Екатеринбурге или когда он будет возвращаться с нее? – как бы между прочим поинтересовался он.

– Не сказал, – ответил собиратель старины. – Да это и не важно…

– Конечно, не важно, – раздумчиво согласился Долгоруков. Ведь более ничего не оставалось.

И вот теперь, в канун приезда великого князя в Казань, оставалось только гадать, сейчас он будет покупать картину у Лихачева или по возвращении с выставки. Но гадать, милостивые государи, дело неблагодарное. А иногда – и вредное.

«Самолетовская» пристань на Волге была заполнена флагами, зеленью и цветами. Костюмы женщин, яркие и пестрые, смешивались с ветвями и гирляндами, составляя, ежели смотреть с реки на берег, одно радужное живописное пятно. Но главное – пристань пароходного общества «Самолет» была настолько полна людьми, что яблоку буквально было некуда упасть. Уже и полицианты теснили народ, дабы не напирал, и жандармы выставили живой кордон, а публика, желающая поприветствовать прибытие великих князей в Казань, все прибывала и прибывала.

Городской голова Лебедев стоял рядом с вице-губернатором Хитрово и корпусным командиром генералом Шатиловым и вот-вот готов был принять из рук секретаря Постникова свежеиспеченный каравай хлеба с серебряной солонкой, дабы с поклоном вручить его председателю Государственного Совета империи.

Наконец, в поле зрения встречающих показались два парохода. Первым шел «Ярославль», на котором ехали Их Высочества великие князья Михаил Николаевич и Сергей Михайлович, вторым – «Межень», на коем плыли сопровождающие высоких путешественников лица, в том числе и губернатор Андриевский, встретивший великих князей в Козмодемьянске.

В восемь тридцать утра оба парохода под нескончаемые крики «ура» причалили к пристани.

– Давай, давай, давай, – нервически произнес городской голова Лебедев, вполоборота повернув голову к секретарю и не сводя взгляда с пароходов.

Постников так же нервически передал ему хлеб-соль, и когда великие князья только-только ступили на берег, Лебедев подлетел к ним и протянул каравай с солью.

– Хлеб да соль вам, Ваше Высочество Михаил Николаевич, – с поклоном произнес он.

Великий князь-старший кивнул и отщипнул кусочек от каравая, макнув его в соль.

– Хлеб да соль вам, Ваше Высочество Сергей Михайлович, – с поклоном произнес городской голова, всем корпусом повернувшись к великому князю-младшему.

Сергей Михайлович улыбнулся и проделал те же действия, что и его отец.

– Ура-а-а, – полетело над пристанью, когда великие князья вкусили хлеба-соли.

А затем Михаил Николаевич принялся милостиво беседовать с представленными ему вице-губернатором Хитрово предводителями уездного дворянства и прочей губернской и городской верхушкой.

Сева Долгоруков тоже был на пристани. Кричал вместе со всеми «ура» и во все глаза смотрел на высокого худощавого господина в армейской фуражке и дворницкой бороде лопатой, – председателя Государственного Совета Российской империи. Он был уже спокоен: приготовления на пароходах говорили о том, что остановка в Казани будет кратковременной, и скоро оба высоких путешественника поплывут дальше.

Так оно и произошло. Великие князья, пообщавшись с губернской и городской верхушкой, сделали народу ручкой и отбыли под восторженные клики народа от «самолетовской» пристани, держа путь на Чистополь.

– Ну, слава богу, – разом выдохнули Огонь-Догановский и Давыдовский, дожидающиеся Севу у него дома. – Отбыли, значит, великий князюшка с сынком. Что ж, какое-то время у нас снова есть.

– Когда намечено открытие выставки? – спросил Долгорукова Павел Иванович.

– Четырнадцатого июня, – ответил Сева.

– Стало быть, пара недель имеется, – облегченно произнес Огонь-Догановский.

– Удивляюсь я вашему спокойствию, – сказал Долгоруков. – Времени осталось две недели, а надо еще подменить картину. Для чего ее надобно еще заполучить. А от Африканыча же ни слуху ни духу…

– Есть! – услышали они голос Ленчика, который каждое утро ходил на телеграф в ожидании вестей от Неофитова.

Три головы разом обернулись к нему:

– Что «есть»?

– Есть и слух, и дух, – весело ответил Ленчик, сверкая глазенками. – Самсон Африканыч возвращается. С картиной!

Восьмого июня, около полудня, «Ярославль» и «Межень» вошли в Каму. Сие путешествие уже начинало нравиться великому князю Сергею Михайловичу: новые места, толпы радостного народа у пристаней, мимо которых они проходили без остановок, мощное, в едином порыве «ура» и трепыхание квадратного великокняжеского штандарта на ветру.

– Ну, как тебе путешествие? – спрашивал иногда Михаил Николаевич сына, когда они, поприветствовав встречающих, уходили в гостиную.

– Благодарствуйте, я весьма доволен, – искренне отвечал Сергей Михайлович и добавлял: – Ваше Высочество.

Таковое обращение было принято между отцом и сыном, даже когда они были вдвоем. Хотя отец в этом путешествии был не столь строг, как дома…

Прошли Лаишево, Мурзиху и Рыбную слободу. В Чистополь прибыли уже ночью. Великие князья сошли на берег, устланный коврами; приняли, как и полагается, хлеб-соль, поздоровались с народом и распрощались с казанским губернатором Андриевским, пожелавшим им счастливого пути.

Отплыли почти тотчас. В течение следующей ночи и дня прошли Соколки, Елабугу, Челны, Пьяный Бор, Каракулино (с высоты колокольни, стоявшей на пригорке, это село и впрямь походило на детские каракули) и Березовку и в ночь на десятое июня, в половине первого пополуночи, подошли к уездному городу Сарапулу, иллюминированному, как рождественская елка.

Здесь великих князей встречали два губернатора – вятский и пермский, от которых председатель Государственного Совета принял рапорты. Хлеба-соли, стало быть, было тоже два. Причем при вручении оных от края Пермского Михаилу Николаевичу пришлось выслушать от председателя Пермской земской управы с фамилией Пермяков (какая же еще может быть в Пермском крае?) довольно пространное «выражение чувств населения Пермской губернии к Его Императорскому Высочеству как к президенту выставки».

Выражение чувств было следующим:

– Ваше Императорское Высочество, Государь Великий Князь! Удостоивши Сибирско-Уральскую выставку принятием на себя звания ее Почетного Президента, Вы не отказались осчастливить Пермскую губернию и личным Своим посещением с Августейшим Сыном Вашим Его Императорским Высочеством Великим Князем Сергеем Михайловичем. Пермское губернское земство, глубоко тронутое такою милостию, поручило нам выразить Вашему Императорскому Высочеству его беспредельную благодарность и любовь к Вам. Вы дороги нашему сердцу как член глубокочтимой Царственной Семьи и как представитель высшей законодательной власти в Империи. Вы дороги нам и как брат и сподвижник Царя-Освободителя, даровавшего России освобождение крестьян и земские учреждения, Царя, благодарная память о котором перейдет из рода в род. Позвольте же, Ваше Императорское Высочество, по завету отцов и старинному русскому обычаю, поднести Вам хлеб-соль как выражение глубокой любви к Вам. Еще просим Ваше Императорское Высочество передать Нашему Батюшке-Царю чувства непоколебимой верности, преданности и любви Пермского Губернского Земства к Его Императорскому Величеству и всему царствующему дому…

Восторженные и громогласные клики «ура» всколыхнули ночь. А затем пафосно-торжественно и неожиданно даже для великих князей грянул хоровой гимн «Славься, славься». Все повернули головы в сторону звучащей музыки и пения. Они исходили с верхней палубы парохода «Полюд», причалившего несколько минут назад.

– Что это? – спросил Михаил Николаевич своего адъютанта, впрочем, довольный таким продолжением встречи.