулся:
– Ошибаетесь. Существует! Мне все равно на дальнюю заправку ехать и ночевать на станции, я подброшу вас до городка.
– Видимо, у тебя в армии командир хороший был.
– Угадали!
– Ясно. Тогда вперед?
В семь утра к Запрелову пришел Чупанов.
Тот еще не знал, чем закончилась поездка капитана в Ашхабад. Узнав подробности, возмутился:
– Но как ты мог, Илья? Ты же, получается, сдался?
– Нет, Артем, я не сдался. Я просто высказал свое мнение и поступил так, как подсказала мне моя совесть, а не расчет! Ты-то должен знать, что честь свою я не променяю ни на какие блага, которые можно