светом – от них поднялись вверх тончайшие лучи, разом сомкнувшись в центре: на кончике световой пирамиды возник маленький голубой шарик, от боков которого в стороны с треском ударили электрические разряды. Вслед за вспышкой голубым засветились костяные глазницы черепа с волосами.

– Блядь… – сходя с ума от бессилия, прохрипел Каледин, понимая, что Алису сейчас убьют у него на глазах. Батори не услышала его возгласа, она упала на спину, широко раздвинув ноги, и закричала – бедра дрожали, судорожно сокращаясь в конвульсиях оргазма. Танит приняла ее жертву, а Баал обрел надлежащую мужскую силу. Осталось сделать лишь самую малость…

Схватив лежавший рядом целлофановый мешок, Елизавета опрокинула его на себя – стены покрылись потеками крови, волосы графини тут же слиплись в красный колтун. По телу, окрашивая кожу в багровый цвет, весело заструилась жидкость – смешанный бальзам из всех пяти ларцов. Ладонями растирая бальзам вокруг сосков, Батори совершила несколько круговых движений в темной луже – словно брейкер на танцполе, стараясь как можно больше обмазаться в крови. Из голубого шарика, образованного лучами, вознеслась вверх похожая на иглу светящаяся нить – через долю секунды она коснулась живота Алисы. Потряхивая мокрыми волосами и разбрызгивая вокруг себя красные капли, обессиленная танцем Батори подползла к тумбочке в углу. На ней, поблескивая стеклом, лежал шприц: он был наполнен лекарством, обеспечивающим нечувствительность тела к боли.

Обвисшая на веревках Алиса фон Трахтенберг неожиданно широко распахнула ресницы: ее остановившийся взгляд был безумен.

– Каледин! – дико и отчаянно завизжала она. – Прокуси губу!

– Чего? – дернулся почти уснувший Каледин.

– ПРОКУСИ ГУБУ! НА ПЕЧАТИ НУЖНА ТВОЯ КРОВЬ!

Лицо Алисы так исказилось, что Каледин не раздумывал ни секунды. С хрустом прокусив насквозь нижнюю губу, он выплюнул кровавый сгусток в центр маленького шарика, светившегося мертвенно-лунным светом.

Раздался чудовищной силы рев – как позже рассказывали соседи, они приняли его за отзвук грома, издаваемого сильнейшей грозой. Некоторые даже посчитали сие проявлением «белой горячки» – ибо откуда быть грозе в конце февраля. Комната содрогнулась от страшного подземного удара – по потолку и стенам, подобно ящерицам, побежали кривые трещины. Веревки на руках Алисы треснули и резко ослабли, а Каледин вместе со стулом и вовсе свалился на пол – в его ногу повыше ступни воткнулся обломок гвоздя. Из трещин в полу фонтанчиками брызнула раскаленная жидкость, похожая на вулканическую лаву, вверх ударил пар, как от гейзеров. Елизавета выронила шприц, разбившийся вдребезги. Согнувшись, она ничком упала на вздыбленный от жара паркет – ее тело раздирала ужасная боль. Светящийся шар дрогнул, взрываясь мельчайшими осколками: лицо Каледина и тело Алисы покрылись порезами, один из осколков со свистом разрезал веревку на руке фон Трахтенберг. Алиса, освободив левое запястье, вцепилась в узел на правой руке, ломая ногти. Рев прекратился, и светящиеся глаза Баала погасли… из нарисованных черепов, разбрызгивая огонь, выплеснулась раскаленная лава. Мертвая голова карфагенской царицы взорвалась столпом брызжущих искр – над Печатью Луны огромным куполом поднялось пламя.

– Аааааааа… – раздался жалобный и тихий стон. – АААААА! – прозвучал он снова, превращаясь в полный ненависти вопль.

С пола поднялась Елизавета Батори. Ее глаза были затоплены жаждой мести и отвратительной черной злобой. Измазанная в загустевшей крови девушка выглядела так же молодо, как и раньше – за единственным исключением.

Волосы Елизаветы, рассыпанные по плечам, стали полностью седыми.

– Берегись! – заверещала Алиса, но Каледин и так понял, что ему не повезло – зажав в руке нож, Елизавета бросилась на него, наклонив голову, она напоминала озверевшего быка, атакующего тореадора. Развернувшись, Федор со всего маху треснул ее стулом, к которому был привязан, с такой силой, что тот разлетелся в щепки. Однако, вопреки его ожиданию, Батори вовсе не рухнула со сломанным позвоночником, а лишь пошатнулась. Оскалив зубы, она рассекла воздух ножом, едва не задев его нос. Освободив вторую руку от веревки, Алиса повисла вниз головой, дрыгая ногами и усиленно извиваясь, пока не добилась своего: путы на лодыжках не выдержали тяжести ее тела, и девушка с грохотом обрушилась на пол. Каледин обернулся на звук, чего делать явно не следовало – мастерски выбросив вперед руку, Елизавета вогнала ему отточенное лезвие прямо в грудь. Каледин упал как подкошенный. Отвернувшись от него, Батори цепко схватила Алису за горло, приподняв в воздух с неженской силой.

– Сука… – прошипела она с мертвой улыбкой… – Что ты сделала, сука…

Дом вновь встряхнуло волной, похожей на землетрясение: потеряв равновесие, обе женщины покатились по паркету – окровавленный нож скользнул в сторону. Ударив Алису кулаком в лицо, Батори в тигрином прыжке метнулась в угол комнаты. Обе ее руки, трясясь, схватили нож, но он со звоном вывалился из ослабевших рук.

Из глубины покрытого трещинами старого зеркала на графиню смотрела седая женщина лет пятидесяти. Каждая секунда словно прибавляла ей лишний год – она становилась все старше и старше. Ее лоб прорезали глубокие морщины, щеки вытянулись и отвисли, полные груди иссохли, превратившись в пустые мешочки, кожа на руках сморщилась, покрываясь старческими пигментными пятнами. Мучительно застонав, Елизавета подняла ладони к своему лицу, которое стремительно размалевывал морщинами сумасшедший художник времени.

Алиса не стала ждать, что будет дальше. Резво отбежав от застывшей перед зеркалом Елизаветы, она завернулась в обгоревшее покрывало с оленями и рывком подняла лежавшего Каледина. Чувствуя кошмарную боль и тяжесть в суставах (ибо по весу Каледин вовсе не являлся перышком), она рванулась к окну, сильно ударив локтем прозрачную поверхность. Оба вылетели наружу в блестящем облаке стекол, упали на снежный склон и покатились по нему вниз, отчаянно кувыркаясь и царапая кожу о льдинки.

…Елизавета не заметила их исчезновения – завороженная страшным зрелищем, она вглядывалась вовнутрь зеркала не отрываясь. Лицо ссохлось, словно печеное яблоко, изо рта, весело запрыгав по полу, градом посыпались сгнившие зубы. Она с трудом держалась на опухших ногах: на поверхности кожи сетью набухали черные вены. Пламя с треском охватило пышные волосы. Не отходя от зеркала, Батори закрыла полные слез глаза.

– Несправедливо… – пожаловалась Елизавета старческим голосом.

Ее тело превратилось в сплошной огненный шар.

Лежа на снегу, Алиса рыдала взахлеб. Каледин пугающе молчал – разорвав на нем рубашку, она туго перемотала экс-супругу грудь, но тот не подавал никаких признаков жизни – в то время как повязка намокала от крови.

– Федя, – ревела Алиса, не замечая, что вокруг минус двадцать, а она почти голая. – Феденька, родной, вернись ко мне, вернись, сволочь…

Каледин, моргнув, приоткрыл глаза.

– Алиса… – сказал он слабым голосом. – Пожалуйста, дай…

– Ура! – не своим голосом взвизгнула Алиса. – Федя, солнце, конечно, дам – ты даже не сомневайся: дам, еще сколько раз дам, когда захочешь!

– Вздохнуть дай, – прохрипел Каледин. – Ты мне коленом в живот уперлась…

Из глаз Алисы с новой силой закапали слезы – счастливо улыбаясь, она слезла с Каледина и, перекатившись, упала рядом. Ее взгляду открылось покрытое огоньками звезд черное небо, увенчанное потрясающей луной.

– Алис… – улыбнулся Каледин, смотря на луну. – Губа болит, блин… и грудь тоже… Еще хорошо, что когда она ножом била в легкое, я успел в сторону дернуться, иначе бы все. Объясни мне, чего ты сделала-то с этими плевками?

– А, это? – небрежно хмыкнула Алиса, заворачиваясь в покрывало с оленями. – Да все просто, котик. Ложка дегтя портит бочку меда. В самом конце той пергаментной книги, которую немецкий ученый подарил кайзеру Францу, подробно и детально сказано: Танит очень капризна, как и большинство женщин. Главное условие ритуала «пожирателей душ»: чтобы привести Баала в состояние готовности, требуется все исключительно женское – и кровь, и жертвы, и органы. Если во время проведения финала одна-единственная капля крови мужчины попадет на Печать Луны, Баал