поздравить, Ленгли. Жаль только, ты так и не перестал мучить своих лошадей.

— Как это мучить? — с удивлением поглядел на хозяина капитан. — Ах, да, — махнул он рукой, — ты снова о мартингале. И чем он тебе так не нравится? По-моему, очень нарядно, когда у лошадей в упряжи так изогнуты шеи.

— Если бы лошади сами держали так головы мне тоже бы очень понравилось, — кивнул готовой хозяин. — Но насильно… По-моему, не может быть речи ни о какой красоте, когда животное мучается. Конечно, я понимаю, Ленгли. Ты человек военный и любишь строгую выправку. Тебе хочется чтобы лошади в упряжи выглядели не хуже солдат на параде. Но вообрази себе на минуту, что солдатам твоего отделения привязали бы доски к затылкам и спинам. Один раз пройтись на параде они, возможно, смогли бы. Но я уверен, что они выбились бы из сил. На поле боя подобным солдатам вообще делать нечего. Ты, Ленгли, знаешь не хуже меня, что атаке солдата ничего не должно сковывать. Иначе он нипочем не добьется победы. То же самое происходит и с лошадьми. Запрягая их с мартингалом, ты, Ленгли, им просто портишь характер. Вместо того чтобы по-настоящему выложиться в работе, твои бедные лошади тратят почти все силы на борьбу с мартингалом. Странно мне, Ленгли. Лошадей ты вроде бы любишь. Неужели тебе неясно, что лошадь не станет хорошей, если ее движения скованы. Кроме этого, мартингал иногда бывает просто опасен. Ты, наверное, знаешь: когда у лошади голова и шея свободны, она сохранит равновесие, даже если спотыкнется. А вот с мартингалом скорее всего упадет. Ну, — усмехнулся хозяин, — теперь я, наконец, высказал тебе все свои доводы, Ленгли. Прошу, подумай. Если знаток лошадей, вроде тебя, откажется от мартингала, это послужит хорошим примером. Многие наверняка захотят сделать то же. Мистер Ленгли какое-то время молчал.

— Кажется, ты все-таки прав, — наконец произнес он. — И насчет солдат ты попал в самую точку. Я подумаю над твоим предложением, Дуглас.

Поздней осенью сквайр собрался в поездку по какому-то важному делу. Править он решил сам, но так как путь был неблизкий, мы взяли с собой на всякий случай и Джона. Меня запрягли в фаэтон. Из всех экипажей это мой самый любимый. Он легок, колеса высокие и вертятся просто отлично.

Конечно, погоду я предпочел бы получше. Дожди шли уже несколько дней подряд, а ветер так разгулялся, что опавшие листья носились в воздухе тучами. Впрочем, это мне не слишком мешало. От самого дома я бежал очень резво и остановился только возле шлагбаума, который перегораживал въезд на деревянный мост через реку.

Этот мост как бы лежал на крутых берегах реки. В половодье поверхность его захлестывало течением, и только крепкие перила, которые шли с обеих сторон, защищали людей и их экипажи от падения в воду. Пока хозяин платил за проезд по мосту сторожу у шлагбаума, тот с тревогой разглядывал воду.

— Река прибывает, сэр, — предостерег он. — Ночь, видно, выдастся не из легких.

Шлагбаум открыли. Я перевез фаэтон на тот берег. Теперь путь наш лежал вдоль лугов, которые уже были целиком покрыты водой. Когда дорога шла под уклон, мои ноги тоже оказывались в воде по щиколотку. Однако грунт еще не размыло, хозяин управлял мною правильно, и я двигался с прежней легкостью.

Когда мы приехали в город, меня ждал чудесный обед. Сил у меня вскоре настолько прибыло, что я уже мог снова везти хозяина. Сквайр Гордон, однако, появился очень не скоро. Дела задержали его почти до самого вечера, и, когда мы выехали обратно, солнце уже садилось.

Ветер задул сильнее.

— Знаете, Джон, — донесся вдруг до меня голос хозяина, — ни разу в жизни не приходилось мне ехать в подобную бурю.

Мне тоже такого раньше не приходилось. Когда дорога пошла через лес, я увидел, как ветер с воем сгибает большие деревья, словно травинки. Это было так страшно, что я весь дрожал.

— Дела… — услышал я голос Джона. — Не очень-то будет приятно, если такое вот деревце бухнется на голову.

Едва он это успел сказать, послышался оглушительный треск, и прямо передо мной на дорогу рухнул громадный дуб. Мне сделалось жутко. Я замер на месте и, содрогаясь всем телом от ужаса, ждал, что последует дальше. Плохо воспитанный конь наверняка попытался бы спастись бегством. Но могу с гордостью вам сказать, мне даже в голову такое не приходило.

Джон спрыгнул на землю и встал со мной рядом. Теперь мне было уже не так страшно. Хозяин вышел из экипажа и поглядел на дорогу.

— Вот это да! — услышал я его голос. — Еще бы чуть-чуть, и от нас осталось бы мокрое место. Как же мы теперь дальше поедем, Джон?

— Вперед никак не пробраться, — отвечал кучер. — Дерево перекрыло нам всю дорогу. Единственный выход — ехать назад к перекрестку. Там есть еще дорога к мосту. По ней, конечно, получится дольше. Но ничего, Черный Красавчик у нас пока свежий. Только домой попадем поздно.

К мосту мы приблизились совсем в сумерках. Но все же смогли разглядеть, что середина его полностью залита водой. Правда, все местные жители к этому настолько привыкли, что даже не осаживали у моста лошадей. Сквайр Гордон тоже не стал сбавлять скорость. Я резво взбежал на мост. Внезапно меня охватила такая тревога, что я остановился как вкопанный.

— Давай же, давай, Красавчик! — приказал сквайр Гордон и даже легонько ударил меня хлыстом.

Но какая-то сила по-прежнему держала меня на месте, и я не двигался. Хозяин ударил хлыстом сильнее. Я и тут продолжал стоять.

— Видимо, что-то случилось, сэр, — догадался Джон.

Он вылез из фаэтона, внимательно меня осмотрел и попытался потянуть вперед под уздцы. Я изо всех сил упирался. У меня не было другого способа ему объяснить, что я не имею права идти сейчас по мосту. Тут на другом берегу выскочил из своего домика сторож.

— Стойте! Стойте! — размахивая во все стороны фонарем, кричал он. — Нельзя ехать дальше!

— Что еще там случилось? — громко осведомился сквайр Гордон.

— Бурей разрушило мост, — объяснил сторож. — Еще немного, и вы все свалились бы в воду.

— Невероятно! — воскликнул хозяин. А Джон наклонился ко мне и сказал:

— Спасибо тебе, Черный Красавчик! Аккуратно меня развернув, он повел меня на другую дорогу, которая шла вдоль реки. Буря к этому времени уже унялась. Стоял темный и тихий вечер. Хозяин пустил меня рысью вперед. Копыта мои так бесшумно ступали по мягкой дороге, что слышался шорох колес фаэтона.

Долгое время хозяин и Джон ехали молча. Потом сквайр Гордон очень серьезно сказал:

— Если бы Черный Красавчик меня послушался, мы бы скорее всего уже были покойниками. Течение тут, Джон, очень быстрое. Никто бы просто не успел нас спасти.

Хозяин снова умолк. Потом он принялся объяснять Джону очень сложные вещи… Даже такому развитому коню, как я, оказалось понятно не все. Я уловил лишь общую суть. Господь наделил людей разумом, и они могут осмысливать все, что с ними случается, говорил Джону хозяин. Животным Бог дал вместо разума чувства, которые в минуты опасности оказываются куда совершеннее нашего разума. Потому-то животным и удается так часто спасать хозяев.

Джон был согласен со сквайром Гордоном. Он тут же привел множество фактов из жизни лошадей и собак.

— Ох, сэр, — со вздохом добавил наш кучер, — если бы совершенно все люди придавали побольше значения лошадям и собакам, в мире сделалось бы гораздо лучше.

По-моему, правоту своих слов Джон доказывал личным примером. Он всех животных очень любил. Вот и сложилась у нас в конюшне такая здоровая атмосфера.

Беседа сквайра и Джона настолько меня взволновала, что я не заметил, как мы поравнялись с воротами Бертуик-парка. Там нас давно уже ждал садовник. Как выяснилось, его послала хозяйка. Едва стемнело, она начала волноваться. Джеймса немедленно усадили на Джастиса, и он поскакал к мосту узнать, не появились ли мы еще там. А садовнику было велено караулить нас у ворот.

У двери дома горел яркий свет. Все верхние окна были тоже освещены. Хозяйка выбежала нам навстречу.

— Слава Богу, все целы! — вскричала она. — А я тут нагородила себе всяких ужасов. С вами, правда,