больше уверенности. — Мы буквально на днях проводили инвентаризацию, у нас все в порядке. Впрочем, надо посмотреть по маркировке. Федор Петрович, вы должны понимать, что это дело очень серьезное и, не мне вас предупреждать, строго секретное. Здесь нужны специалисты; думаю, что в вашей службе по гражданской обороне таких спецов, как наши, нет, так что я лично займусь этой проблемой. Вы не возражаете?

— Что вы, Алексей Николаевич, я сам хотел вас об этом попросить.

— Значит, решено: я немедленно распоряжусь об охране, оцеплении и обо всем остальном. Наверное, мне понадобится помощь из округа, я сейчас свяжусь с ними. Буду держать вас в курсе...

Генерал положил трубку и вытер покрытый испариной лоб. Единственное, что ему оставалось, чтобы избежать огласки факта его участия в этом грязном деле, — это взять последующие действия на себя, засекретив при этом весь ход проводимой операции; затем следовало вернуть контейнер на место и впоследствии попытаться выдать все случившееся за учебные плановые мероприятия. Но для этого надо было действовать немедленно, чтобы в дело по захвату контейнера не вмешались ни милиция, ни какие- либо посторонние воинские подразделения.

Иконников позвонил дежурному по округу, доложил о возникшей ситуации и попросил дать ему в помощь роту пехоты и вертолетное звено. Получив добро на руководство операцией и дополнительные силы, генерал вызвал к себе капитана Зайнутдинова, который командовал охраной «Гаммы».

— Подготовь взвод своего спецназа, — сказал он ему, — есть сведения, что не установленными пока еще преступниками с полигона похищен контейнер со штаммом. Месторасположение контейнера примерно известно. Через час к нам подойдет подкрепление, рота пехоты. Возьмешь их в свое распоряжение и организуешь вокруг места оцепление. Да, вот что еще: не забудь взять отделение спецов по дезактивации, мало ли что...

— Все понял. Разрешите приступить? — козырнул капитан.

— Давай собирай людей. Я полечу на место на вертолете. Сверху разобраться в ситуации будет сподручнее.

Зайнутдинов вышел из генеральского кабинета. Через пятнадцать минут прилетел вертолет Ми-8. Генерал, взяв с собой четырех спецназовцев Зайнутдинова, отправился на вертолете на юг от города: по данным, поступившим в комендатуру из городского управления милиции, именно с той стороны пришло по открытой волне сообщение о контейнере...

Еще до того, как Иконников оказался в чеченском лагере и увидел воочию все своими глазами, он поначалу подумывал о том, что можно, наверное, попытаться договориться с бдительными ребятами, сорвавшими всю его игру, — дать им тысяч десять долларов, и пусть они выдадут себя за наемников, которым он поручил разыграть спектакль с похищением — якобы для проверки боеспособности вверенного ему полигона. Но на месте, увидев больше десятка трупов, он сразу же отказался от этой идеи: на инсценировку похищения все это похоже не было. Тем более трупы, по всей видимости, принадлежали одной из чеченских банд, а афишировать свои контакты с чеченцами даже таким косвенным образом было бы для генерала самоубийственно.

Тогда Алексей Николаевич решил, что раз уж так все получилось, то надо разыгрывать другой вариант, более жесткий: от бдительной пятерки надо как можно быстрее избавляться. Самый простой способ — списать их гибель на внутреннюю разборку между двумя бандами: дескать, да, было какое-то сообщение по открытой волне, но оно не подтвердилось. Никаких контейнеров не обнаружено. Уцелевшие бандиты скрылись в неизвестном направлении, нами найдены только трупы, которые переданы милиции, и сейчас ведется работа по их идентификации...

Иконников, приказав спецназовцам не спускать с команды Пастуха глаз и стрелять по ним при первой же их попытке предпринять какие-нибудь активные действия, отозвал в сторонку капитана Зайнутдинова.

— Посоветоваться с тобой хочу, — сказал он ему. — Не нравятся мне эти пятеро. Они явно темнят: замочили тут кучу народа, сами без единой царапины...

— Да нет, там у двоих есть кое-что. Правда, ранения не пулевые... — возразил капитан.

— Вот и я о том же: ну подловили чеченцы этих братков в каком-нибудь гадюшнике, наваляли им по полной. А те их выследили и в отместку из автоматов и покрошили. Типичные бандитские разборки, нам до всех этих бандюг и дела-то быть не должно. Но тут все портит контейнер. Еще не факт, что он с нашего полигона... Да если бы и с нашего, один хрен: он в этих разборках ни при чем, только нам один геморрой... Комиссии понаедут, проверки, то, се... Между прочим, тебя первого шерстить начнут, если выяснится, что контейнер наш, а ты его проворонил...

— Не понимаю я, товарищ генерал-майор, куда вы клоните... — Зайнутдинов в досаде дернул себя за кончик уса.

— Поймешь... когда под трибуналом окажешься... — зло усмехнулся Иконников, — ты на ус-то свой намотай: если этих пятерых мы в город привезем, кому от этого лучше будет, а? Тебе? Мне? Или, может быть, простым людям? Ты же чекист, должен понимать, что эти бандюки отмажутся, а мы в дерьме останемся. Образцовая часть округа — вот кто мы были. А теперь станем каждой бочке затычка: нас всякий, кому не лень, будет по поводу и без повода склонять. Службе конец — это как минимум. Уволят подчистую, без содержания, а то и в тюрьму упекут... Ладно, я вижу, ты уже все понял. Кончать надо с этими.

— Как?

— Поставишь их к стенке, возьмешь пару автоматов из тех, что тут валялись, и...

— Да их же все живыми видели!

— Ну и что? Ты повел их на допрос, а они возьми и побеги... Спишем на попытку к бегству. Ладно, хорош тут мусолить. Время не на нас работает. Ну что, ты готов?

Зайнутдинов долго стоял, мрачно глядел в землю, дергал себя за ус. Наконец нехотя выдавил:

— Хорошо, я все понял. Надо — значит надо...

— Ну вот, капитан, правильно сечешь службу. Вперед!

Ни Пастух, ни его ребята не могли слышать этого разговора. Но сейчас, стоя под дулами направленных на них автоматов, о чем-то подобном они, конечно, догадывались. Все они — все пятеро, без исключения, — не раз сталкивались лицом к лицу со смертью: иногда им казалось, что ситуация безвыходна и спасения нет и не будет. Но всякий раз они находили в себе силы противостоять обстоятельствам и уходить из объятий смерти... В этом была их самая сильная сторона — в силе их духа, который, несмотря ни на что, не позволял им потакать ситуации, позволял переламывать ее — через «не могу» — на свою сторону.

А удача... Ну что удача! Ее, как и женщину, надо завоевывать, давать ей понять, что ты сильнее. Они, все пятеро, знали, как это делать, и, может, потому удача улыбалась им пока чаще, чем кому-то бы ни было еще.

Ведь они были ее солдатами...

Перед нами стояли черноусый капитан, командовавший оцеплением, и два его сержанта с автоматами.

— Давай! — приказал капитан.

Сержанты передернули затворы.

«Ну это уж дудки, — подумал я. — Но каковы суки что генерал, что капитан этот! Не армия, а урки какие-то! Полный беспредел!»

Все, дальше медлить было нельзя. Я взглянул на Дока, Док на меня — за столько лет мы научились понимать друг друга с полуслова. Он лихо подмигнул мне и слегка дотронулся рукой до Боцмана. Тот, казалось, только того и ждал: я видел краем глаза, как он весь подобрался, какой вкрадчивой стала вся его повадка. Хотя, наверное, для наших конвоиров он внешне остался все таким же расслабленным увальнем. Боцман не очень натурально кашлянул, и Муха с Артистом, почувствовав, что наступил нужный момент, почти синхронно, через кувырок, полетели кубарем в разные стороны...

И вот уже капитан валяется на земле и задыхается под моим весом, а два сержанта, которые отвлеклись на кульбиты Мухи и Артиста и оттого пропустили мгновенные выпады Дока с Боцманом, надежно вырублены — во всяком случае, в ближайшие полчаса они с земли точно не встанут. А если Боцман не рассчитал, то рыжий сержант, что стоял слева, тот вообще, может, проваляется с месяц в больнице, а потом комиссуют — и домой; небось еще рад будет, что жив остался...