— Угу, — задумчиво произнес Муха, глядя на могильный крест. — Значит, здесь лежит не та девушка, которую мы ищем.

— Надо посмотреть — та, не та. Чтоб наверняка, — сказал Гера. — За лопатами, быстро, — скомандовал он одному из своих.

— Нет, не посмотрим, — возразил Муха. — Не хватало еще нам могилы рыть!

— Я должен доложить Николаю Викентьевичу, — Гера достал из кармана куртки сотовый телефон.

— Докладывай не докладывай, могилу мы осквернять не будем! — жестко сказал Боцман.

Гера уже набрал номер шефа.

— Тут такая ситуация, Николай Викентьевич, могила есть, на ней другая фамилия, другое имя, другие даты, но бог его знает, кто там лежит. Насколько я понимаю, у Ирины после катастрофы документов не осталось...

— Выройте и посмотрите, — раздался в трубке голос Николая Викентьевича.

— Есть вырыть и посмотреть! — отчеканил Гера.

— А ну дай сюда трубку! — Муха вырвал телефон из руки Геры. — Николай Викентьевич, не она это! Задницей чувствую, не она! Не хватало еще спецназовцам могилы рыть!

— Можете не рыть. Это сделают мои люди. — Голос Николая Викентьевича был жестким.

— Вы, посылая нас сюда, дали широкие полномочия, в том числе командовать вашими людьми. Я им запрещаю рыть.

— На рытье могил ваши полномочия не распространяются.

В трубке раздались короткие гудки, и Муха вернул телефон Гере.

— Делайте, что хотите. Пошли, Боцман.

Муха с Боцманом двинулись в гору, а подчиненные Геры взялись за лопаты.

В четыре штыка могила была разрыта через семь минут. Гера спрыгнул вниз, подцепил ножом крышку самодельного гроба, послышался скрежет гвоздей. Ногой Гера сдвинул крышку в сторону. Лицо Ларисы было синюшного цвета, кое-где на коже уже проступили черные пятна. Гера напялил на руки прорезиненные перчатки и стал тщательно ощупывать труп.

Через три минуты он снял перчатки, выбрался из могилы, кивнул своим: «Закапывайте!» — и опять вынул из кармана трубку сотового телефона.

— Во-первых, не она, во-вторых — пусто, — произнес он в трубку тихо. — Есть! Зарывайте, — приказал он своим людям.

В открытый гроб полетели большие комья земли...

Через полчаса люди Николая Викентьевича нагнали Боцмана и Муху, а еще через полтора поисковый отряд вышел к поселку Чистые Ключи. На окраине стоял бронетранспортер с наведенными на лес пулеметами, рядом с ним суетились двое чумазых солдатиков. Они готовили на костре кашу в закопченном котле.

Завидев отряд, вышедший из леса, солдатики запоздало схватились за оружие и в голос закричали: «Стой!» Из командирского люка показалась голова в шлемофоне. Судя по всему, это был командир машины, на полевых погонах были едва заметны две маленькие лейтенантские звездочки.

— Стоять сказано! — повторил он громко. — Кто такие?

— Поисковики. По поводу вертолета. У нас бумага есть от краснодарского ФСБ, — отозвался Гера.

— Один ко мне, остальные на месте, — скомандовал командир. — Эй, чижи, каша горит. А ну следить!

Один из солдатиков присел у котла и, держа автомат на коленях, начал перемешивать кашу ложкой с длинной ручкой.

Гера подошел к бронетранспортеру, протянул командиру бумагу. Тот ее внимательно изучил, удовлетворенно хмыкнул и вернул документ:

— Народищу здесь сейчас копошится — хрен поймешь, кто есть кто. Ключи всегда тихим местечком считались.

— А что случилось-то? — т поинтересовался Гера, сделав своим людям знак рукой — можно.

— А вы не в курсе? — Командир вылез из люка и спрыгнул на землю, подняв густую серую пыль. — Здрасте, здрасте, — поздоровался он за руку со всеми. — Три дня назад на Ключи банда вышла. Семь человек убили. Охотились они за кем-то.

— Кого убили? — спросил Муха.

— Участкового местного, на почте всех перебили. Столб взорвали. Телефонной связи нет. Пока до нас дошло, они уже дальше ушли.

— Кого искали, за кем охотились — известно? — поинтересовался Боцман.

— Откуда? Как стрельба началась, все попрятались. До сих пор носу не высовывают.

— Среди убитых есть неместные?

— Не знаю, — пожал плечами лейтенант. — По-моему, нету. Сейчас наш батальон на охране поселка стоит, а второй местность прочесывает. Все прям один к одному: и вертолет сковырнули, и кордон побили, и на Ключи напали. Говорят, Басаев с рейдом по Краснодарскому краю идет.

— Говорите, кордон побили. А там сколько народу погибло?

— Хозяйка. Ларисой звать. А пацан ее, Айгаз, без вести пропал. Его отец места себе найти не может — плачет. Можно понять: жену похоронил, ребенка бандиты взяли. Наверняка будут теперь выкуп требовать. Откуда у него деньги, да?

— Вы, я смотрю, про всех все знаете. Где этого лесника найти можно?

— У сестры он своей живет. У Марьям. Прямо по этой улице четвертый дом направо. Мужики, сигаретами не богаты? Третий день стоим, доппая не получили.

Гера протянул лейтенанту целую пачку «Мальборо».

— Ух ты! — восхищенно произнес лейтенант, вскрывая целлофан. — Цивилизация!

— Идем к почте! — скомандовал Муха.

Разговаривая с Мухой по телефону, я соврал насчет истинной причины моего отказа ехать на поиски пропавшей без вести девицы. На самом деле после той стрельбы на улице я просто боялся за своих жен-шин. Кто знает, что завтра взбредет в голову какому-нибудь забредшему сюда пьяному уроду? А вдруг ему захочется «ради смеха» по окнам нашего дома пострелять? Моя Ольга умеет держать в руках и ружье, и даже автомат, но что в этом толку, если урод начнет палить первым?

«Нет, у нас в стране не скучно жить» — это я говорю каждый раз, когда происходит что-нибудь из ряда вон... Последний раз говорил это по поводу страшных терактов в Минводах.

Только человек расслабился, почувствовал некоторую стабильность, ощутил уверенность в завтрашнем дне, перестал психовать по поводу предыдущего «трагического испытания» — как хлоп! Опять что-нибудь взорвалось, утонуло, упало, загорелось, рухнуло, исчезло — в общем, для описания происходящего в России годятся глаголы только с негативной окраской.

Ольга у меня много книжек читает, как-никак педагог, вот и вычитала недавно в одной, что не только в русском, но и в других языках слов с негативной окраской, призванных отрицательно воздействовать на человека, намного больше, чем с нейтральной или положительной. Это, мол, языковой закон. Хорошенький закон! Не знаю, как в других странах, не жил, но по отношению к нашей он действует безотказно. В армии — только порог казармы переступил, на тебя уже матом орут, в учреждение пришел — то же самое, хоть и без мата, на работу устроился — получи для профилактики. Может, от языкового негатива, прущего из нас наружу, как та каша из волшебного горшочка, и происходит столько бед? Может, мы сами косвенно являемся виновниками многочисленных трагедий и преступлений?

Теория хоть куда, но как же нам, рожденным на этот свет Воинами, бороться со злом? Сюсюканьем, щебетанием? На самом деле слово — это не оружие и не мед. Оно всего лишь знак, который мы по-разному можем подать окружающим нас людям. Если я скажу американцу «пошел ты...» равнодушным тоном, да еще не подкреплю свое высказывание характерным жестом, он меня ни за что не поймет... Мы с парнями во время боевых операций понимаем друг друга безо всяких слов. Достаточно жеста, взгляда...

Подумав об этом, я сразу вспомнил историю про вторую роту, которая попала в засаду на площади Минутка в Грозном. Минутка эта стала притчей во языцех во время первой чеченской кампании. Сколько там нашего народу полегло — подумать страшно. Некоторые наши отцы командиры из спецподразделений