рукой и без того уже разбитую голову.

Еще минут сорок мы ехали без особых приключений. Я, надев для маскировки чью-то спецовку, оставленную в шкафчике, пересел в кабину к Мухе. От Рязани до Москвы сто восемьдесят километров довольно сносного шоссе. И здесь, на середине пути, мы наконец-то состыковались с генералом Голубковым. Надо сказать, все это время, что ехали по шоссе, я опасался, что мы можем разминуться, но я явно недооценивал своего генерала. И понял это, когда увидел, как какой-то человек, заметив наш «газон», вышел из своей «Волги» и, стоя на проезжей части, замахал руками.

— Куда он лезет? — спросил у меня Муха и вдруг обрадовался: — Командир, это же Голубков!

— А ты что, сразу своего разглядеть не можешь? — с облегчением ответил я и попросил: — Давай тормози и вставай на обочине.

Мы остановились. Я подошел к Голубкову и пожал ему руку. Рука была сухая и крепкая: в глазах искренняя радость.

— Прорвались! Молодцы! — Генерал от души хлопнул меня по плечу. — Быстро пересаживай своих ребят ко мне в «Волгу» — и едем в Москву.

— Постойте... К чему такие сложности? Может, мы на своей «техничке» поедем? Да мы всемером к вам и не влезем, — там один только Иконников два места займет... А у нас еще и Боцман... корпусной мужчина...

— В «техничке» нельзя! — отрезал Голубков. — Пять минут назад на эту машину объявлен розыск по всей рязанской трассе, я слушал милицейские разговоры на их волне. Ничего, как-нибудь поместимся — в тесноте, да не в обиде... Тем более генерала Иконникова я с собой не повезу.

— Как?! — напрягся я. — А зачем же мы тогда его столько времени за собой тащили? Он чеченским террористам контейнер сдал, а мы его за просто так отпустим?

— Ты многого не знаешь, Сергей... — мягко сказал Голубков. — Сейчас не время объяснять тебе всю расстановку сил в верхах, но поверь мне на слово: Иконников все равно карта битая. Сейчас он нам будет только обузой. Зови своих, время не ждет; чтоб ты знал, на вас даже армейская контрразведка объявила охоту...

Я распахнул дверь фургона:

— Вылезай, приехали! «Газон» в розыске, дальше на нем ехать нельзя. Грузимся все в «Волгу» и едем в Москву.

— С генералом не влезем, — озабоченно заметил Боцман.

— Генерал остается. Он нам больше не нужен.

— Что, так и отпустим? — возмутился Боцман. Я мог его понять: Боцман натерпелся с генералом больше всех нас.

— Не волнуйся, им займутся другие, — успокоил я его. — Он свое и так получит...

Ребята выпрыгнули на асфальт и пошли к «Волге». Я напоследок глянул в «техничку» — Иконников по- прежнему сидел там, забившись в угол. Кажется, и он не мог поверить, что мы его отпускаем на все четыре стороны. Я не стал ничего ему говорить — зачем? На паре-другой смачных солдатских выражений, которые вертелись на языке, я бы не остановился, а душу все равно бы не отвел. Хорошо бы выпороть его на прощанье, да не было ни желания, на времени марать руки об его жирную задницу...

Я захлопнул дверь фургона и пошел за ребятами.

Подходя к ним, я услышал, как Голубков распекает Артиста:

— За каким хреном, Семен, вы тащите в машину это дерьмо? — Голубков ткнул пальцем в сторону сумки с автоматами, отобранными у чеченцев. — Они, случись что, теперь ни вам не помогут, ни вашим друзьям.

— А как же? На дороге же их не бросишь... — растерянно протянул Артист.

— Ладно, кидай в багажник, авось пронесет... Вот! Вот что вам поможет! — Голубков достал из кармана лист какого-то документа. — Согласно этому приказу вы уже неделю находитесь в прямом подчинении у генерала Бойко и все ваши предыдущие действия были непосредственно связаны с выполнением его задания.

— А кто этот Бойко? — спросил Муха.

— Кремлевское начальство надо знать! — попенял ему Док. — Генерал Бойко — заместитель секретаря Совета безопасности.

— Держи, Сергей... — Генерал протянул мне приказ, напечатанный на красивой гербовой бумаге с водяными знаками. — Это ваша охранная грамота. Показывай ее всем, кто на тебя станет наезжать.

Мы забросили сумку с автоматами в багажник машины, кое-как разместились в «Волге» и на приличной скорости погнали к Москве. С бумагой Бойко в кармане и с Голубковым за рулем я — после всех случившихся с нами передряг — чувствовал себя очень комфортно. К моему большому сожалению, это состояние жило во мне недолго... Даже слишком недолго: не прошло и десяти минут, как у поворота на Воскресенск нам двумя трейлерами перегородили дорогу какие-то крутые ребята в невиданном камуфляже без знаков различия и с вооружением, о котором я только слышал, но никогда не держал в руках.

— Сохраняйте спокойствие! — успел сказать Голубков. — Это спецназ разведки, у них задание на вашу ликвидацию...

Дальше он договорить не успел: к машине со всех сторон подскочили спецназовцы, не церемонясь, осыпая тумаками, выволокли, всех нас из «Волги» и заставили бежать к близлежащему лесу. Делали они все это слаженно, молча и — чего скрывать — красиво...

Хотя, наверное, и мои сумели бы не хуже. Заведя в лесок, нас побросали на землю лицом в траву, и только тогда один из камуфляжных рявкнул:

— Всем молчать! Шевельнетесь — стреляю!

Затем я услышал, как другой спецназовец — скорее всего, командир — доложил по телефону:

— Сокол, я Синица. Вся группа захвачена. С ними в момент захвата оказался еще один, за рулем. Машина с конторскими номерами и спецсигналом... Понял... Есть, выполнять приказ! — Он замолчал, а потом я услышал то, что и ожидал, хотя очень-очень не хотел бы этого услышать... — Получено подтверждение основного варианта, — сказал он, обращаясь к своим. — Шофера оставляем, с остальными действуем по первоначальному плану.

В переводе на нормальный человеческий язык это значило только одно: командир спецназовцев приказал своим бойцам приступить к нашей ликвидации...

Генерал Иконников долго не мог поверить своему счастью: он свободен! Не считая синяка под глазом, «подаренного» ему Боцманом, он, кажется, вышел из всей этой истории благополучно... Иконников еще немного посидел в размышлении в кузове «газона» и, решив, что ему лучше всего немедленно вернуться на «Гамму» и постараться как можно тщательнее замести следы своего участия в пропаже контейнера, вылез из грузовика.

Бумажник с документами и деньгами Пастух ему отдал, поэтому большой проблемы с возвращением домой Алексей Николаевич не испытывал. Он встал на обочине, быстро поймал частника, который согласился за сто рублей довезти его до Рязани, и уже через пару часов покупал билет до своего города в кассах местного железнодорожного вокзала. С поездом ему тоже повезло: он отходил через полтора часа. Иконников зашел в ближайшую гостиницу и, заплатив без разговоров столько, сколько запросил дежурный администратор, отправился принимать душ.

После душа генерал заскочил на привокзальный рынок и, не скупясь, купил себе кое-что из одежды: нижнее белье, носки, спортивный костюм и кроссовки. Затем он заперся в примерочной и, сняв с себя помятую и изрядно испачканную генеральскую форму, надел все чистое.

Иконников, похожий теперь на туриста, объявился возле своего вагона люкс за полчаса до отхода поезда. В небольшой спортивной сумке, которая висела у него на плече, лежала сложенная форма и бутылка дорогого армянского коньяка. Генерал отдал свой билет проводнику, тот уважительно кивнул, приглашая занять купе, и через минуту Алексей Николаевич с удовольствием водрузил свое грузное тело на застеленный чистыми, хрустящими простынями диван СВ.

Вскоре поезд тронулся. Иконников, решив первым делом отметить свое благополучное возвращение домой, достал коньяк и принял для бодрости духа сто граммов. Чувствовал себя Алексей Николаевич прекрасно: он был жив, здоров и весел. Для полного ощущения счастья ему не хватало лишь одного —