был довольно спокойно, если так можно выразиться, вытекать мощный лавовый поток. По сравнению с грохотавшим центром извержения на востоке здесь было почти тихо. Только иногда раздавались залпы, похожие на стрельбу противотанковых орудий.

От первого очага отделился огромный поток в направлении озера Киву. Поток имел длину не менее 5000 метров при ширине более 100 метров: его непрерывно питало то нараставшее, то спадавшее переливание лавы через край кратера. Блестящий ярко-желтый цвет огненно-жидкой массы по мере удаления переходил в красноту, все более теряясь во мраке ночи. Были видны только пятна и полосы раскаленного вещества, сверкавшие сквозь трещины в коре, образовавшейся в результате охлаждения.

Смотря с высоты на это пространство, усеянное бесчисленными светлыми точками, я испытывал странное чувство, будто нахожусь не в сердце Африканского континента перед лицом могучей стихии, а возвышаюсь над каким-то европейским промышленным центром. Мне казалось, что я смотрю с высокого берега Маиса на ночной Льеж с освещенными окнами домов и пылающими домнами, огнями заводов и сетью уличных фонарей. Иллюзия была полной.

На шоссе скопилось много машин, начиная от кое-как подвязанного железной проволокой маленького невзрачного «джипа» и кончая нарядным гоночным лимузином предпоследнего образца. Это все были любопытные, приехавшие из Гомы и даже из Костерманвилля. Как всегда, при таких неожиданных встречах было шумно, оживленно; знакомые здоровались, переговаривались. Все было похоже на воскресную экскурсию. Какой-то шутник, проникнувшись атмосферой пикника, прикрепил к стволу дерева плакат с надписью: «Горячее подается в любое время».

Кто-то сказал, что фронт лавового потока находится в 100—150 метрах. Туда вела узкая тропинка, проложенная животными, но со вчерашнего дня многочисленные туристы еще больше ее расширили и утрамбовали.

Африканцы напрашивались в проводники. Это был для них хороший случай за полчаса заработать столько, сколько они обыкновенно зарабатывают за два дня и притом без всякого труда или опасности, так как лава текла очень медленно. Многие, поддавшись на уговоры, принимали их услуги. Бизнес начался.

На тропинке я встретился с группой туристов, возвращавшихся после осмотра «достопримечательности».

– Привет! Будьте осторожны, не подходите слишком близко.

Сквозь кусты ежевики, путаницу ветвей и лиан уже можно было видеть яркие факелы горящих деревьев. Еще несколько поворотов в колючих зарослях, и мы вдруг очутились перед чем-то похожим на огромную груду горящего кокса, подернутого очень тонкой серой пленкой.

Время от времени под действием непрерывного напора от лавового потока отрывался большой «ломоть» и, падая, разлетался на раскаленные куски. Несколько секунд была видна ярко-желтая «внутренность» потока, но очень скоро ее блеск тушила корка, образовавшаяся от охлаждения.

Фронт потока шириной почти в километр продвигался вперед отдельными отчетливо видными выступами или последовательными языками. Иногда один из них долго оставался в неподвижности потому, что рельеф почвы создавал препятствие, или потому, что подача материала сверху приостанавливалась. Иногда, наоборот, в той или иной точке фронта лава вдруг начинала течь с гораздо большей скоростью (порядка 100 метров в минуту), словно вышедшее из терпения чудовище решило прогнать зевак.

С приближением палящей стены растительность засыхала, листья съеживались, стволы деревьев раскалывались и сразу вспыхивали светлым пламенем. Однако очень крупные деревья не успевали потерять всю свою влагу до того, как к ним прикасалась лава, и, когда выбившийся из-под скопления шлака густо- красный язык пламени подбирался вплотную, он охватывал ствол, сжигал его у основания, и дерево падало в раскаленный поток, отправляясь с ним дальше по течению.

– Пайя, тала-тала.

Тала-тала – вообще очки, но в данном случае пироскоп. Пироскоп (оптический пирометр) – это прибор для измерения температуры, основанный на следующем принципе: все черные тела, доведенные до накала, принимают цвет, соответствующий данной температуре. В окуляр прибора помещена проволока, соединяющаяся с прибором и затем с электрической батареей. Если сквозь проволоку пропускать ток большего или меньшего напряжения, то она в зависимости от степени накала (т. е. температуры) будет принимать разные оттенки: красного или желтого. Прибор стандартизирован по раскаленным веществам известной температуры.

Мне достаточно было визировать лаву в окуляр и, включив электрическую батарею, изменять напряжение до тех пор, пока цвет проволоки не сольется с цветом лавы. Проделанный таким способом ряд измерений показал среднюю температуру 1030°С для самых горячих частиц раскаленной массы.

Вечер разогнал любопытных, а на следующий день лавовый поток перерезал дорогу.

Я хотел подойти поближе к кратерам. Западный центр деятельности, гораздо менее опасный взрывами, чем восточный, казался более доступным для наблюдения.

Выйдя из лагеря на заре, мы обошли Румоку с севера и пошли в направлении, откуда доносился могучий рев. Не говорил ли Наполеон, что нужно всегда «идти навстречу пушкам?»

– Не боишься, Пайя, идти к огненной горе?

– Когда шетани (дьяволы) просыпаются, здешние жители в чащу больше не ходят,– сказал Пайя.

– Чего ты там наслушался?– Да вот они говорят: дьяволы просыпаются, потому что нечестивые люди не приносят жертву, разгневанные дьяволы бросают в них огненные камни. Тогда люди приносят овечку. Когда же дьяволы очень-очень сердятся, тогда им приносят корову.

– Удобный случай набить животы! – заметил я. – Да нет, бвана, овечку живую бросают в лаву. Несколько минут идем молча, потом Пайя опять вступает в разговор.

– Они говорят: иногда одной жертвы мало, значит, тут уже другая причина, почему шетани сердятся.

– Что же это такое?

– Великий старый вождь давно умер и теперь заболел на том свете; все прыгает, все вертится на постели – ай-й-й! И земля открывается!

– И значит, нужна еще жертва?

– Да, бвана. Жертвы не всегда помогают, но хуже от этого не становится!

И смеется, показывая белые зубы...