местного УБОПа. Именно на майора было возложено руководство зачисткой, и он не хотел терять, пусть даже ранеными, ни одного человека. — Там слишком плотный огонь, положишь половину людей, пока окажешься в доме.

— Ты что, майор, думай, что говоришь! — вскинулся в обиде старлей. — Мне каждый мой боец — боевой товарищ и друг, я ни одного под дурную пулю не поведу. Мы пойдем другим путем...

— Поделишься каким? — усмехнулся Мальцев.

— Андрей! — Вместо ответа старлей махнул рукой одному из своих бойцов. — Тащи сюда пару трубок!

Через минуту старлей и его сержант стояли, прикрываясь покореженной взрывом створкой ворот; у обоих на правом плече лежало по «мухе» — одноразовому гранатомету.

— Ну что, майор, даешь добро? — спросил старлей.

— Давай делай как знаешь... — разрешил Мальцев.

Омоновцы почти одновременно нажали на пусковые устройства гранатометов. Одна из гранат, оставляя за собой шипящий дымный след, вонзилась прямо в центр роскошной парадной двери; раздался взрыв, в воздух полетели щепки, осколки кирпича и цветного витража, бывшего над дверью. Вторая граната разорвалась в окне второго этажа. Сразу же после взрыва оттуда повалил густой темный дым, — видимо, в комнате было чему гореть...

Все остальные омоновцы немедленно открыли плотный огонь по дому, не позволяя засевшим там чеченцам даже попытаться оказать сопротивление. Старлей отбросил на землю отслужившую свое «муху» и, перехватив в руках поудобнее штурмовой АКМС, закричал: «Первое и второе отделение, вперед!» — и первым под прикрытием огня своих бойцов устремился ко входу в дом. Омоновцы были буквально в трех шагах от особняка, когда из него на волю вырвался бьющий по барабанным перепонкам гул; наблюдающие за домом со стороны видели, как особняк на мгновение как будто раздулся, затем переполнивший его огненный смерч вырвался наружу, разметав на многие десятки метров в сторону стены и крышу. Бежавших к дому омоновцев откинуло взрывной волной назад и покатило, словно пушинки, по земле, и через несколько секунд, когда начали оседать поднявшиеся в воздух дым и пыль, можно было увидеть, что на месте недавно красовавшегося роскошного особняка находится глубокая воронка, обрамленная битым кирпичом и остатками взорванного фундамента...

Самоубийственное решение принял сам Султан. Он находился на первом этаже, когда взрывом омоновской гранаты ему оторвало правую руку; еще несколько осколков впились ему в живот, Султан понял, что конец его близок. Не желая, чтобы остальные бойцы, увидев его мертвым, сдались русским и тем самым опозорили и себя и его, Султан, превозмогая жуткую боль, побежал к лестнице, ведущей к подвалу. Распахнув дверь в комнату, где был складирован динамит, он снял с пояса гранату, сдернул с нее чеку и положил «лимонку» на ящик со взрывчаткой, затем закрыл глаза и за несколько оставшихся ему секунд успел прошептать про себя несколько молитвенных слов, обращенных к Аллаху...

Таков был конец чеченского отряда. Ни один из находившихся в доме не остался в живых: взрывчатки, хранившейся в особняке, было столько, что ее хватило бы на десяток таких домов. Омоновцам, оказавшимся рядом с домом в момент взрыва, повезло больше: кроме пары переломов рук и ушибов от разлетевшихся от взрыва кирпичей, других потерь они не понесли. Правда, все нападавшие были основательно контужены ударной и звуковой волнами, но эта контузия вскоре прошла, и к потерпевшим снова вернулась способность слышать и говорить не напрягаясь...

Полковник Гержа, поняв, что теперь ему в Поволжье делать нечего, вечером того же дня вылетел обратно в Москву. Если бы он знал, что в эти часы будет происходить на полигоне «Гамма», он бы ни за что этого не сделал.

Когда нам приказали встать и идти в глубь леса, я понял, что пора принимать меры, а то наши спецназовские «братья по оружию» через пару минут навсегда уложат нас в здешних болотах...

Я прикинул: я мог бы спокойно уложить тех двоих, что были ближе всего ко мне, хотя они и осторожничали. Я встретился глазами с Боцманом, он показал мне глазами на своего: этого, мол, беру. Я нахмурился, показывая ему: не надо, подожди. Он недовольно повел плечами: все-таки нас вели убивать... А я решил, что сейчас самое время предъявить нашу охранную грамоту, привезенную Голубковым, и подал голос:

— Постойте, мужики! Вы нас приняли не за тех. Тот, кого вы оставили лежать на поляне, — генерал из УПСМ. Слышали про такую контору? Ну вот! А наш отряд подчиняется генералу Бойко из Совета безопасности... В моем внутреннем кармане документ, подтверждающий мои полномочия. Наверное, у вашего командования с крышей не все в порядке, раз вы на своих наезжаете. Мы же одну с вами работу делаем, а вы нас в расход собрались пустить. Но мы не в обиде... Как, ребята?..

Я посмотрел на своих. Док ответно ухмыльнулся, остальные ожидали развития ситуации, вернее, моей команды. Думаю, мы бы их сделали, но уж больно обидно было: свои же! К счастью, по всей видимости, моя речь возымела какое-то действие: не то что в жестах сопровождавших нас ребят поубавилось решимости, нет. Они по-прежнему молча вели нас по лесу, лишь изредка бросая вопросительные взгляды на замыкавшего нашу цепочку коренастого мужика лет под сорок — наверно, он и был командиром их группы. Так вот, изменилось вдруг что-то в этом самом мужике.

— Стоять! — неожиданно приказал командир. — Руки за голову!

Да, опыт, пожалуй, у него был — не зря он нас опасался. Однако мы даже с удовольствием подчинились его приказу: лучше стоять на месте с задранными руками, пусть и под дулами компактных пистолет- пулеметов «кедр», чем идти навстречу своей смерти...

Командир подошел ко мне, стараясь не касаться моего тела, залез мне во внутренний карман куртки, извлек оттуда листок Голубкова Он внимательно прочел документ и задумался. По всей видимости, в подлинности документа сомнений у него не было.

— Возвращаемся! — приказал он и таким же макаром — гуськом, руки за головой — повел нас назад, к той поляне, на которой остался лежать лицом в траву Голубков.

Когда мы оказались на поляне, коренастый снова положил нас ничком на землю, и наступил черед Константина Дмитриевича. Командир дал знак поднять его и отвести в сторону. Я лежал с краю, земля холодила, я еще подумал: не подхватить бы какую-нибудь простуду, но были у меня в том и свои преимущества — я слышал весь их разговор.

— Предъявите ваши документы! — сказал Голубкову командир спецназовцев.

«Суки, — подумал я, — про документы надо было с самого начала спрашивать, а не тащить всех сразу в лес. Хотя, быть может, это и есть высокий профессионализм, когда приказ выполняется без всяких рассуждений, четко и точно. Ну как бы ты сам поступил, окажись на месте этого командира? То-то и оно... Уж наверняка не стал бы документы спрашивать...». Приказано — сделал, а потом уж разбирайся.

Голубков спокойно достал свою генеральскую корочку, развернул ее и продемонстрировал командиру группы захвата. На снимке в удостоверении Константин Дмитриевич был сфотографирован при полном параде: в генеральском мундире, с несколькими орденскими планками. Удостоверение начальника оперативного отдела УПСМ, подписанное самим президентом, произвело нужное впечатление; командир уже не смотрел так презрительно-строго, и тон его значительно смягчился.

— Вы понимаете, товарищ генерал, что я не могу не выполнить отданный мне приказ?.. — сказал спецназовец Голубкову.

— Да, я отлично понимаю положение, в котором вы оказались, — мягко ответил Константин Дмитриевич. Мы все напряженно прислушивались к их разговору: от того, чем он закончится, можно сказать, зависела наша судьба... — Но это положение можно исправить. Если вы дадите мне полчаса, я буду в силах оказать вам помощь.

— Помощь? — удивился командир. — Нам?

— Да, помощь. И именно вам. Ведь это вам необходимо сейчас принять правильное решение, чтобы не сделать непоправимую ошибку... Вы документы мои видели? Как старший начальник, я могу просто отменить предыдущий приказ, и вы обязаны будете мне подчиниться. Но я пойду другим путем. Я хочу вас убедить. Для этого давайте воспроизведем логику всех предыдущих действий в этой операции. Не возражаете?

— Никак нет! — гаркнул спецназовец, и это мне уже понравилось.

— Вот уже вторые сутки всем спецслужбам поручен поиск и уничтожение особо опасной