говорил с Ником но телефону, у него что-то не ладится, он хотел бы посоветоваться с вами…»

Климрод продолжал говорить, поразительная, противоестественная память позволяла ему хранить в голове мельчайшие подробности каждого дела, вплоть до фамилий основных руководителей различных верфей как в Соединенных Штатах, так и в Японии.

— Джордж, будьте добры, скажите Нику, что я желал бы получить очень подробные сравнительные данные обо всем, что касается отгрузки цистерн. В некоторых пунктах японцы изменили цены по фрахтование, интересно, почему. Нумата и Камехиро предложили нам…

Медленный и размеренный голос называл экзотические имена и цифры с ошеломляющей и даже пугающей точностью. Таррас встал со стула. В окно он увидел что-то вроде белой горы — голый утес под ярким лазурно-голубым небом.

— Джордж!

Таррас не поддался импульсивному порыву и не обернулся. Он не хотел встречаться взглядом с Климродом. Но и молчать больше не мог.

— Чармен кое-что рассказала мне, — начал он, — и среди прочего упомянула о дружбе, которой вы меня, кажется, удостаиваете. По ее словам, я — единственный в мире человек, к кому вы питаете самые искренние дружеские чувства.

Молчание.

В конце концов Таррасу все же пришлось обернуться. И, естественно, Климрод просто испепелил его пылающим взглядом своих серых глаз. Но он выдержал его. И тогда произошло непостижимое: глаза отвел Реб.

— Я люблю эту женщину, Джордж. Нет, позвольте мне договорить, прошу вас… я не очень привык к откровенным признаниям. Она сказала вам, сколько времени мы с ней встречаемся?

— Около четырех лет.

Климрод кивнул. Теперь и он смотрел на белую гору.

— Она вам говорила, что хочет выйти за меня замуж и жить вместе со мной?

— Да.

— Мечтает иметь от меня детей?

— Да.

— И вы хотели бы знать причину, заставляющую меня так упорно отказывать ей в этом? Вы, наверное, считаете, что причина тому — безразличие с моей стороны, а скорее всего, чистый эгоизм, ведь моя главная забота — реализовать собственную мечту? Таков ваш ответ, не так ли, Джордж?

— Да.

Климрод немного помолчал, а затем совершенно чужим голосом произнес:

— Она уже четыре раза лежала в психиатрической больнице, Джордж. Я назову вам их адреса, имена врачей, лечивших ее, если вы не верите мне на слово. У нас уже был ребенок, два года назад. И она убила его через полтора месяца после рождения. Задушила. Сиделка находилась в соседней комнате и ничего не слышала, ничего не смогла сделать, несмотря на все предостережения с нашей стороны. После этого она снова лежала в больнице, и когда вышла — врачи считали, что она выздоровела, — сделала себе операцию и теперь никогда не сможет иметь детей. Трижды она пыталась покончить с собой, и теперь ее снова придется положить в больницу, еще раз попытаться… Продолжать дальше?

— Я проверю каждый факт, — ответил Таррас хриплым голосом, поразившись собственной решительности, но уже заранее страдая.

— Сделайте это.

В дверь комнаты постучали. Вошел Диего и застыл на пороге.

— Сейчас, Диего, — мягко сказал Реб, — нам недолго осталось.

Маленький аргентинец вышел. И снова воцарилось молчание. Подавленный, Таррас стоял, опустив голову, а когда поднял ее, увидел, что голова Реба покоится на подушках — веки закрыты, лицо исхудалое, щеки ввалились, он был очень бледен. И совсем неожиданно острейшее чувство жалости, стыда и боли — все вместе — охватило Тарраса, и взгляд его помутился.

— И еще одно, Джордж. Мы с Чармен женаты. Мы поженились 19 января 1951 года б Рино, в Неваде. Можете проверить. Мне даже хочется, чтобы вы проверили — и это, и все остальное… Я хотел бы… — Он остановился, глубоко вздохнул, ничем иным не выдав своих мучительных переживаний: — Джордж, мне хотелось бы еще раз убедиться, что в моей жизни было и другое, не только этот кошмар.