минуты почему-то хотела спрятать сына от отцовского взора. Она желала только одна владеть ребёнком, и еле сдерживала себя и своё эгоистическое чувство, чтобы не показать его. Но она страшно волновалась, каждый раз в неделю приходили две друидки в белых одеждах и на час забирали Бригантия, и уносили неведомо куда. Венуций не говорил ей, для чего это делается, и для Актис время, когда отсутствовал сын, превращалось в пытку. Но противиться друидам она не могла.

Венуций видел её состояние и стал в такие дни брать Актис на прогулки. Королева не очень хотела идти с ним, ибо это значило ещё дальше отдаляться от сына, но Венуций всё-таки уговаривал её. И только сейчас Актис увидела настоящую зиму. Британия, покрытая снегом, оказалась ещё более прекрасной и загадочной, чем прежде. Для выросшей на юге Актис, она казалась загадочным волшебным сном. Королева дрожала от холода, и даже меховые одежды не помогали ей согреться. Но больше чем холод её мучила мысль о том, что рядом нет сына. Она всё стремилась вернуться, но Венуций чуть ли не силой удерживал её при себе. Именно во время этих поездок по зимним лесам, Актис научилась ездить верхом на лошади. Венуций сказал, что это необходимо. Он дал ей прекрасную кобылицу, выращенную в конюшнях царя ордовиков. Теперь верховая езда была совершенно не похожа на прежнюю, когда Актис путешествовала с Клодием. Те кобылы были просто клячи по сравнению с этой, и Актис пришлось испытать несколько дней настоящих мучений, прежде чем она научилась немного управлять непокорным животным. Венуций был хорошим и упорным учителем, так что через несколько недель, его ученица стала неплохой наездницей.

За всё это время король ни разу не сделал попытки получить то, на что имел право, как супруг. Что его удерживало? Скорее, он никак не мог избавиться от робости, которую ему с самого начала внушила Актис. Но мысль о связи с ней не покидала его ни на минуту. Варвар! Что ему стоило повалить королеву на супружеском ложе и получить наслаждение, на которое он имел полное право? Но барьер, невидимый барьер стоял перед ним. Пройдут века, и люди, подобные Венуцию, создадут великий рыцарский кодекс, в котором женщина займёт место для поклонения, а не для вожделения.

Королева не могла не видеть, как относится к ней Венуций, как он смотрит на неё глазами полными нежности страсти. Но Актис помнила, кто она такая, помнила своё прошлое и не давала никакого повода для более решительных шагов своему воздыхателю. Нельзя сказать, что Венуций был ей неприятен. Напротив, после рождения Бригантия, и после того, как Венуций спас Актис от Мэрлока, королева прониклась к нему уважением и чувством, похожим на любовь. Но только похожим. Она не могла забыть Клодия, своего настоящего, а не вынужденного мужа, с которым она связана браком, освящённым богам Олимпа, а не дикими варварскими чудищами, вечно жаждущими человеческой крови. Поэтому Актис была предельно холодна с Венуцием, когда дело касалось чувств. Теперь ей не нужно было искать любви, для того чтобы ощущать жизнь во всей полноте. У неё есть Бригантий. Больше в данную минуту ей никто не нужен.

Маленький человечек, который появился на свет благодаря ей, жил теперь рядом с Актис и нуждался в её постоянной поддержке и помощи. Это было главное.

Однажды, когда уже начал таять снег, друиды забрали Бригантия и не вернули его. Актис думала, что сойдёт с ума. Она металась по дому, как разъярённая тигрица, но ничего не могла поделать. Венуций, как назло, отправился в одну из своих поездок по союзникам и ничем не мог ей помочь. Сама она имела власти ничуть не больше, чем её рабыня гибернийка Райдана. Зато полной хозяйкой в её доме была Эримона. Старушка не очень-то любила королеву, но она видела, как к ней относится Венуций, и поэтому старалась угождать Актис, чем можно.

В этот раз она побежала к храму, куда, как она видела, понесли маленького Бригантия и вступила в разговор с друидом, стоявшим у входа. Друид был молодой, и по этой причине ещё не набрался спеси, присущей его братии. Он охотно вступил в разговор с Эримоной. Старуха узнала от него, что Бригантия будут посвящать в таинства друидов.

— Но он же ещё младенец, и даже ползать ещё не научился! — искренне удивилась Эримона.

— Ты не поняла! — засмеялся друид. — Его просто украсят королевскими знаками.

— О, Бригантия! А зачем это?

— Как зачем? — в свою очередь удивился жрец. — Так полагается. Разве он сможет вырасти настоящим королём, если на его груди не будет королевских знаков? Ведь без них боги не признают в ней своего избранника и не станут ему помогать.

— А! Так речь идёт просто о нанесении мальчику татуировки?

— Да.

— А кто будет её делать?

— Наш старший брат.

— Мэрлок?

— Он самый.

Старушка выпучила в изумлении глаза.

— С каких пор наш отец стал заниматься такими делами? — спросила она. — Ведь татуировки делал Каинаг?

— Каинаг уехал в Каледонию к борестам. Его заменит Мэрлок.

— И когда он начнёт?

— Как только солнце зайдёт за ту ракиту, которая стоит на краю леса, он усыпит Бригантия и начнёт разводить вайду.

Эримона задумалась. Она постояла ещё немного с друидом, затем отошла в сторону, и, спрятавшись за дерево, стала наблюдать за входом в храм. Как только друид отвернулся и отвлечённо стал смотреть на зелёную долину, Эримона быстро, как белка, юркнула в храм. Тихо, почти не дыша, пробиралась она по коридору. Если бы кто-то из жрецов застал её, здесь в эту минуту, то тут же покончил с ней. Эримона смертельно боялась богов, ещё больше друидов, но любопытство и желание угодить Венуцию, влекли её на это дело. К тому же старая женщина очень надеялась на свою ловкость и пронырливость, которые никогда ещё до сих пор не подводили её. Наконец, она вошла в сам храм. Тихо прокралась в центральный зал и спряталась в самом тёмном месте. Отрубленные головы, которые смотрели на неё со всех сторон, нисколько не пугали её. Она затаилась среди них и даже, чтобы лучше видеть, взяла за волосы одну из голов, положила её на землю, не забыв при этом попросить прощения у богов и Британии за свой поступок. Затем уселась на пол так, что её собственная голова оказалась, как бы на месте убывшей. Эримона уставилась внимательно на то, что происходило у статуи Бригантии.

Снова храм осветился солнечными лучами, брызнувшими из-под свода крыши. Белый столб стал золотым и словно из-под земли появился Мэрлок. В руках он держал Бригантия. Трёхмесячный мальчик был совершенно без пелёнок, но не выказывал по этому поводу ни малейшего недовольства. Он доверчиво сидел у друида на руках и даже делал попытки поиграть с ним. Но Мэрлок не обращал на него никакого внимания. Молча, он подошёл к статуе и положил к её ногам ребёнка. Сам опустился на колени перед ней.

— Будь послушным, — обратился он к мальчику, словно тот понимал его, — и мы будем друзьями. Твой отец предал меня, предал нашу веру, предал наших богов. Но он не повинен в этом. Его околдовала твоя мать. Так я заберу тебя у неё!

Бригантий, которому явно не понравилось на холодном земляном полу, заплакал.

— Не плачь! — продолжал Мэрлок. — Тебя ждёт слава и победы. Стоит ли горевать о недостойной чужеземке? Ей всё равно суждено умереть.

Говоря эти слова, Мэрлок замешивал голубую краску, добытую из вайды. Затем он взял чашку с деревянной ручкой, наполненную прозрачной жидкостью, и вынул из неё длинную и невероятно тонкую иглу. Иглу он сунул концом в краску, а содержимое чашки поднёс ко рту Бригантия. Малыш тут же, чуть ли не захлебываясь, начал пить то, что ему дали. Раз он подавился и долго кашлял. Мэрлок терпеливо ждал, когда ребёнок успокоится.

— Не торопись, — приговаривал он. — Некуда торопиться. Впереди вечность.

Бригантий кончил пить. В чашке осталось ещё больше половины, но ребёнок отталкивал её, когда Мэрлок подносил к его губам питьё.

— Всё! — тихо сказал Мэрлок.

Он стал ждать. Ждать пришлось недолго. Мальчик стал засыпать, и очень скоро не стало слышно даже его дыхания.

— О, Таранис! — прошептала в своём укрытии Эримона. — Неужели он отравил его?