– Закир! – негромко произнес он. – Это Варяг. Мне стало известно, кто увел общак. Надо собирать большой сходняк. Передай ворам, если они заинтересованы в том, чтобы вернуть общак, пусть дадут мне знать. На следующей неделе я возвращаюсь в Москву!

Поднимаясь в лифте на пятнадцатый этаж, он думал, что дело даже не в пяти миллиардах. Дело в принципе. Еще никому и никогда не удавалось обвести Варяга вокруг пальца. «Я тебя, Сапрыкин, из-под земли достану. Ты принесешь мне эти пять тонн лимонов в зубах», – зло прошептал Владислав, отпирая ключом дверь.

Девушка– пограничница за толстым стеклом внимательно изучила его паспорт, сверилась со своим всезнающим компьютером и энергично проштамповала «въезд».

Владислав дождался Лену с Лизой, и они втроем пошли к резиновой ленте-змейке искать свой багаж.

На выходе из таможенной зоны было столпотворение. Встречающие трясли букетами цветов, сотовыми телефонами, махали руками, улыбались, возбужденно кричали. Но на мужчину в сопровождении девушки лет двадцати пяти и шестилетней девочки никто не обратил внимания. Зато как только они вырвались из жужжащей толпы, к ним сразу подкатили четверо крепких ребят с одинаковыми значками «ТАКСИ» на рубашках.

– Машина до Москвы недорого! Низкий тариф! – наперебой стали предлагать они, заглядывая приезжему в глаза.

Варяг решительно помотал головой и, мягко отстранив «таксистов», двинулся к выходу. Его никто не встречал у выхода из таможенной зоны, но он дал такие инструкции Чижевскому: Варягу не хотелось привлекать ничьего внимания к своей персоне.

Он вдруг невольно вспомнил свое возвращение сюда, в международный аэропорт Шереметьево, три года назад, когда его оттерли от встречавших телохранителей переодетые менты, подбросили в карман плаща наркотики и чуть не повязали в кабинете дежурного милиционера… как его там звали… Тогда ему удалось спастись: он убежал из ментовской «Волги», плутал по лесу и приехал в Москву, переодевшись каким-то бомжом. И вот он снова прилетел из Америки в Шереметьево. История повторяется, хотя и не дословно. Второй раз он не даст себя одурачить. «В этой истории, – подумал Варяг, – будет новый поворот».

Проходя мимо газетного киоска, Владислав остановился на секунду и купил свежий номер «Известий». Его внимание привлек крупный заголовок на первой полосе: «Загадочная смерть чиновника». Он пробежал глазами заметку: «Вчера, 14 августа, на своей даче под Москвой покончил с собой сотрудник одного из управлений ФСБ Николай Иванович Соколов. Самоубийца произвел себе в рот выстрел из крупнокалиберного ружья. По сообщению информированных источников в МВД, против Н. Соколова недавно было возбуждено уголовное дело по подозрению в соучастии в финансовых махинациях, связанных с нецелевым использованием транша МВФ».

Варяг не знал, можно ли верить этому сообщению. Возможно, кто-то опять затеял двойную игру. Но с кем? С ним, или с ворами, или с новым президентом?

Видно, у Николая Ивановича очень высокие покровители в МВД, если ему удалось инсценировать ни много ни мало собственное самоубийство. Вот только зачем? Но придумано классно: выстрел в рот из крупнокалиберного ружья – это значит, что голова «самоубийцы» разлетелась вдребезги, как упавший с грузовика арбуз.

Хоронить, значит, будут в закрытом гробу – чтобы, не дай бог, родственники и знакомые не обнаружили подмены… Ну и махинаторы? Но быть может, это сообщение – правда. Тогда, возможно, от Николая Ивановича решили избавиться. Кто?

Сапрыкин?

Владислава не особенно интересовали обстоятельства инсценированного самоубийства эфэсбэшника. Его интересовал живой Сапрыкин, которого теперь надо найти во что бы то ни стало.

Автоматические стеклянные двери аэровокзала с шипением разъехались и выпустили трех прибывших из Нью-Йорка пассажиров под низкий бетонный козырек.

Оказавшись на улице, Варяг сразу ощутил прохладу, предвещавшую скорую московскую осень.

– Не холодно? – участливо спросил он, обернувшись к своим спутницам. – Середина августа, а уже как будто лето кончилось.

– У нас всегда так: лето начинается в июле, а заканчивается в первую декаду августа, – попробовала пошутить Лена, но печальный голос выдал ее далеко не веселое настроение.

– Ты что? – Владислав даже остановился. – Чего куксишься?

Лена посмотрела на него печальными серо-зелеными глазами и тихо ответила:

– Я боюсь.

Он поставил оба чемодана на асфальт и прижал ее к себе:

– Ну все, все… Ничего не бойся. Теперь все будет по-другому.

Но он понимал, что слова утешения не возымеют действия. Лена боялась.

Четырехмесячное пребывание в страшном следственном изоляторе в Волоколамске оставило неизгладимый отпечаток на ее душе. Ей по-прежнему снились кошмары, ее мучили ужасные видения, а все тело, избитое, истерзанное, изломанное тюремными насильниками-извергами, болело так, словно в нем не осталось ни одной целой косточки. Варяг, наблюдая за ней все последние месяцы, сильно переживал. Не раз и не два у него возникало желание отдать приказ убить Урусова, невзирая на то что генерал-полковник МВД, до сих пор сидящий под замком в подвале дома Медведя в Кусково, был очень ценным заложником и его следовало беречь как зеницу ока.

Варяг пока не знал, какую пользу Урусов может сослужить, но интуитивно понимал, что немалую.

К дверям терминала со свистом подкатил черный джип «мерседес» и притормозил около Варяга. Он заглянул в салон: за рулем сидел улыбающийся Сержант.

– Вот это сюрприз! А Чижевский обещал прислать Зверька. Привет, Степан!