Великим постом. Мефимоны (греч. «с нами Бог») – Великий покаянный канон святого Андрея Критского, заключающий в своих 9 песнях 250 тропарей,– читается Великим Постом: в первую седмицу на повечерии – по частям (собственно «мефимоны»), в четверг на утрене пятой седмицы – полностью.
«Гиперборей». «Гиперборей» – «ежемесячник стихов и критики»; издавался с октября 1912 до марта 1914 года «Цехом поэтов», редактировался М. Л. Лозинским. Всего вышло 10 номеров журнала.
Синий город. «Гиганта-города синеет силуэт…» – т. е. силуэт горы Монте-Титано, на вершине и склонах которой расположен город-государство Сан-Марино, со всех сторон окруженный территорией Италии. Нижняя часть горы целиком занята виноградниками, отсюда – «города там никакого нет»; «…по словам старинном поэта…» – по-видимому, имеется в виду стихотворение Джованни Пасколи «Романья» (перевод выполнен специально для настоящего издания).
РОМАНЬЯ
Для Северино
В моей душе одно воспоминанье Смеется (или плачет), Северино: О, сколь прекрасен в солнечной Романье Лазурный город-призрак Сан-Марино. О родине покинутой жалею, Где царствовали Гвиди, Малатеста; А Вежливый Паромщик правил ею – Король дорог, и времени, и места. Там выводок свой пестует сердито Индюшка в возмущенье суетливом. В мерцающую тину деловито Ныряет утка с радужным отливом. Хотел бы я, чтоб мы сейчас с тобою Брели средь вязов, где гнездятся сойки, И чтоб гумно, томимое жарою, Будили в полдень наши крики, бойки. В тот час крестьянин нож кладет садовый Полдневным солнцем рукоять нагрета — И тянется к тарелке. Бык суровый Жует в хлеву охапку эспарцета. Колоколов серебряному грому; Что отдых нам сулит, внимать отрадно: Уже устремлены к стволу святому Глаза детей, распахнутые жадно. Меня тогда от зноя укрывала Под кружевным зонтом своим мимоза, Искрясь нежнее бледного коралла И краской заливаясь, точно роза. Вот у стены потрескавшейся, старой Шиповник обнимается с жасмином; Порой болтает тополь с этой парой, Как озорник в веселье беспричинном. Я мысленно пускался здесь в дорогу С Астольфо или Гвидо Нелюдимым К неведомому дивному чертогу Иль бредил императором гонимым. На гиппогрифе весело и лихо Я меж огней носился небосклона, А в комнате моей, немой и тихой, Звучала внятно речь Наполеона. И в свежескошенных душистых травах Кузнечики стихи свои твердили, Поэмы бесконечные в канавах Лягушки пели, прохлаждаясь в иле. А самый долгий шум, протяжный, длинный, Я вечно слушать был готов, не споря: Шуршанье листьев, щебет воробьиный, И женский смех, и тяжкий грохот моря. Но из гнезда искать иную стаю Мы разлетелись в день печальный, нищий. Мой дом отныне там, где проживаю. А прочие — здесь, близко. На кладбище. Я больше твой боярышник не трону На склоне дня рукою пыльной, потной,
