– Эй, Джон!
– Здорово, приятель.
– Привет, Джонни.
– Здравствуй.
Он поздоровался с каждым из чистильщиков, пройдя вдоль всего ряда, и уселся на последний высокий стул. Он не выйдет отсюда, пока эти ребята не расскажут ему, что им известно. Сейчас кто-нибудь подойдет.
– Спасибо, сэр. Желаю вам хорошего дня.
Еще один не выдержал и дал двадцать пять центов чаевых старику-чистильщику.
Вообще, самому младшему из них было далеко за сорок, и нюхать гуталин и драить чужие ботинки он, конечно, будет до смерти.
– Сэм, осторожно, болван! Носки мне измажешь, – раздался недовольный голос одного из клиентов.
Шафт посмотрел туда: голос принадлежал белому брокеру, на вид раза в два младше Сэма.
'Сэм, какого черта ты это терпишь? – мысленно возмутился Шафт. – Почему ты не отхватишь ему ноги? Тогда и носки будут не нужны, правда? Тебе следует искалечить хоть одного такого сукина сына. Сэм, ты слышишь?'
Сэм не слышал. Шафту иногда казалось, что над всеми чистильщиками обуви произвели одну незатейливую хирургическую операцию: им удалили яйца и вставили по две круглые баночки с ваксой – одну черную, вторую коричневую. Таким образом из нормального мужчины получился этакий вечный мальчик- чистильщик.
Разорвав полиэтиленовую обертку 'Таймс', Шафт швырнул ее в урну. Когда он снимал бумажный кружок со стаканчика с кофе, несколько капель пролились ему на брюки. Ничего, пятен не должно остаться: костюм темный, а кофе у него без сливок и сахара. От черного кофе пятен не бывает. Развернув газету, он пробежал глазами заголовки на первой странице. Ему не слишком часто доводилось читать газеты, но он знал, что если читать все подряд, то до важнейших событий так и не доберешься, особенно в 'Таймс'.
– Их было двое, – зашептали снизу. Тощий седой чистильщик начал наносить на его туфли первый слой ваксы.
Шафт невидящим взглядом уставился в газету.
– Они хотели видеть тебя срочно. Спрашивали, где тебя можно найти. М-м... – Старик забормотал что- то неразборчивое, так как от кассы отошел его предыдущий клиент и приблизился к ним. Уронив десять центов в подставленную ладонь чистильщика, он поспешил к выходу. Тот так и застыл с протянутой рукой. Десятицентовик лежал в его грязной мозолистой ладони – песчинка в море морщин. – Благодарю вас, сэр.
Его товарищи, занятые полировкой отремонтированной обуви, презрительно загудели.
– Что ты за дешевка, Чарли! – бросил один из них. – Когда-нибудь за пятнадцать центов он будет иметь тебя целый день.
Монета исчезла в тощем кармане зеленого в пятнах ваксы халата.
– Ладно. Пусть на эту сволочь упадет небоскреб, – сказал Чарли, снова склоняясь над тупоносыми ботинками Шафта.
– Они знают меня? – спросил Шафт.
– Похоже, знают.
– Копы?
– Да нет.
– А кто?
– Они из Гарлема.
Гарлем... Призрачная цивилизация, отделенная стеной страха от остального города. Шафт своими большими грубыми руками держал газету раскрытой на развороте, где помещалась редакторская статья. Ладони у него были широкие и розовые, с тыльной стороны покрытые сетью толстых вен. На правой руке был двойной шрам в виде седла. Этот шрам являлся прямым продолжением шрама, который тянулся наискось через весь лоб. Редко кто это замечал. Замечали в основном женщины в постели. Когда при свете дня Шафт подносил сигарету ко рту, становилось видно, что шрамы на лбу и на руке совпадают. Если Шафт был хорошо знаком с женщиной, он мог рассказать, как когда-то в уличной драке велосипедная цепь вихрем взвилась над его головой, и он едва успел защитить рукой глаза. 'Где это произошло?' – спрашивала она. 'В Гарлеме, – отвечал Шафт. – Я хотел убить этого сукина сына, но он чуть не убил меня'.
– А я их знаю?
– Тебе бы следовало.
Шафт не торопил старика. Он давал ему время поиграть в конспирацию, почувствовать собственную значимость и значимость того, что тот знал. Это было необходимо, но страшно долго. Шафта сейчас не особенно заботило, кто это был, – они разыщут его в любом случае. Его интересовало другое – зачем. Их пока тайные для него мотивы уже внесли напряженность в его отношения с чистильщиками. Шафт шкурой чуял опасность.
– Мафия?
– Вроде... Но не эта. – Чарли кивком указал на итальянцев – менеджера и старшего мастера, обсуждавших что-то в глубине мастерской. – Гарлем, говорю тебе.
'Да в Гарлеме кого только нет', – подумал Шафт.