– Клянусь посохом св. Роша, этой драгоценнейшей святыней нашего достославного города! О чем это, черт возьми, вы нам поете, мэтр Жанэ? – воскликнул кожевник. – Видимое ли дело, чтобы король отрядил против горцев, этих подлых еретиков, одного из своих славнейших генералов, маршала Вилляра?

Мэтр Жанэ презрительным взглядом окинул кожевника.

– Милый кум, можно многое ответить на это, – сказал он ему. – Прежде всего, сообразно правилам приличия и христианской учтивости, обязательным, как для мещанина, так и для вельможи, князя, даже государя, непристойно сказать: «о чем это, черт возьми, вы нам поете?» Затем, говоря о вельможных маршалах Франции, мещане, как мы с вами, должны всегда почтительно произносить: «его превосходительство сударь», а не просто «маршал де Вилляр».

– Тарара! Я предпочитаю выражаться лучше чересчур коротко, чем слишком длинно, кум! – ответил упрямый кожевник, пожимая плечами. – Все эти приличия – просто бессмысленные, нелепые слова. Я считаюсь с ними не более, чем с этим (он щелкнул ногтем о свои зубы). Лишь бы меня поняли: провались все остальное!

Мэтр Жанэ покраснел от негодования. Вынув из кармана небольшую книжку, он сказал кожевнику:

– Чтобы доказать вам, кум, всю непристойность ваших слов и телодвижений, я прочту вам главу приличий о голове. Вот, послушайте. Глава III: об осанке. Статья 2-я: о носе... нет, нет, не то. А вот, нашел: о голове. Слушайте хорошенько: «никогда не качайте головой с презрением... Никогда не касайтесь зубов ногтем с презрением. Не...»

– Хорошо, хорошо, каюсь! – поспешил возразить кожевник, который сильно побаивался глубоких познаний торговца духами по части вежливости. – Я не прав: это так же верно, как то, что дубовая кора – лучшее средство для дубления кож. По части приличий вы – дока, а я не более, как осел. Но скажите, пожалуйста, неужто интендант сообщил вам, что король послал маршала... нет, нет, его превосходительство де Вилляра, против этих еретиков, да поразит их Господь?

Мэтр Жанэ, тронутый уступчивостью своего кума, ответил:

– Повторяю вам, что сударь интендант произнес следующие доподлинные слова: «маршалом де Вилляром будет доведено до конца то, что начато было г-ми де Брольи и де Монревелем. Этих еретиков надо уничтожить до последнего: слишком много зла причиняют они краю, благодаря их гнусному мятежу все и вся там подвергаются опасности».

– Это, к несчастью, вполне верно! – воскликнул кожевник. – С тех пор как разыгралась эта гражданская война, нет сбыта моим кожам: за ними не приезжают ни из Барселоны, ни из Каталонии. По тому, как иностранцы избегают нашей провинции, можно подумать, что она зачумлена. А между тем кожа – предмет первой необходимости. Вельможи, военные люди, духовенство – все носят сапоги, башмаки или буйволовую обувь. Ах, какие времена! Будь они прокляты, эти еретики!

– О да, какие времена! – проговорил зять мэтра Жанэ. – Вот и я весь завален медянкой. А между тем художники, аптекари, хирурги, естественники – все нуждаются в ней: медянка не менее кожи предмет первой необходимости.

Лейтенант, в виде заключения, высморкался, да так громко, что торговец духами воскликнул:

– Зять мой и лейтенант! Неоднократно уже я вам читал 5-ю статью II главы Христианской Благопристойности под заглавием: «О неприличных звуках, издаваемых ртом или носом». Там настоятельно советуют никогда не сморкаться громко, подражая звукам труб, гобоев или других духовых инструментов, не говоря уже о том, что во время этого неприличного действия вы должны, наложив платок на нос, скромно скрыть все вашей шляпой.

– Я издал носом звук наподобие духового инструмента без всякого желания быть невежливым или причинить кому-либо неприятность, а совершенно непроизвольно, мой тесть и капитан, – покорно ответил продавец медянки.

– И также без всякого злого умысла вы позволяете себе носить платье, столь мало соответствующее вашему положению, – сказал мэтр Жанэ, рассматривая шелковый сюртук своего зятя, ранее им незамеченный. – А что вы скажете, если какой-нибудь ремесленник вздумает носить суконную одежду вместо шерстяной саржи или если простая работница осмелится одеться в шелк как мадемуазель ваша жена[26]?

– Клянусь честью, дорогой тесть и капитан, я ничего на это не скажу.

– И это напрасно, мой зять и лейтенант! Вам следует сказать этому ремесленнику или работнице то, что жена дворянина по праву может сказать вашей разодевшейся жене, если бы она позволила себе одеться в бархат. Так-то, если хотите, чтобы низшие почитали вас, умейте уважать высших.

– Мой тесть и капитан, я купил этот полукафтан на Базарной площади. Он принадлежал тому дворянину-гугеноту, которого колесовали в четверг. Это был прекрасный случай.

– И вам не стыдно. Фу, фу! Уходите отсюда и извольте сейчас снять с себя это отвратительное платье еретика и висельника.

– Но, мой тесть и капитан, разве вы также откажетесь от хуторов «Живые Воды» и «Святая Элалия», приобретенных вами после реквизиции имущества у семьи еретика Кавалье из Сен-Андэоля? – спросил Фома Биньоль.

– Мой зять и лейтенант, вы просто дурак! – воскликнул мэтр Жанэ, гневно посмотрев на торговца медянкой. – Замолчите, Бога ради, замолчите!

– Кстати о Жане Кавалье, этом проклятом главаре еретиков, – заметил продавец воска. – Слыхали вы, что он принял титул графа де Во-Наж?

– Вы ошибаетесь, куманек. Этот басурман велит себя называть князем Севенским, – сказал кожевник.

– Если этот негодяй получит возмездие по заслугам, то вскоре его прозовут рыцарем виселицы, графом костра и князем колеса. Но терпение, терпение! Раз только его превосходительство сударь маршал де Вилляр очутился здесь, этого Кавалье, этой гугенотской собаки и его шайки убийц не хватит и пятнадцати дней! – со значительным видом проговорил мэтр Жанэ.

– Да услышит вас Господь, капитан! Покуда граф де Брольи и сударь маршал де Монревель не смогли справиться с этими мятежниками.

– Я видел одного офицера морского батальона, успевшего спастись при поражении у Эстабля, где эти проклятые истребили три отряда королевских войск, из которых не вернулось двести человек. Он сказывал,