он был настолько оскорблен, что преисполнился лютой ненависти к французам и испанцам, а также к их полномочным представителям. Особенно доставалось кардиналу Мазарини. Папа поклялся отомстить Французскому королевству и ждал лишь подходящего момента. Обеспечив себе поддержку германского императора, Александр приказал корсиканцам из своей личной стражи публично оскорбить посольство Людовика четырнадцатого во главе с герцогом Креки. Французы не остались в долгу, и завязалась кровавая схватка.

Четыреста корсиканцев напали на посольский дворец. Едва Креки появился на балконе, чтобы образумить нападающих, раздались выстрелы, и ему пришлось удалиться. В то же самое время его карета подверглась обстрелу, и паж, стоявший у дверцы, был убит.

Если бы не вмешались представители других стран, солдаты по приказу папы перебили бы посла, его семью и весь персонал посольства. Креки потребовал наказания виновных, а получив отказ, больше не настаивал, но информировал свое правительство о происшедшем. Можно себе представить, какое негодование вызвало это известие во дворце Людовика четырнадцатого.

Король начал с того, что выпроводил нунция Александра седьмого. Затем через своего посла он передал святому отцу ультиматум, пригрозив немедленно снарядить французскую армию для захвата папских земель, если не будут выполнены следующие условия:

1. Снять с должности губернатора Рима, брата папы, за то, что он не оказал помощь послу.

2. Лишить сана кардинала Империали, который был главным зачинщиком беспорядков.

3. Навсегда изгнать корсиканские отряды из Рима.

4. Воздвигнуть на площади Фарнезе монумент с надписью, клеймящей позором тех, кто покушался на особу, представляющую Францию. Святой отец наотрез отказался удовлетворить эти требования, более того, он поступил как раз наоборот. Он назначил Империали легатом Романьи, дал своему брату новые приходы, в знак благодарности увеличил жалованье корсиканской страже. Послание, в котором он уведомлял Людовика четырнадцатого о своих решениях, заканчивалось так: «Для поддержания священных прав нашего престола мы готовы подвергнуть духовенство и даже нашу собственную особу кровавым нападениям королей. Но мы не сдадимся, а призовем на помощь верующих. Если их помощь окажется недостаточной, мы обратимся к господу, чтобы он послал с неба легионы ангелов сражаться за нас».

Если бы Александр седьмой рассчитывал только на поддержку небесных сил, то, вероятно, укротил бы свой воинственный нрав. Истина заключалась в том, что он уповал на германского императора Леопольда первый, обещавшего в случае надобности прийти к нему на помощь.

Впрочем, надобность была не только очевидной, но и весьма срочной. С удалью человека, не умеющего воевать, святой отец лишь спровоцировал опасного противника. Сам же он собирался поскорее вернуться к своим любовницам и фаворитам, тогда как императору предстояло принять на себя удары, предназначенные папе.

Поразмыслив над тем, стоит ли ему подвергаться опасности — ведь войска Людовика четырнадцатого только что одержали блестящие победы, — германский император решил воздержаться от выполнения своего намерения. Он ответил Александру седьмому, что действительно обещал поддержку, но вовсе не собирался предоставлять свои войска. И прибавил, что разрешает на средства апостольской казны вербовать на своей территории воинов, чем и ограничится его помощь.

Папа был страшно разочарован и тут же запросил мира. Войска Людовика, достигшие Милана, были тотчас же отозваны.

Согласно договору, подписанному в Пизе, первосвященник брал на себя обязательство воздвигнуть «искупительный» монумент и навсегда изгнать корсиканцев из церковной области.

Первое, что сделал Александр седьмой, возвратившись в Рим, это заявил, что не собирается выполнять обещаний, вырванных силой, и официально отказывается от выполнения условий Пизанского договора.

Одновременно он продолжал разыгрывать перед французским двором смиренную покорность и даже поручил своему племяннику передать Людовику четырнадцатому глубокие извинения. Прелат имел и дополнительное поручение — нажать на все пружины и вызвать во Франции беспорядки. Кардинал сразу же установил связь с иезуитами, которым от лица своего дяди предписал объявить тайную войну королю.

Привыкший к распутной жизни святого отца, молодой кардинал и в Париже целиком окунулся в развлечения. Среди придворных дам нашлось вдоволь красоток, стремившихся приобщиться к благодати путем интимного контакта с посланцем наместника Христа. Достойный племянник Александра седьмого не пренебрегал и молодыми чиновниками, и его скоро наградили прозвищем Дитя Содома.

Распутная жизнь папского племянника в Париже ввела Людовика четырнадцатого в заблуждение относительно истинных целей его пребывания во Франции. Однако публикация некоторых работ, где подвергался критике авторитет королевской власти, вселила в Людовика некоторые опасения. Желая внести ясность и найти главного зачинщика, он приказал наложить арест на две книги иезуитского происхождения. Он добился осуждения их Сорбонной, а сам стал дожидаться откликов святого отца.

Поведение папы целиком подтвердило подозрения короля. Александр седьмой разразился устрашающей буллой, в которой объявлял решение Сорбонны позорным, самонадеянным, наглым и под страхом отлучения от церкви запрещал духовным лицам считаться с ним.

Теперь Людовик четырнадцатый убедился в истинных намерениях папы, однако, решив, что ему выгоднее поддерживать с ним тесную связь, прибегнул к испытанному средству, чтобы завоевать расположение Александра седьмого: он переслал в Рим значительную сумму для закупки реликвий, которые король собирался распределить по разным церквам Парижа.

В восторге от подарка, Александр седьмой поторопился отправить требуемые реликвии, запакованные в три ящика, с приложением печати кардинала, которому было поручено хранение и продажа старых костей (это составляло одну из самых прибыльных отраслей в папской коммерции).

Случилось так, что епископ, которому было доверено вскрытие драгоценного груза, тайно симпатизировал янсенистам, оппозиционно настроенным по отношению к папе, и потому в глубине души был совсем не прочь подшутить над иезуитами и святым отцом.

Для исследования содержимого ящиков, полученных из Рима, епископ самым невинным тоном предложил привлечь анатомов, которые классифицировали бы и разобрали кости.

Чтобы позабавиться на славу, епископ пригласил на экспертизу и кардинала — племянника папы.

Надпись на первом ящике гласила, что в нем лежат останки двух знаменитых мучеников. Однако, когда кости были извлечены, оказалось, что из них можно составить три скелета вместо двух.

Кардинал объяснил это тем, что писец допустил описку, поставив вместо слова «три» «два».

Когда перешли ко второму ящику, обнаружился новый сюрприз: кроме человеческих костей были три ослиные бедренные кости, две собачьи голени и другие кости, принадлежавшие домашним животным.

Кардинал, посвященный в тайны Ватикана, конечно, хорошо знал цену реликвиям и с трудом сдерживал смех, душивший его. Но, чтобы спасти положение, он придумал следующее объяснение: «Вероятно, сатана сунул эти кости в останки почитаемых святых. Козни дьявола совершенно не поддаются учету. Братья мои, он хотел испытать вашу веру. Мы обманем его надежды и забудем об инциденте. Перейдем к третьему ящику».

Надпись на последнем гласила: «Голова святого фортуната». Его вскрыли и действительно обнаружили прекрасно сохранившуюся голову покойника. Кардинал сиял: слава богу, обошлось без новых неожиданностей, которые вряд ли можно было бы объяснить вмешательством дьявола. Нет, то была настоящая голова, и никто не смог доказать, что она не принадлежала святому Фортунату. На беду, один из врачей, заметив в ней что-то подозрительное, бросил голову в кипяток. Почти тут же череп стал расползаться и потерял всякую форму: голова была сделала из картона.

Пристыженный кардинал поспешил ретироваться, что-то бессвязно бормоча. Забыв о своей профессиональной важности, врачи и янсенистский епископ проводили его громовым хохотом.

Людовику четырнадцатому был представлен подробный отчет об открытиях, сделанных при научном исследовании костей, присланных папой. В этом протоколе устанавливалось, между прочим, что человеческие кости — якобы первых веков нашей эры — принадлежали лицам, скончавшимся совсем недавно.

Можно было думать, что монарх, ставший жертвой мистификации, выбросит содержимое всех трех ящиков. Ничуть не бывало! Король бросил в огонь протокол анатомов, строго-настрого запретив свидетелям экспертизы под страхом заключения в Бастилию разглашать ее результаты. А присланные кости, за