правильном «хохдойч»[59])

...– Раз-раз-раз...(прокручивание пленки назад, слышится немного искаженный голос – с теми же словами). Да, похоже, с записью все в порядке – работает нормально. Почти без треска, звучно, посторонние шумы не слышны – даже лучше, чем грампластинка. Отличная профессиональная пленка. Я выполняю то, что обещал рейхсфюреру – веду подробную запись хроники своего задания. Это очень важно. Если я не смогу вернуться назад (а, скорее всего, так и случится), то этот звукозаписывающий аппарат запечатают в плотную коробку и положат в склеп рядом с моим мертвым телом. Милое, тайное детище лучших технологов рейха – работает без батарей, на особом крохотном аккумуляторе, подзаряжающемся от солнца. Говорят, в гестапо и СД уже тогда существовали аппараты размером с пуговицу, позволяющие записывать любую беседу. Но мой рекордер скорее напоминает пачку сигарет. Разумеется, я не уверен – смогут ли ученые через две тысячи лет восстановить пленку и услышать мой голос на ней? Я могу лишь надеяться. В коробке из нержавеющей стали не будет воздуха, возможно, это сохранит мое послание для будущего. Придется приложить усилия, чтобы умереть правильно: в канун смертного часа забраться в нужную пещеру или оставить соответствующее завещание. Ведь мое захоронение обязательно должны найти археологи.

Я намереваюсь прожить подольше, но в целом все зависит от того, что произойдет со мной в ближайшие годы. Я не питаю иллюзий. Возможно, я стану нищим бродягой и посвящу остаток лет дракам с конкурентами за черствый кусок хлеба. А при другом стечении обстоятельств – перемещу задницу на местный трон, и проведу жизнь в роскоши. Кто знает. Хотя с бродягой я слегка погорячился. Точно скажу одно: вряд ли я буду голодать. Моя профессия востребована во все времена – конечно, я смогу заработать на хлеб и масло в любом античном городе. Надеюсь, у них есть нормальное масло? Устал есть оливковое. Меня не пугает, что патроны для «люгера» кончатся и пистолет сгодится только для раскатки теста. Какая мне разница? Я владею удавкой, ножом и ядом, могу убивать просто голыми руками. Я отлично умею это. О да, умею.

(короткий смешок, звук глотка и стук поставленного кувшина с водой)

...Каждый вечер они собираются вместе. Прекрасно. Этот ужин станет последним: в обойме достаточно пуль, чтобы перестрелять всю группу. Сначала я делал робкие шаги – наносил удары, как оса, жаля и исчезая. Но спустя короткое время освоился, и теперь чувствую себя, как дома. Удостоверившись, что нахожусь вне подозрений, сегодня пошел ва-банк: устранил сразу троих. Легковерные кретины! Надо же, никто из них и глазом не моргнул! Каждого из кандидатов на смерть из них я отозвал поближе к заветной пещере, объяснив наедине, что могу довериться только ему. Предлог был стопроцентным – дескать, любимому Кудеснику угрожает опасность. Они пошли за мной, словно овцы.

(довольный смех)

Когда поодиночке явились все трое, я предложил до начала беседы выпить за нашу общую любовь к Кудеснику. Они настолько верили мне, что каждый выхлебал до дна свою кружку – в то время как я лишь поднес мой кубок к губам, не коснувшись ими вина. Дождавшись, пока прекратятся конвульсии, я один за другим перетащил трупы в пещеру, где уже лежали и все остальные (исключая Иакова-первого). К этой ночи у меня на мушке осталось шестеро, включая Кудесника: ровно столько пуль, сколько у меня и есть. Далее на очереди – Мария Магдалина, Понтий Пилат – и, безусловно, воскрешенный Лазарь. Последней остается мать Кудесника. Я доберусь до нее позже: что она может сделать своими рассказами? Для любой еврейской матери ее сын – всегда бог. Постойте... Мать? Как жаль, что меня поздно посетила эта мысль. Не лучше ли рейхсфюреру было приказать мне отправиться на 34 года раньше, в то время, когда мать была беременна Кудесником?

Прикончив одним выстрелом обоих сразу, можно уже не возиться с остальными апостолами, а также «гарниром» в виде Каиафы и Пилата. Интересный сюжет. Палач из будущего приходит убить женщину, чрево которой вынашивает смутьяна, возмутителя общественного спокойствия. Похоже на сценарий для фантастического фильма...

(молчание и легкое покашливание)

...Нет, пожалуй, я все-таки неправ. Я имею право на колебания и сомнения, именно в их последующем отрицании и проявляется настоящий гений рейхсфюрера. Нет никакого смысла перекапывать тонну земли, чтобы отыскать одно крохотное семечко сорняка. Гораздо лучше подождать стадии, пока сорняк раскинет листья над грядкой... и уже после этого выкорчевать его окончательно – с корнем. Опалить огнем, сжечь, превратить семя в угли – на зараженном плевелами месте уже ничего и никогда не вырастет. Да и смог бы я отыскать мать Кудесника? Трудно сказать. Кровавый Ирод пытался высосать мозг этого семейства, истребив в одночасье всех младенцев Вифлеема – но у него при всем опыте ничего не вышло. Они научились маскироваться – не хуже военного патруля, сидящего в «секрете». Недаром о жизни Кудесника в период его детства и юношества совсем ничего не известно. На самом деле, этот незначительный момент тоже тревожит. А ВДРУГ У ЕГО РОДИТЕЛЕЙ УЖЕ ПОТОМ РОДИЛИСЬ И ДРУГИЕ ДЕТИ?

(молчание, скрип – либо двери, либо рассохшегося стола)

Что-то нервы совсем расшатались. Да если бы и были – что с того? Никакого следа в истории они не оставили. Найти семью Кудесника – не так уж легко, если вообще возможно. Эти люди поселились глубоко в провинции, да еще и под другими именами. Рейхсфюрер не ошибся в своем замысле. Надо полоть грядку от сорняков, когда они выросли.

...Иначе никогда не узнаешь, сколько сорняков окажется на грядке.

(звук глотка, бульканье)

Два римских солдата, невесть откуда взявшиеся в гроте Кудесника, вызвали удивление и смешали мои планы. Но ненадолго. Я позаботился, чтобы анонимное письмо об их частых отлучках получил центурион, командующий охраной на вилле Пилата. Встревоженный возможной угрозой персоне прокуратора (слишком уж часто голубки пропадают по вечерам), он проследит за ними и сделает верные выводы. Будем считать, этих двоих уже нет. Навряд ли они сегодня вернутся в грот у Масличной горы. Сидя за столом, я боролся с искушением подсыпать толику крысиного яда всем гостям Кудесника, в то время как те вкушали суп из чечевицы, но...

Это уже напоминает охоту тигра за мышами. А я хочу увидеть настоящий, животный страх в глазах Кудесника. Его я пристрелю первым. Когда стая львов теряет вожака, она превращается в баранов, покорно движущихся на бойню. Тела мертвецов здесь же, на месте, предам огню, а обгоревшие кости раздроблю на мелкие кусочки и отнесу подальше от грота. Закопаю где-нибудь в лесу, у корней деревьев.

...Я понимаю важность своего задания. И все же чувствую вязкую, обволакивающую грусть, смешанную с чайной ложкой мертвой тоски. Мне очень хочется вернуться... пройтись вновь по набережной Шпрее, увидеть улыбки девушек в нарядных платьях, выпить чашку кофе по-венски, съесть огромную порцию айсбайна[60] с кислой капустой. Я не отвык от кофе за семьдесят лет в Тибете, и даже сейчас мне трудно осознавать, что я никогда не почувствую его чудесный вкус. Он, конечно, существует, растет в Эфиопии, но где я буду искать эти зерна? Я абстрагируюсь от кофейной «ломки» мысленным осознанием – это мизерная, ничтожная мелочь на фоне моей глобальной исторической задачи. Волею рейхсфюрера я сам исправляю примитивные ошибки истории. Творю ее прямо сейчас вот этими руками – глядя свысока, как ломается и исчезает, корчась в предсмертных судорогах, старый мир. Предназначение арийской нации с самого начала являлось божественным – европейским ученым глупо это отрицать.

Древние племена мужественных светловолосых ариев – моих далеких предков, переселившихся