— И недавно не покупали?
Вопрос был задан с абсолютной естественностью. Пусть на две-три секунды, но книготорговец пришел в явное замешательство:
— Недавно не покупал. И вообще не покупал. Если хорошенько подумать, то вот уже три или четыре года, как я не продал вашему отцу ни одной книги. И почти столько, же времени вы не приходили сюда. Вас не было в Вене?
— Я путешествовал с матерью и сестрами, — ответил Реб.
Он обернулся с улыбкой:
— Я так рад снова видеть вас, господин Вагнер. У вас по-прежнему такие прекрасные книги. Сейчас я не располагаю временем, но с удовольствием зашел бы к вам немного поболтать. Может, сегодня вечером?
Я закрываю в семь часов, сказал Вагнер.
Было три часа дня.
— Я буду здесь раньше, сказал Реб. — Или, может быть, завтра утром. Но вероятнее всего сегодня вечером. Во всяком случае, я не простил бы себе, что заставил вас держать магазин открытым. В случае опоздания, прошу вас, не ждите меня…
Вагнер улыбнулся в ответ:
— Приходите когда вам удобно. Сегодняшний вечер меня вполне устроил бы. Вы всегда будете желанным гостем. И передайте мои лучшие дружеские пожелания вашему отцу.
По Шенкенгассе Реб шел широким, спокойным шагом. Ему даже не пришлось оборачиваться: витрина часовщика послала ему мимолетное отражение Вагнера, застывшего у подножья лестницы; он вышел на порог, чтобы посмотреть ему вслед. Реб шел до тех пор, пока не скрылся из поля зрения Вагнера, дошел даже до церкви Меньших Братьев, вернулся по Ловельгассе к Бургтеатру, откуда мог прямо видеть вход в книжный магазин. Прождав минут тридцать — сорок, он, наконец, увидел, как подъехали мужчины. В черной машине их было трое, абсолютно ему незнакомых и никоим образом не обладающих лицами людей, которых могут интересовать редкие или старые книги. Кстати, Вагнер, который, наверное, их ждал, вышел сразу же, едва они появились, поговорил с ними, что-то показывая рукой; один жест, по крайней мере, был достаточно красноречивым даже на расстоянии: приехавшим мужчинам, которых он наверняка предупредил по телефону, Вагнер увлеченно описывал внешность Реба Климрода. Двое мужчин вошли в книжный магазин, третий, сначала поставив свою машину, отправился в подворотню Дома напротив. Стоять на стреме.
Вена 1945 года, конечно, больше не была Веной Иоганна Штрауса и ресторанчиков в Гринщинге, das goldene Wienerherz — прославленное венское золотое сердце — больше не билось в ритме вальса; это был полумертвый, наполовину разрушенный и, несмотря на июньское солнце, даже мрачный город; парк Пратер находился в русской зоне, там как раз начали покрываться ржавчиной подбитые танки, кое-где уже заросшие травой; от Кернтнер-штрассе, которая была тем же самым, что Рю де ля Пэ или Пятая авеню, уцелело лишь несколько огрызков закопченных домов, в которых едва начинали восстанавливать первые этажи. И немногие были там, где они были раньше; люди, пленные, если они не погибли, раненые или на долгом пути возвращения, были разбросаны по всей Европе.
Он не обратился в австрийскую полицию (тем более к оккупационным властям). У Реба не было никакого удостоверения личности, на худой конец это не оказалось бы, главным препятствием, хотя он и совершил кражу, присвоив себе кое-что из штатского платья британского генерала. Наверное, Реб полагал, что в полиции могли найтись свои Вагнеры.
Дэвид Сеттиньяз убежден: с первой минуты Реб Климрод знал, что его отец погиб, и догадывался о той роли, которую сыграл в этом Эрих Штейр. В июне 1945 года Штейр, весьма вероятно, еще находился в Вене, подобно бесчисленным военным преступникам, которые, когда война официально закончилась, просто- напросто разошлись по домам; кое-кто из них, например, Менгеле, даже вновь открыли в Гюнцбурге свои довоенные врачебные кабинеты. По мнению Сеттиньяза, визит Реба к Вагнеру был разведкой. Мальчик выбрал Вагнера, а никого другого, по причине давних, еще до 1940 года, связей между Штейром и Вагнером. В результате Реб убедился, что, раз в книжном магазине появились трое наемных убийц, Штейр попытается захватить и уничтожить его.
Но Реб пока не ставил перед собой другой цели, кроме как напасть на след Иоханна Климрода. Он провел в Вене два или три дня, где-то скрываясь, то ли в особняке, то ли в разрушенном доме. 23 июня он нашел женщину из Райхенау… благодаря которой вышел на зальцбургского фотографа… и окунулся в кошмар.
В Пайербахе он слез с двуколки, в которую была запряжена одна лошадь. Крестьянин дальше не ехал. Реб с улыбкой сказал:
— Огромное спасибо. И надеюсь, что ваш внук скоро вернется. Уверен, что вернется.
— Да услышит вас Бог, мой мальчик, — ответил старик.
Реб пошел по извилистой дороге. Прямо перед ним и справа поднимались на высоту более чем две тысячи метров вершины Ракса и Шнеберга.
Он добрался до Райхенау поздним утром 23 июня. Выйдя из Вены на рассвете, он сумел найти место в джипе, который высадил его на соборной площади Винер-Нейштадта, где война оставила заметные следы. Крестьянин в двуколке подобрал его в четырех километрах от Нейнкир-хена, когда он с окровавленными ногами брел по обочине.
Райхенау оказался простой деревней. В первом же доме ему сказали, где он сможет найти Эмму Донин. Он туда и направился; пройдя небольшой альпийский луг, дошел до хижины из полукруглых бревен, Стоящей на каменном фундаменте. С виду она выглядела довольно просторной; в ней могло жить несколько человек; трое; мальчиков от двух до шести лет с Золотистыми волосами и голубыми глазами стояли рядком, какие-то странно притихшие и неподвижные, с голыми коленками, положив плашмя руки на край большого каменного корыта; все они были до отвращения грязны. В воздухе к аромату сырой весенней земли примешивался запах дыма. Реб улыбнулся и заговорил с детьми, которые ему не ответили, затравленно на него поглядывая. Он обогнул ферму и увидел женщину, очень толстую и очень грубую; на ее сильных руках на внешней стороне ладоней выступали плотные голубые жилы. Она и глазом не моргнула, когда он сказал ей, что он Реб Михаэль Климрод из Вены, сын мэтра Иоханна Климрода, адвоката. Ее толстые и расплющенные на концах пальцы продолжали чистить початок кукурузы, зерна которой она размеренно бросала в котел, уже наполненный водой, где плавало несколько картофелин и брюква. Стоя перед ней, Реб заметил, что к ее наполовину облысевшему потному темени прилипли редкие серовато-желтые прядки
