узрит,как бездонный мир на сотню верстпереполненный тобой стоит.Он в слезах расплавлен и слиянс жалким склепом своего певца,и в один великий океан,восхищенный, весь перелился.О, так лучше! Вечно, вечно пой,наглухо упрятанный во тьмевечный узник, вечный крепостнойс вечной темой о своей тюрьме.1990
* * *
И когда, уходя, ты взглянул назади простился с тем, что навек любил —в белом инее был неподвижный сад,и не дрогнул сад, словно нежив был.Он глядел вослед поверх бледных сел,ледяной цветок, голубой кристалл.И на всем пути тем же цветом цвелвсякий куст – и сердце тебе пронзал.В белом поле врыт твой нетленный сад,ни весны, ни лета не будет в нем.Может, он, настрадавшись, на небо взят —но и здесь студеным стоит столпом.И в морозный день с голубых небестихо иней падет на тебя,бедняк, как прощальный дар, запоздалый жест,хрупкий знак родства и прощенья знак.1990
* * *
К заветному дому, к железной скобе у ворот —рукою подать: по траве переправиться вброд.Есть вечная радость – упрямство стеблей укрощать,последней, ничтожной преграды напор ощущать.Цепляйтесь за полы и путайте ноги скорейв бессильной попытке меня удержать у дверей! Вот так я смеялась. И гул изошел из земли,и я оступилась, и травы меня оплели.Неслышно качаясь, дышала в лицо белена,и явь принимала обличье тяжелого сна:как будто я – дерево в паре шагов до ворот,я ветви тяну – но никто меня в доме не ждет;и сруб почернел, и крыльцо зарастает травой,и только столетья плывут над моей головой.1990
* * *
По-над берегом, над половодьемлипы второпях зазеленели,и широким маятником ходятпраздничные легкие качели.Пляшет свадьба, но не слышу гула,ни напева-посвиста, ни слова,словно я когда-то утонулаи смотрю на все со дна речного.Что ты, птичка, вьешься над волною?Что жалеешь обо мне, ракита?Ледяной стеклянною стеноюя от боли и тоски укрыта.И никто не сможет, как бывало,оттолкнуть меня или обидеть.Не сама ли я порой мечталаумереть, но из могилы – видеть!Видеть – да. Но не качели этив их размахе вольном и счастливом,и не то, как налетает ветерв белый сад, парящий над обрывом.1990
* * *
Когда в осенней тишинедорога мерзлая лежит,и месяц светит в вышине,и лес для холода открыт,и для кочующих гусейоткрыто за морем окно,и назначенье жизни всейтобой уже предрешено — тогда спокойна и светлапростая истина утрат: рука,что все тебе дала,однажды все возьмет назад.1990
* * *
Мимо стен, где виноградниких обвил, храня,ранним утром белый всадниквыведет коня.В чисто поле унесется,предвкушая бой.Белый плащ за ним совьетсяпо ветру трубой.Под копыта непокорныйвалится бурьян:мчит навстречу всадник черныйиз далеких стран.Как сшибутся на разгоне — Боже сохрани!Но сперва погибнут кони,а потом – они.К ночи выпрямятся травы,набирая цвет.Кто был правый, кто неправый —травам дела нет.Серый всадник мертвых тронети, покуда ночь,в общей яме похоронити уедет прочь.Он уедет тихим шагом,будет темнота.И в часовне за оврагомскрипнут ворота.И за каменной стеноювспыхнут две свечи,и оконце слюдяноевыплывет в ночи.1990
* * *
Кто обманом, злом, кто честным трудомполагаем жить, отведя беду.Но случится час – и сгорит твой дом,и повалит смерч дерева в саду.И своей судьбы ни один народне предрек еще, да и как предречь? Мировых стихий самовластный ходв недоступной нам вышине течет.И когда к рассудку доверья нет,у пучины гибельной на краюсердце ищет глупых земных примет —и по ним читает судьбу свою.1990
* * *
Года проходят в суете и скверне.Но посмотри на небо в час заката:все так же тих и светел мир вечерний,и чист, и целомудрен, как когда- то.Как будто не его травили дымом,в природе неделимое разруша.О, в естестве своем непостижимомзачем царишь, зачем тревожишь душу? Ужель еще не поздно ей терзатьсяв лучах неопороченного света,что и она могла б такой остаться,когда бы знала, что возможно это! 1990
* * *
Поле безлюдное, полдень и зной,тихие, чуткие шелесты ржи.Чудится: в поле, где нет ни души,кто-то присутствует рядом со мной.Словно бы тонкий навес из стеклав небе незримо откинут, и вот объединился с землей небосводили протока меж ними прошла.Наглухо замкнутый купол разъят.Поле ржаное и лес на краю,как бы познавшие ценность свою,сильно и вольно в пространстве стоят.Жизнь моя, наскоро ты прожита,что ж ты молчала, что ты – благодать?Где ты? Но купол замкнулся опять,поле безлюдно и вечность пуста.1990
* * *
Грозный ветер! Летя по равнинам пустыми полынную сушь теребя,понимаешь ли ты, что никем не любим?Восхваляя, боятся тебя.Оттого ли, что в холод надмирных высот,где твоя возникает стезя,не поднялся никто? Там никто не живет,и понять твою душу нельзя.Оттого ли еще, что в гордыне своейнепомерен, игрушкой избравнеподъемные массы великих морей,исполинские крепи дубрав? Что ж, найди в себе силы скитаться один,накопитель своих неудач,сам учитель себе, сам себе господин,сам себе утешитель и врач.И везде тебе путь! Никому не понять,отчего ты всечасно хотелледяную свободу свою поменятьна людской приземленный удел.1990
