фургонов — красногвардейцы с винтовками за спинами. Федор привязал лошадь к обломку рельса и подошел к красногвардейцам. Один из них, с маузером в деревянной кобуре, с забинтованной рукой на свежей марлевой, через шею, повязке, размахивал газетой и кричал:

— Товарищи, минутку! Нестеров на команду дал. Только что получено.

Федор, услыхав знакомую фамилию, хотел было спросить, где, мол, его, Нестерова, можно найти. Но красногвардейца, размахивавшего газетой, уже обступили со всех сторон, поднялся гомон, который, впрочем, сразу же затих, как только тот здоровой рукой поднес к глазам газету и без всяких пояснений начал читать.

— «От Совета Народных Комиссаров». — Громко, по-митинговому произнес он первые слова, и Федор, присмотревшись к нему, признал в нем того агитатора, который выступал в хуторе Платовском на митинге, когда Федора и Федюнина вызволили из амбара. — «Трудовые казаки Дона и Кубани! — читал агитатор. — Великая опасность надвинулась на вас. Враги трудового казачества подняли головы. Бывшие помещики- дворяне и царские генералы хотят захватить на Дону и на Кубани власть в свои руки и передать эти благодатные плодородные области иноземным захватчикам. Бывший генерал Краснов, который в октябре вместе с Керенским шел походом на Петроград, теперь выступает в качестве донского представителя и ведет переговоры…»

— В душу, в крест их, с царскими генералами!..

— Паразиты! Прихвостни!

— Видал я этого самого!..

— Товарищи, товарищи, не успеете, да?

— Дайте же прочитать-то!

— «…и ведет переговоры… с представителями Германской империи. Знаете ли вы об этом, казаки Дона? — снова в наступившей тишине зазвучал приподнято-суровый голос. — Нет, предатели действуют за спиной трудового народа. Они заявляют от вашего имени, будто вы хотите отделиться от России и стать рабами помещиков и капиталистов… Чтоб вернуть себе дворянское звание, помещичьи земли, генеральские чины, изменники-красновы готовы продать чужестранным…»

Тут ветер шевельнул газету и заломил ее. Читавший споткнулся на полуфразе, суетливо задвигал забинтованной рукой и сморщился, — видно, только что раненный, он еще не успел освоиться в своем новом положении. Федор подался вперед, отжав плечом безусого юнца красногвардейца, и расправил газету, придержал ее. Вверху большого пестрого листа увидел: «Правда», 31 мая 1918 г., № 107».

Кроме этого заголовка, Федор ничего больше не читал в газете: слушал, насупив брови, боясь проронить хоть слово. А когда красногвардеец, все повышая голос, произнес: «Трудовые казаки Дона и Кубани! Волею рабочих, крестьян и казаков всей России Совет Народных Комиссаров приказывает вам немедленно стать под ружье…» — Федор, сам того не замечая, при слове «приказывает», на котором читавший сделал ударение, подкинул на плече винтовку и вытянулся, принял стойку, как по команде «смирно».

— «Великая опасность надвинулась на вас, казаки Дона и Кубани. Покажите же делом, что вы не хотите быть рабами угнетателей и захватчиков. К оружию, донцы! К оружию, кубанцы! Смерть врагам народа! Гибель предателям!..

Председатель Совета Народных Комиссаров

В. Ульянов (Ленин).

Временный заместитель Народного комиссара по иностранным делам

Чичерин.

Народный комиссар

И. Сталин».

У читавшего на скулах, бритых, в крапинах щетин, проступил багрянец. Красногвардейцы, не шевелясь, смотрели ему в лицо, словно бы ждали, что еще он скажет. Но тот молчал, расправляя опять заломленную ветром газету. Несколько секунд длилась пауза. Потом все разом, перебивая друг друга, заговорили. На все лады принялись костить «колбасников», то есть немцев и «прихвостней-паразитов».

Федор подумал: «Кончилось житье на хуторе!»

— Товарищ, как мне найти Нестерова? — спросил он у красногвардейца-агитатора и, напомнив ему о митинге в хуторе Платовском, сказал, кто он, Федор, есть.

Тот улыбнулся и указал головой в сторону левофлангового фургона, к которому был привязан потный оседланный дончак.

— Вон конь его стоит, видишь? На телеграфе его ищи, в вокзале. Не мешкай только. Он сейчас же опять на передовую ускачет, — и, развернув наконец газету, приблизив ее к лицу, все тем же сурово- приподнятым голосом прочитал:

— «О борьбе с голодом».

Федор минуту переминался с ноги на ногу: и послушать-то ему хотелось — «Настали самые трудные недели. В городах и во многих губерниях истощенной страны не хватает хлеба…» — и боялся проворонить Нестерова. Конечно, его можно было бы подождать здесь, возле его коня. Но до разговоров ли ему будет? Шагая по неровному булыжнику, держа голову вполуоборот и спотыкаясь, Федор все прислушивался. Но вот по площади пробежал вихрь, закружив пыль, и голос красногвардейца оборвался. Федор с трудом различил последнюю неполную фразу: «…вырвать его из цепких рук кулаков и спекулянтов…»

«Что же это вырвать? — ускоряя шаги, размышлял Федор и сам себе ответил: — Ясно что: хлеб».

На пристанционном базаре — толпы зевак. Длинные, наглухо закрепленные полки сплошь завалены и заставлены всякой всячиной: пироги и пирожки разных фасонов и размеров, с начинкой и без начинки; жареное мясо и сало; каймак и молоко… В уши лезло верещанье баб-торговок:

— С творогом, с творогом, соколик, и яичками…

— Как бишь эти деньги назвал? Донские? Уж и не знаю… Отродясь не слыхала про такие. Ты бы керенками мне, а не то царскими.

— За такую рвань пять фунтов? Опупела, тетенька!

На платформе, замусоренной так, что ее нужно было очищать не метлой, а лопатой, в тени багажного отделения сидели трое, одетых по-барски: важная дама с зонтиком в руке и пожилые вылощенные мужчины. Они весело болтали о чем-то и посмеивались. «Радуются! Чему радуются?» — косясь на них, подумал со злобой Федор. За углом вокзала он увидел кучу мешков, чем-то туго набитых. Подле них крутился неопределенного возраста носатый человек, — видно, охранял. Федор хотел было из любопытства пощупать крайний, из крапивного холста, мешок, но носатый так посмотрел на него, что Федор отвернулся: «Ну тебя к черту! Связываться еще с тобой!»

Он был у служебного входа, когда вокруг него поднялся переполох: люди, внезапно появившись откуда-то и запрудив платформу, заметались туда-сюда с мешками на спинах и устремились к водокачке. Там на первом пути стоял товарный состав. Паровоз, который только что вытащил его из тупика, был уже под парами. Люди с гвалтом, бранью лезли на буфера, втаскивали поклажу. Носатый, пыхтя, пер два мешка сразу — один на горбу, другой под мышкой, — и согнутые в коленях ноги у него заметно подрыгивали. Федор усмехнулся и шагнул на приступок перед дверью.

В открытую фортку слышалось постукивание телеграфного аппарата, и Федор заглянул в окно. За столом у аппарата сидел, напряженно шевеля кистью руки, телеграфист, а рядом, не спуская взгляда с узенькой, медленно ползущей бумажной ленточки, стоял в нетерпеливой позе военный, жилистый, уже немолодой человек при шашке и нагане. Это был Нестеров. Федор решил подождать его здесь.

В это время паровоз толкнул назад, подергал взад-вперед, как бы не решаясь, в какую сторону направиться, и двинул состав обратно, на запасный путь. Федор еще раз увидел носатого: он сидел на буфере поверх мешков и беспокойно ерзал. В служебное отделение прошли замасленные железнодорожники, и по их разговорам Федор понял, почему состав не отправили: к станции со стороны Бударино приближался поезд особого назначения. Телеграфное распоряжение по линии, полученное с запозданием, строго-настрого запрещало этот поезд задерживать.

Едва путь был очищен, как из леса — в версте от вокзала, за Бузулуком — донеслось грохотанье, сперва слабое, потом все более и более гулкое, и вскоре на мосту показался паровоз, распускавший понизу кучерявые пряди дыма.