И еще Шеров уже от себя передал Павлу несколько словацких и чешских газет и журнальных вырезок с упоминаниями о Тане и экземпляр «Пари-Суар» с большой статьей «Славянский десант», где прямо под заголовком была напечатана цветная фотография, с которой улыбались три очаровательные брюнетки: миниатюрная Дана Фиалова с огромными темными глазами на точеном треугольном личике, Эльжбета Птах, победоносно поднявшая голову с тугой копной африканских кудряшек, – и Таня, смотрящая прямо в объектив с задумчиво-загадочной улыбкой. Удачный фотопортрет Тани украшал обложку глянцевого таблоида «Синебокс», а всю третью полосу занимало интервью с ней, озаглавленное: «Зеленоглазая Лиз Тейлор из далекой России». Все фотографии Нюточка аккуратно вырезала и приклеила над своей кроваткой…

– А давай я сниму свитер, а ты за это со мной поиграешь, – высказалась предприимчивая Нюточка.

Павел вздохнул, а Нюточка пулей вылетела из гостиной, моментально вернулась уже в футболке, не прерывая движения, подобрала с ковра фотографии и плюхнула их на стол перед отцом.

– Ну, загадывай! – сказала она. Павел привычным жестом поднял самую верхнюю фотографию и повернул к Нюточке.

– Это мама где? – спросил он.

Нюточка рассмеялась.

– Папа, ну какой ты глупый! Это же не мама, а тетя Дана и дядя Иржи на студии.

– Бывает, – сказал Павел и взял вторую. – А это?

– Это мама на Пратере… Это мама и тетя Элька у центра Помпиду… Это мама в магазине каком-то… Это мама в Праге, на Старом Мясте… Это мама, тетя Дана и дядя Серж в Версале… Это мама на лошадке скачет… А это «Но Пассаран».

Так Павел прозвал групповую фотографию на фоне замка Бродяны. Несколько человек, разбившихся попарно, застыли, задорно подняв вверх кулак, а свободной рукой обнимая соседа. На обратной стороне Таня написала: «Наша интербригада» – и присовокупила списочек, доказывающий, что это действительно интербригада: Дана Фиалова (Наталья Гончарова- Пушкина-Ланская – Словакия) и Иржи Биляк (режиссер – Словакия); Эльжбета Птах (Екатерина Гончарова-Дантес – Польша) и Серж Дювернуа (Жорж Дантес-Гек-Керн – Франция); Татьяна Ларина (Александра Гончарова-Фризенгоф – СССР, Россия) и Ян Шварцен-берг (композитор и аранжировщик – Чехия). Без пары стоял Уго Зоннтаг (Густав Фризенгоф – ГДР), тощий и высокий, с унылой длинноносой физиономией.

– Это мама с дядей Пьером Ришаром, – безошибочно продолжала Нюточка. – А это мама…

Раздался звонок в дверь и тут же – истошный лай Беломора с кухни.

– Кто бы это, в такой час? – озадаченно произнес Павел.

– Иди открывай, – отозвался из своего угла Дмитрий Дормидонтович. – Не иначе Марьянушка Осьмиглазова – за солью или с пирогами. Давно не видели.

Осьмиглазов из горисполкома въехал в соседнюю квартиру в октябре, уже после Таниного отъезда. Естественно, не один, а с семьей – толстой и раздражительной женой Надеждой Назаровной и еще более толстой, нескладной дочерью Марьяной, вечной студенткой лет двадцати пяти. Должно быть приметив холостое положение соседа, эта самая Марьяна зачастила к Черновым – то стакан муки попросит, то спички, то разобраться с барахлящим бра, то принесет какого-нибудь печива. Павел не знал, куда деваться от общительной соседки с томным взглядом заплывших глазок.

Он неохотно вышел в прихожую, споткнулся о выскочившего Беломора, сказал нарочито громко: «Кого это черти носят!», крутанул замок и открыл дверь.

Мимо остолбеневшего Павла, отчаянно вертя хвостом, пролетел Беломор, острым звериным чутьем гораздо быстрее человека постигший, что эта дама в пышной пестрой шубе и с большой красной сумкой через плечо – хозяйка, главное и любимое существо.

– Ну, хватит, зайчик, хватит, – сказала Таня, отстраняя Беломора, силящегося припасть передними лапами к ее груди, и обратилась к Павлу: – Это меня черти принесли.

– Ты… это… – пробормотал Павел и сжал Таню в объятиях, утопая пальцами в мягком меху.

А через прихожую уже неслась Нюточка, звонко вереща: «Мама! Мамочка!» – и, тесня Павла с Бе– ломором, ловко, как мартышка, вскарабкалась Тане на шею.

Следом из гостиной вышел Дмитрий Дормидонтович, поглядел на образовавшуюся в дверях кучу-малу, кашлянул и сказал:

– Вы бы, может, дали матери в дом-то зайти?

Павел подхватил черный чемодан, стоящий у Таниных ног, и понес в прихожую. Нюточка вцепилась Тане в руку и стала тащить ее в дверь, словно боясь, что мама прямо сейчас снова исчезнет.

– Ишь какая модная стала, – заметил Дмитрий Дормидонтович, помогая Тане снять сначала сумку с плеча, потом шубу. – Тулупчиком богатым обзавелась.

– Норка, – сказала Таня. – Только не из цельных шкурок, а из лобиков – сама не знаю, что это такое. Греки шьют и в Париже по дешевке продают. На наши деньги рублей сто двадцать выходит.

– Поди ж ты. А такая шикарная вещь.

– Да что вы о шубах каких-то? – вмешался Павел. – Ты откуда?

– Я из Москвы, – ответила Таня, расстегивая «молнию» на высоких сапогах с меховой опушкой. – У меня был билет на «Стрелу», но не утерпела и рванула на самолете.

– Что ж не предупредила, что приезжаешь? Мы бы встретили.

– Да как-то неожиданно все получилось. Мы после Нового года почти не снимали, ждали, пока Бродяны отремонтируют – там был сельсовет. Ну, и выяснилось, что ремонт затягивается до весны. А нам остались только сцены в замке и летняя натура. Ну, Иржи всех в отпуск и отправил… Я хотела из Москвы позвонить, но потом решила, пусть лучше сюрприз вам будет. Рады?

– А то ты не видишь… Господи, как мы скучали по тебе! – воскликнул Павел и снова кинулся к Тане. Она мягко отстранила его.

– Погоди. Где мои тапочки?

Нюточка проворно нырнула между ног Павла, закопалась в глубокой полке для обуви и выпрямилась, с торжествующим видом держа в руках Танины тапки. Таня наклонилась и поцеловала девочку.

– И ты скучала? – спросила она.

– Ой, скучала, скучала! – запричитала Нюточка. – А крокодильчика привезла?

– Крокодильчик в чемодан не поместился, – сказала Таня, посмотрела на моментально погрустневшее личико Нюточки и добавила: – Но подарочек тебе прислал.

– Что ли сам? – недоверчиво спросила Нюточка.

– Сам. Со своим портретом.

– Где?

– Тадзимырк! – вмешался Павел якобы строго. – Не терзай маму! Она с дороги, устала…