— …всё это время между вами существует полное взаимопонимание?
— Мы к этому стремимся.
— В этом смысле времени вообще не существует! Когда пришел Калугин, я на него посмотрел и понял, что я всегда этого человека знал.
— Тексты все написаны Сергеем?
— Да. У него хорошо получается. (Смеется.)
— Не получится ли так, что мощная философская нагрузка потеряется в тяжести саунда?
— Так будет, если тяжесть — самоцель. Мы же уравновешиваем тяжесть текстов тяжестью музыки. А тексты у Калугина тяжелые...)
Впрочем, у поэтики Сергея Калугина своя эволюция. Она идет от плотного словесного плетения, от изощренного орнамента метафор и аллегорий, стоящего порой на грани пародийности:
Слепое время меркнущих зеркал
Мое дыханье водами объяло,
Дремавшего зерна не достигал
Хрустальный возглас Горнего Кимвала.
Но у Креста распластанных веков
Мне резал веки луч Альдебарана, —
Я ведал тайну сопряженья слов
В кровоточащих сумерках обмана,— от того сонмища красот, которое сам автор однажды определил шутливой формулой: 'Бьется в тесном пантакле меандр' — к новой прозрачности, к легкости, лаконичности стиха и дыхания:
Мокрый тростник на полу.
Третью неделю дожди.
Поднимая циновки, смотрю
На теченье Великой реки.
Утром я вышел под дождь
И долго стоял, подставив лицо и ладони
Потокам воды — мне казалось,
Что Ты говорила со мной…
