— Повернись, — сказал жене.

Алика повернулась ко мне спиной. Я встал, легонько хлестнул ее кнутом по заднице и повесил его на колышек, вбитый в стену. Там он и будет висеть, пока один из нас не умрет. Я опять сел, а Алика опустилась передо мной на колени. Она никак не могла решить, с какого сапога начать. В одном из них золотая монета. Если начнет с него, монета будет ее, что гарантирует счастье в семейной жизни. Как все просто было у наших предков! Я выдвинул чуть вперед правую ногу, под стопой которой была монета, немного мешавшая мне. Алика с трудом стянула с меня узкий сапог, вышитый золотыми нитками в виде ромбиков, вытряхнула из него монету, золотой визант, как называли ее на Руси, или номисму, как называли ее греки, или солид, как когда-то называли римляне. Полюбовавшись, она положила ее на пол, стянула второй сапог и сразу опять взяла монету в руку. Я помог ей раздеться до нижней рубахи, которая была влажна от пота, стянул с себя одежду.

— Есть хочешь? — спросил Алику.

— Нет, — ответила она. — Только пить.

Налили ей и себе медовухи, отломал куриную ногу. Мы сели на край кровати. Алика мелкими глотками отпивала медовуху и смотрела затуманенным взглядом, как я уминаю курицу. Мне кажется, она все никак не поверит, что стала женой. Слишком долгим и извилистым был ее путь от обычного ложа к брачному. Я сытно поел перед венчанием, а такое чувство, будто с утра макового зернышка во рту не было. Наверное, на нервной почве. По нагрузке на нервы венчание стоит на втором месте после похода по магазинам.

На четвертый день свадьбы, когда массовые гуляния на княжеском дворе и площади возле собора закончились, когда только самые именитые гости продолжили пировать в гриднице, князь Мстислав Святославич намекнул, что не мешало бы нам переговорить наедине. Следующим утром я пригласил его в свой кабинет. Это была комната через стенку со спальней. Там к изготовленные по моему заказу шкафу, заполненному рукописями, писчей бумагой и разными интересными вещичками, типа магнитного компаса, квадранта и навигационной карты, изготовленной в шестом веке, но не сильно уступающей генеральным картам двадцать первого, добавились купленный в Херсоне сундук с золотым и серебряным запасом княжества, круглый низкий «журнальный» столик и два кресла с подушками и валиками из кожи, набитые конским волосом, и пять новых стульев с высокими спинками: одни — во главе стола и по три — по бокам. Свет попадал в кабинет через окно с новой решетчатой прямоугольной рамой, в которую были вставлены шестнадцать кусочков почти прозрачного, немного зеленоватого стекла. Большие куски стекла пока не умели делать. Я привез это стекло из Херсона. На Руси тоже делали, но менее прозрачное. Привезенное мной стекло было разделено на количество окон в княжеском тереме, потом под это количество изготовили рамы, для которых и расширили оконные проемы. Для ночных посиделок имелся бронзовый подсвечник, напоминающий трезубец. Средний зубец был выше боковых. В подсвечник были вставлены три восковые свечи, которые при горении источали сладковатый запах. Впрочем, сейчас он был не нужен. Хватало солнечного света, который, попадая в кабинет через окно, придавал зеленоватый оттенок человеческой коже. Казалось, что с ожившим утопленником разговариваешь. Пили мы с князем Черниговским квас, чтобы снять похмелье, но не набраться раньше времени. Нам сегодня еще пировать несколько часов. Это очень утомительное мероприятие, если не имеешь склонности к шумным компаниям.

— Князь Олег рассказывал, что сельджуки — очень сильные воины. Поэтому он, мол, и проиграл сражение, — сказал Мстислав Святославич, имея в виду курского князя. — А ты их побил.

— Тот, кому мы проигрываем, обязан быть очень сильным, иначе нам будет стыдно, — поделился я жизненным опытом. — Впрочем, я не все их войско побил, а всего два небольших отряда.

— Но и рать у тебя была намного меньше, — произнес князь Черниговский. — А сколько именно?

— А сколько может поместиться на одну ладью?! — ответил вопросом на вопрос. — Потом пленных полторы сотни частью освободил, частью выкупил. Была бы у меня рать Олега Святославича, снял бы осаду с Согдеи, даже без помощи половцев, — не удержался я от хвастовства.

— Пала Согдея, — сообщил князь Мстислав. — Всех ее жителей перебили или в рабство продали.

— Не надо было купцов грабить, — сказал я, пытаясь понять, к чему Мстислав Святославич завел этот разговор.

— Говорят, ты дружинников у него сманил, — продолжил князь.

— Он их бросил в плену, — молвил я.

— Может обиду затаить, — предупредил Мстислав Черниговский. — Рать у него большая, и половцев покличет.

— Половцы не будут из-за него воевать со мной, а от его рати как-нибудь отобьюсь, — сказал я.

Видимо, Мстислав Святославич услышал то, что хотел, поэтому сообщил:

— Князь Олег метит на Черниговский стол.

— С какой стати?! — удивился я. — По старшинству не его черед, да и договорились каждый свой удел держать.

— Кто сейчас договора блюдет?! — воскликнул возмущенно князь Черниговский. — Это ты отказался. Следующим Изяслав Новгород-Северский идет, с которым мои бояре на ножах. А потом Олег, если по- старому считать, — объяснил Мстислав Святославич и на всякий случай спросил: — Или ты не отказался?

— Я-то, может, и не отказался, но бояре черниговские не захотят меня своим князем, — ответил ему. — Я им страшнее Изяслава, потому что сразу изведу. Как говорится, не передавивши пчел, меда не поешь.

— Да, бояре у меня строптивые. Некоторые по силе и богатству удельному князю не уступят, — согласился он. — Приходится договариваться с ними. Вот князь Олег и договорился кое с кем, наобещал золотые горы.

— Подсказать, что делать с предателями?! — подначил я.

— Да знаю я, — ответил он. — Но Олег обещал им помощь. А как только у нас смута начнется, литовцы сразу полезут. В прошлом году с трудом отбил их.

— На помощь ему идти или плыть придется через мои земли, а дозволения я не дам, — сообщил я. — Разве что крюк сделает. Но тогда удар в спину может получить.

— А ты ударишь? — задал он вопрос, внимательно глядя мне в глаза.

Связывать себя обязательствами я не хотел, поэтому ответил:

— Он подумает, что ударю.

— И то верно! — воскликнул радостно князь Мстислав.

— Как вернешься, сразу повесь изменников, чтобы другим неповадно было, — посоветовал ему. — Не думаю, что князь Олег кинется спасать их. Не захочет он второй раз за год битым домой возвращаться. Тем более, что на этот раз сказки про непомерную силу сельджуков не помогут.

— Да, так и без дружины останешься, а то и вовсе без княжества, — согласился князь Мстислав Черниговский.

Про бояр он умолчал, но, уверен, мой совет пришелся ему по душе. Через пару часов на пиру первым тостом Мстислав Святославич произнес:

— За наш военный союз! И чтоб погибли все, кто что-то замышляет против нас!

Слова эти были явно предназначены князю Курскому и его единомышленникам. Наверняка в свите князя Черниговского есть, если не сторонники, то сочувствующие Олегу Святославичу. Обязательно предупредят его.

Когда Великий князь Черниговский Мстислав Святославич уплывал домой, я отдарил ему пряностями и тремя жеребцами, арабским, гуннским и аланским. По стоимости это было соразмерно, если не больше, тому, что подарил он. Поэтому я не удивился, когда через месяц к пристани Путивля ошвартовалась новая ладья, нагруженная бочками с медовухой. И ладья, и мед были ответным даром Мстислава Святославича. И еще мне передали, что нескольким черниговским боярам, ковавшим крамолу на князя, отрубили головы. Олег Святославич, князь Курский, даже не дернулся помочь им. В политике многое решают слухи и догадки,