– Сию минуту выясню, – ответил адъютант и исчез. Появился он буквально через минуту:
– Это оперная труппа антрепренера Любимова. Они следуют из Нижнего в Пермь и просят вашего соизволения, Ваше Императорское Высочество, разрешить сопровождать вас до Перми.
– Да пусть себе плывут с нами, – благосклонно разрешил Михаил Николаевич.
Когда вернулись на «Ярославль», настроение у председателя Государственного Совета империи было приподнятое.
– Видишь, как любит нашу царственную семью народ? – не без гордости сказал он сыну.
Сергей Михайлович машинально кивнул, а затем задал вопрос, который волновал его с самого начала путешествия.
– Я видел и вижу, Ваше Высочество, искренние изъявления радости в нашем народе, когда они встречают и провожают нас. Но помилуйте, если народ нас так любит, то почему он же в нас стреляет и бросает бомбы?[4]
– Стреляет и бросает бомбы не народ, Сережа, – нахмурившись, назвал сына по имени великий князь, что было совершенно не в его привычках. – Это просто больные, ущербные люди…
– Так что, может, нам их еще и пожалеть? – вскинул голову Сергей Михайлович.
– Может, и пожалеть, – просто ответил Михаил Николаевич. – Они озлоблены и обижены. Причина их богопротивных деяний кроется в обиде или оскорблении, некогда им нанесенном. Их души пылают ненавистью. К тем, кто лучше их, удачливее, умнее, богаче. Это раковая опухоль на теле нации… Хотя хочу сказать тебе откровенно, я сторонник хирургического вмешательства в этот процесс, нежели потакания или понимания их
До Перми плыли ровно тридцать часов. Прошли Осу и Оханск, где была сделана короткая остановка. Правда, на крыше пристани перед самым прибытием «Ярославля» ветер покосил венчавший ее огромный вензель с инициалами имени Его Императорского Высочества, однако такое обстоятельство ничуть не омрачило веселья народа и благосклонности Михаила Николаевича к встречающим его лицам. К тому же было довольно темно.
Проследовав той же ночью мимо Таборов и Нытвы, к Перми подошли утром 11 июня.
В «Пермских губернских ведомостях», которые через день не без интереса прочел Сева Долгоруков, было писано, что
Далее все шло по плану: высоких путешественников встречала вся губернская верхушка под несмолкаемый перезвон колоколен всех пермских соборов и церквей и слившиеся воедино свистки пароходов. Затем под восторженные клики толпы грянул патриотический гимн «Славься, славься», исполняемый музыкантами и хором оперной труппы антрепренера Любимова, что плыла позади «Ярославля» и «Меженя» на пароходике «Полюд». Императорские Высочества раскланивались с народом и улыбались. Августейший отец посматривал на августейшего сына, и взгляд его говорил:
«Видишь, Сережа, нас действительно любят…»
Затем Его Императорское Высочество великий князь Михаил Николаевич принимал от начальствующих лиц рапорты и знакомился с губернскими чиновниками. Дети усыпали путь великих князей цветами, городской голова вручил хлеб-соль на блюде с вензелем Михаила Николаевича и был несказанно счастлив.
Проследовали в кафедральный собор, выслушали краткое молебствие и приняли в подарок святые иконы, после чего потрогали священный посох Стефана Пермского, товарища Сергия Радонежского и уничтожителя языческих кумиров. Затем прибыли в губернаторский дворец, где позавтракали и немного отдохнули с дороги.
В Перми великие князья пробыли два дня. Куда их только не водили! И в земскую больницу, и в детский приют, и в классическую гимназию, где высокие путешественники посетили общежитие гимназисток. Осмотрели реальное училище, побывали в храме Вознесения и даже в тюремном замке, а еще посетили земский приют для душевнобольных, которые, собранные в общей зале дюжими санитарами, восторженно гикали при виде Их Высочеств в парадной форме и андреевских лентах, при этом пучили безумные глаза и пускали тягучие слюни.
После обеда в Общественном собрании на обширном лугу было устроено народное гуляние. Пятьдесят тысяч народу собралось на него! Оркестры, песенники, акробаты, фокусники, круги хороводов, скачки на неоседланных лошадях. Еда на столах и пиво из бочек за счет города. Славно!
На следующий день – смотр местного батальона и посещение пермских пушечных заводов. Крайне впечатляюще!
Затем последовал обед в доме губернского земства и всяческие церемонии, сопутствующие сему действу, и, наконец, отбытие в одиннадцатом часу вечера экстренным поездом в славный город Екатеринбург – конечную цель путешествия.
Глава 16. Возвращение Африканыча, или Новый план Севы Долгорукова
– Принес?
– Да.
– Давай сюда.
Ленчик протянул Всеволоду Аркадьевичу кипу газет.
Долгоруков развернул одну из газет и принялся читать…
«14 июня сего года в восемь часов утра состоялось торжество освящения и открытия Уральско- Сибирской научно-промышленной выставки. Близ главного входа выставки, перед домом Уральского музея, было приготовлено возвышение для молебствия и водоосвящения, задрапированное красным сукном. Перед началом молебствия преосвященный Нафанаил, епископ Екатеринбургский и Ирбитский, обратился к Их Императорским Высочествам со следующим словом:
«Благоверные Государи!
На месте воззрения на многое новое и в то же время на месте ознакомления со многим виданным и невиданным, не глас токмо радования пред Вами и о Вас раздается в сонме ликующих сынов на рубеже Азии, а купно с гласом радования возносится к Царю Царей, и глас мольбы за Вас и за Державный Род Ваш…
Если всюду, то паче здесь, воскликновениями радости пред лицом Высоких и Сильных, мы возносим благодарение…»
Нет, больше этого Сева читать не мог. Такие тексты всегда вызывали в нем тоску и зевоту, а еще упадок чувств и настроения. Выставка открылась, великий князь Михаил Николаевич на ней присутствует, живой и здоровый, и скоро поедет обратно в Петербург, – это являлось главным, что, собственно, и нужно было знать.
Долгоруков отложил газету и уставился на «Портрет Карла V». Император был заключен в латы и смотрел вдаль, скосив глаза. Бородка, похожая на шкиперскую, делала его подбородок не таким острым и жестким…
Африканыч вернулся. Встречал его Ленчик, с которым они и заявились к Севе домой, где уже находились Давыдовский со «стариком» Огонь-Догановским.
– Вот, – объявил с порога Неофитов, передавая Долгорукову картину и фальшивые документы, удостоверяющие ее подлинность. – Сизиф сделал все в лучшем виде.
– Как он там? – поинтересовался Всеволод Аркадьевич, рассматривая «сизифо-тициановское» творение и приходя в восторг от увиденного. Картина и в самом деле получилась великолепной.
